Как говорят: «Не то худо — что худо, а то — что швах!»

Что, если принцесса вновь проделает путь до берлинского дворца — и всё повторится?! Тут уже не позор, если так, тут позорище. Вот страшно что.

И начнут о ней шептаться недруги, мол, один раз в морду ей дали — показалось мало, вторично поехала...

Потому не без внутреннего трепета въезжала принцесса в Берлин, не без дрожи в ногах входила Иоганна-Елизавета в императорскую приёмную, существенно преображённую по приказу Фридриха. Поставленная здесь дорогая французская мебель напоминала обстановку брауншвейгского дворца времён молодости Иоганны. Картины, бронза, гобелены, если судить по убранству одной только этой комнаты, собраны были Фридрихом в количествах непропорциональных: владелец королевского дворца, памятуя о том, что его берлинская резиденция имеет вполне определённый прообраз, пытался именно числом обойти куда более изящный Версаль. Глазея по сторонам, принцесса с удовольствием отмечала потуги императора сделать своё жилище как можно более французским по духу. И это было хорошо. Франкофильской душе Иоганны-Елизаветы делалось приятно от одной только мысли, что немецкий кайзер не стыдясь копирует французов. В первый свой приезд сюда принцесса не наблюдала ничего похожего, и тем сильнее оказалось удивление.

Когда её пригласили в кабинет императора, предназначенный для деловых аудиенций, Иоганна от волнения растерялась. Впоследствии вспоминая, или, правильнее было бы сказать, пытаясь припомнить самые первые мгновения встречи, она мысленно упиралась в туманную пустоту: спина низкорослого лакея, распах лёгкой двери, бронзовая ручка бездвижной левой створки — далее наступал провал. Очнувшись и вновь обретя способность видеть и соображать, принцесса не без приятного удивления осознала, что стоит подле Фридриха возле окна и кайзер изящной закладкой для книг набрасывает в воздухе пунктиры недостающих парковых дорожек.

— Так будет, мне кажется, гораздо лучше, — с лёгкой вопросительной интонацией резюмировал Фридрих и посмотрел на принцессу, желая услышать её мнение.

О возражении императору, пусть даже речь шла о столь ничтожном предмете разговора, нечего было и думать. Кто его знает, этого Фридриха! Скажешь необдуманное слово, так потом в бессрочную немилость впадёшь. Размазывай затем всю жизнь слёзы по поводу неосторожно сказанного словца. Хоть и отзываются о кайзере с похвалой, хоть и слывёт он человеком высокой культуры, однако же и тут надо ухо держать востро.

Да и о чём речь-то?! По какому поводу возражать? Дорожек в его парке мало? Так пусть хоть вырубит кустарник и превратит всё пространство в единую дорожку.

Однако и здесь имеются нюансы. Всего проще согласиться, кивнуть головой, произнести незначащие слова и перейти к другой теме. Но император задал вопрос; но император ждёт, император желает услышать её недостойный ответ. Может, он таким образом проверяет людей на прочность спины, иначе говоря, на отсутствие или наличие собственного мнения по сколь угодно мелким вопросам. Плохо, что Иоганна большую часть его рассуждений от волнения не услышала вовсе, а услышанные не вполне поняла. Какую-то диагональ он сделать под окнами пожелал? Или, напротив, собирается какую-то существующую диагональ разбавить?

В том и состоит искусство придворного общения, чтобы всегда всё слышать, понимать, хорошо и быстро ориентироваться: где шутка, где пустяк, где острота, ну а где под видом шутки самое тебя на сообразительность проверяют. В Штеттине подобного искусства за целую жизнь от вас никто не потребует. Здесь же иначе.

Поддакнуть Фридриху? Дело, мягко говоря, нехитрое.

Только ведь Иоганна-Елизавета могла с уверенностью сказать, что охотников поддакивать в одном только Берлине несть числа. Рта его величество ещё не успеет раскрыть, как тысячи голов согласно кивают, мол, правильно, замечательно, мол, совершенно верно рассудить изволили, ваше императорское величество. Вдруг да кайзер среди тысяч бесхребетных пытается обнаружить таких, кто имеет мужество сказать ему «нет»? Ну, как судьба даёт Иоганне уникальный шанс, оправленный на манер беседы о парковых дорожках? Господи мой Боже, Господь милосердный, спаси и сохрани недостойную рабу твою и да позволь мне поступить по разумению своему бабскому!

   — Нет, ваше величество.

Слева на шее принцессы вдруг принялась отчётливо и сильно пульсировать некая жилка; мозг рассылал испуганные сигналы по всему телу, отчего спина, ладони и подмышки вдруг сделались как после купания.

   — Как, простите? — Фридрих от удивления склонил своё приятное заострённое лицо набок, как если бы оказавшуюся перед ним Иоганну-Елизавету надлежало воспринимать именно под таким вот углом зрения.

Император ждал.

   — Если позволите, я по-женски, с вашего разрешения. Для того чтобы решить, так или этак будет лучше, нужно всего лишь пожить тут некоторое время.

   — Да уж имел удовольствие, — вставил кайзер.

   — Пожить здесь хозяином, — она сделала ударение на последнем слове. — Сейчас лучше ничего не трогать, оставить как есть, а через несколько месяцев вы сами поймёте. Возможно, лучше поменять. Но может быть, я не исключаю, что вскоре вы и сами почувствуете, что в таком именно расположении дорожек, по которым вышагивал ваш покойный батюшка, имеется свой резон. Дорожки в парке, ваше величество, это очень даже непросто. Их расположение, общая геометрия. Геометрия на мысли оказывает влияние, — неожиданно для себя Иоганна произнесла вслух подслушанную некогда у Больхагена фразу.

Произнесла и теперь чувствовала, что, если только император попросит её уточнить мысль, она неизбежно сядет в лужу. Да и почему её вдруг потянуло цитировать Больхагена? Прежде такого за собой принцесса не наблюдала и теперь могла объяснить случившееся лишь нервозной ситуацией и близостью кайзера.

   — Геометрия влияет, говорите, на мышление? — подредактировал Фридрих, улыбнулся и подытожил:— Интересно. Я подумаю и при нашей с вами следующей встрече непременно дам свой ответ.

   — Я бы сказала, что вы оказываете мне великую честь, но правильнее было бы сказать «незаслуженную честь». Женщина я простая, провинциальная. Причём сие не уничижение, но констатация.

Иоганна-Елизавета хотела исподволь дать императору понять, что живёт в тихой пограничной дыре и от того весьма страдает.

   — Значит, красивые женщины живут даже на окраинах. И это очень хорошо.

С почтительной улыбкой поклонилась. Хотя зря это он так... Чего же тут хорошего, когда красивые женщины — и вдруг на периферии? Красивые в столице жить должны. Французы давно сие поняли, причём выгода ведь получается обоюдная: красавицам приятно, да и столица оказывается украшена, как ни один флорист и ни единый архитектор не сумеет украсить. Впрочем, то ж — французы.

   — Всё-таки, будь у меня право выбора, я предпочла бы жить в столице.

   — Посмотрим, — вдруг согласился император. — Всё в наших силах.

Если первое ощущение от встречи с императором — обморок, то следом пришла небывалая лёгкость. Подозрительная лёгкость, могущая оказаться этаким замаскированным порожком к некоему обрыву. И об этом надлежало помнить. А в женской душе, поэтически выражаясь, вовсю расцвели сады.

Лишь отчасти причиной лёгкости можно было считать принадлежность Фридриха к известному принцессе типу мужчин. Немногим младше Иоганны, кайзер был из мужчин того поколения, в котором принцесса искала (и разумеется, находила, ибо кто ищет, тот всегда найдёт!) себе так называемых функциональных любовников, то есть мужчин не столько для постели, как именно для совместных начинаний. Иначе говоря, деловых мужчин.

Уже сам по себе тот факт, что император является её ровесником, действовал опьяняюще. Это вам не что-нибудь; это фактически означает, что их поколение пришло наконец к власти. Если прежде всем заправляли в силу очевидных причин родители, то ныне их время. Будучи на год младше Иоганны-Елизаветы, Фридрих получил для своих нужд ни много ни мало — страну. А пришёл он, следом придут другие, такие же, как он. Чтобы осознать эту нехитрую мысль, эту очевидную истину, одних только ума холодных размышлений недостаточно; для этого нужно было принцессе пройти через унижения первого визита, побороться со страхами, проделать весь этот путь и вдобавок получить возможность сидеть тет-а-тет с императором, наблюдая мимическую игру настроений на умном, гладком его лице. Приятный, что бы там ни говорили, приятный и обаятельный мужчина. Такого хорошо иметь в союзниках, замечательно — в друзьях, но только, ради Бога, не среди врагов. Да, очень симпатичный мужчина, но следует быть с ним настороже: разное про него рассказывают...