В Гомель с частями 18-го Северского драгунского полка Кавказской кавалерийской дивизии прибыл Буденный. До этого Семен Михайлович, будучи председателем полкового и членом дивизионного солдатских комитетов, встречался в Минске с Мясниковым и Михайловым. Перед большевиками 18-го Северского и Нижегородского драгунских полков была поставлена задача: не допустить расправы над войсками Гомельского пересыльного пункта, восставшими против Корнилова. По дороге в Гомель в эшелонах члены полковых комитетов и представители Минского комитета большевиков провели большую политическую работу среди солдат. В результате генерал Копачев, командовавший полками, не смог выполнить приказ штаба Западного фронта о подавлении бунта. Революционными силами были взяты под контроль Гомельский железнодорожный узел, телефонный и телеграфный узлы, а также Киевско-Петроградское шоссе, что дало возможность изолировать Ставку от англо-французских войск, сосредоточенных при штабе Южно-Западного фронта. Большевики Гомеля создали отряд красногвардейцев и направили его в помощь революционным войскам. Все эти меры привели к тому, что через несколько дней по пути на Оршу были задержаны и разоружены пять железнодорожных эшелонов с солдатами «дикой» дивизии, которые следовали к Петрограду.

Бурлил в эти дни и Могилев. Жихареву удалось получить самые исчерпывающие сведения о планах Корнилова. Именно Жихарев сообщил о продвижении «дикой» дивизии через Оршу на Петроград, что позволило Мясникову и Михайлову вовремя поставить об этом в известность Буденного.

В Минске, несмотря на арест большой группы наиболее активных заговорщиков, обстановка оставалась крайне напряженной. По ночам в разных частях города вспыхивали перестрелки, на заборах и стеклах домов появлялись погромные листки. На некоторых предприятиях, в воинских частях враги революции пытались сагитировать рабочих и солдат выступить в поддержку Корнилова.

Михайлову приходилось работать круглые сутки: днем в комитете большевиков, ночью — в штабе милиции. Даже в те короткие два-три часа, когда он забегал домой, чтобы немного передохнуть, голова ломилась от тревожных мыслей. Смерть Алимова потрясла Михаила Александровича, и он, несмотря на огромную нагрузку, лично возглавил работу по розыску убийцы.

Выяснилось, что из кладовой, где на Алимова было совершено нападение, узкая потайная лестница вела в подвал, а оттуда к сараю, стоявшему у самого забора, шел подземный ход. Им убийца и воспользовался. Но кто он? Как его найти? Эти мысли не давали покоя Михайлову. Первые несколько суток никто из арестованных в доме Кравцова не давал никаких показаний. Все они, надеясь на скорый переворот, держались нагло и самоуверенно. Михайлов выкроил около часа свободного времени и поехал в тюрьму. В комнату для допросов привели Кравцова. Михайлов видел его впервые: это был высокого роста рыжебородый мужчина лет пятидесяти пяти. Темные, глубоко сидящие глаза смотрели зло и настороженно. Михайлов кивнул на прибитый к полу табурет:

— Присаживайтесь.

Кравцов, не торопясь, подошел к табурету, сел, разгладил руками бороду и молча уставился на Михайлова.

— Я — начальник Минской милиции. Хочу с вами побеседовать об убийстве нашего сотрудника.

— А я почем знаю, кто его убил, — пожал плечами Кравцов. — Я к тому времени был уже арестован и находился на первом этаже.

Михайлов некоторое время в упор смотрел на Кравцова. Спокойный, но в то же время строгий взгляд, застывшая в уголках губ недоверчивая улыбка наводили на мысль, что он видит собеседника насквозь. Кравцов нервно передернул плечами, по лицу пробежала судорога:

— Что вы так на меня смотрите? Я же вам русским языком сказал, что ничего не знаю...

— Нет, господин Кравцов, знаете, — спокойно перебил его Михайлов. — А смотрю я на вас потому, что понять пытаюсь: на что вы надеетесь? Большинство руководителей контрреволюции в Минске нами арестованы. У вас в доме обнаружено оружие, документы, свидетельствующие о вашем личном участии в заговоре. Вы не ребенок и понимаете, что это для вас означает в условиях военного времени. Поэтому даю вам совет: не тяните. Воспользуйтесь случаем, что я, начальник милиции, сам к вам пришел. Завтра, возможно, вы захотите дать правдивые показания, но как бы не было поздно. Не думаю, что вы упустите этот, пожалуй, единственный шанс. Тем более что заговор Корнилова безнадежно провалился.

— Вы так считаете?

— Это объективная оценка ситуации. Мы сумели опередить вас, господин Кравцов, да иначе не могло быть. — Михайлов посмотрел на часы. — У меня очень мало времени.

Кравцов махнул рукой:

— Хорошо, гражданин Михайлов. Я назову убийцу. Но, поверьте, я тут ни при чем. Просто в последнее время у меня в доме стало появляться много людей, были среди них и такие, кто интересовался моими личными вещами и ценными предметами. Я понял, что могу в один прекрасный момент оказаться жертвой ограбления, и попросил друзей подыскать мне охранника, ну как бы личного телохранителя. Неделю назад привели мужчину с самыми лучшими рекомендациями. И он стал жить в моем доме. А когда ваши нагрянули, видно, спрятался в кладовке.

— Как его фамилия?

— Честное слово, не знаю. Но у него необычная, я бы сказал, уникальная кличка — «Папа римский». Я как-то поинтересовался, откуда эта кличка. Оказывается, года четыре назад он, угрожая силой, пытался обложить многих священнослужителей налогами. А иных просто-напросто обворовал. За это его судили, но после февральской революции он кое-кому понадобился и оказался на свободе.

— Кто вас с ним познакомил?

Кравцов замялся:

— Я бы не хотел...

— Ну полноте, Лев Спиридонович, — поднялся Михайлов. — Вы же сами понимаете, как подвел вас этот «Папа римский».

Кравцов вздохнул, подумал немного и кивнул:

— Да, конечно. Мне прислал «Папу римского» бывший полицмейстер города.

И Кравцов вдруг с жаром начал убеждать Михайлова, что он не хотел такого поворота событий, что «Папе римскому» вовсе запретил показываться людям на глаза, а тот, видно, со страху поднял руку на работника милиции. Михайлов перебил его:

— Если вы действительно хотите убедить меня в своей искренности, то расскажите без утайки все, что вам известно о заговоре. Поймите, путч провалился и питать надежды, что Корнилов придет на помощь — блеф, наивность. Вы же должны все взвешивать реально...

И Кравцов решился:

— Хорошо, гражданин Михайлов. Я согласен рассказать все, что мне известно.

— Отлично! Вот вам бумага, чернила. Садитесь и пишите, а я вынужден оставить вас. Вместо меня придет наш работник. Не сочтите за труд ответить и на его вопросы. Договорились?

Кравцов кивнул, а Михайлов вышел распорядиться, чтобы позвонили в штаб милиции и попросили Крылова-старшего немедленно приехать в тюрьму.

От штаба до тюрьмы было недалеко, и Антон Михайлович не заставил себя ждать. Михайлов поручил ему продолжить допрос Кравцова, а сам поспешил в штаб. Рассказал Гарбузу о разговоре с Кравцовым и поручил ему:

— Ты должен как можно скорее выяснить фамилию «Папы римского» и арестовать бандита. Возьми в помощь Алексея Крылова и Шяштокаса.

Шяштокас еще не смирился со смертью друга, ушел в себя, был хмур и неразговорчив. Но когда Гарбуз сообщил ему о задании Михайлова, оживился и с готовностью спросил:

— Что мне делать?

— Сходи за Яцкевичем. Помнишь его?

— Этого надзирателя? Конечно, помню. Где он живет?

Гарбуз назвал адрес.

— Скажи ему, что Гарбуз, мол, велел кланяться и очень просил прийти.

— Может, в ножки ему упасть? — У Шяштокаса недобро блеснули глаза.

Гарбуз понимал, что Шяштокас не питает особой симпатии к надзирателям, но, не будучи вправе полностью раскрыть, кто такой Яцкевич, предупредил:

— Прошу, будь с ним повежливей. Пойми, не каждый, кто попал на службу в тюрьму, — зверь. Есть среди них и люди.

Шяштокас ушел, а Гарбуз, увидев в коридоре Галкина, приказал:

— Григорий, разыщи и пришли ко мне Крылова-младшего.