— Что предлагаешь делать?

— Готовиться к ночным событиям.

— Считаешь, побег состоится сегодня ночью?

— Думаю, что да. Час назад звонил из губернского комиссариата Стародорожников. Он ведает вопросами тюрем и судов. Выразил от имени губернского комиссара неудовольствие: мы-де плохо охраняем тюрьму. Этот звонок, видимо, надо расценивать как подтверждение слов Онищука.

— Не поспешил ли твой Стародорожников. Сколько наших людей сегодня привлекается в помощь тюремной охране?

— Восемь человек.

— Что так мало?

— Еще одно подтверждение, — улыбнулся Гарбуз. — Утром позвонил начальник тюрьмы и попросил прислать людей наполовину меньше обычного. Так что я не сомневаюсь: сегодня ночью.

— Да, пожалуй, ты прав. Готовь людей. Но все держать в тайне.

— Понятно. Через час я встречусь с Яцкевичем и оговорю детали. Хорошо, что он будет дежурить этой ночью: легче действовать.

— Где Антон Михайлович?

— Здесь, в штабе.

— Пусть заглянет ко мне. Он утром сказал, что знает двоих людей, которых кто-то из меньшевиков подговорил написать в газету жалобу на милицию. Я торопился в типографию, разговор пришлось отложить.

Через несколько минут появился Крылов-старший. Прошел к столу, вытер рукой пот.

— Жаркое нынче лето, как бы до засухи не дошло. Старуха моя каждый день из колодца воду на огород таскает.

— Как здоровье Елены Петровны?

— Какое в наши-то годы здоровье, — улыбнулся Антон Михайлович.

— Кланяйся ей от меня.

— Спасибо. В ближайшее время, как только попаду домой.

По всему было видно, что Крылов в настроении, и Михайлов не торопился переходить к служебным вопросам. Но Антон Михайлович сам сменил тему:

— Мне удалось выяснить, что к Захару Мацуле приходил Кравцов. Меньшевик. Ты его должен помнить: он еще до революции редактором газеты работал. Так вот, Кравцов попросил Мацулю написать в газету жалобу: так, мол, и так, в результате плохой работы милиции в городе на каждом шагу происходят убийства, грабежи и кражи. Милиция же не только никаких мер не принимает, но и выпускает из тюрьмы воров и хулиганов. — Крылов потянулся к графину, налил стакан воды и выпил. — Да, жарковато тут у тебя. — Он опять смахнул пот со лба и продолжал: — А два дня назад все тот же Кравцов приходил к рабочему железнодорожных мастерских Рагозину. Предлагал деньги и за это подбивал написать жалобу от имени рабочих.

— А почему Кравцов именно к Мацуле и Рагозину обратился?

— Мацуля — мелкий торговец, лавочник. Его даже выставляли по списку «мелкие лавочники» в Городскую думу. Ну, а Рагозин приглянулся только потому, что пьет. Конечно, получить жалобу на нас от рабочего — это для меньшевиков, что манна небесная.

— А что из себя представляет этот Кравцов? Чем он сейчас занимается?

— В Городской думе отвечает за печать. Кстати, он включен в состав делегации минских меньшевиков, которая 12 августа примет участие в работе совещания всякой контры в Москве.

— Подожди, Михалыч, я сейчас посмотрю список этой делегации. — Михайлов выдвинул боковой ящик стола и достал тоненькую папку. Раскрыл ее. Сверху лежал список. Провел по нему пальцем. — Ага, вот он: Кравцов Лев Спиридонович. — Взял из папки несколько исписанных листов и положил их перед собой. — Хорошо, что ты мне напомнил об этом совещании. Я подготовил статью в газету. Только попрошу Соню отпечатать, а то наборщики морщатся, когда мои каракули приходится набирать.

— Странно, — пожал плечами Крылов, — я всегда считал, что у тебя очень четкий почерк.

Михайлов взглянул на часы:

— Ничего. Вот-вот Соня придет с работы, а человек она у меня безотказный. Скажи, Антон Михайлович: Рагозин и Мацуля не согласятся, чтобы мы сослались на них, когда будем описывать в газете выходки меньшевиков?

— Конечно, согласятся.

— А это хлестко прозвучит, — потер ладонь о ладонь Михайлов. — Но на сегодня главное — не допустить побега из тюрьмы и разоблачить его организаторов.

В этот момент кто-то негромко постучался, и в кабинет вошла Соня.

— Легка на помине! — воскликнул Михайлов.

— Все ясно, — рассмеялась Соня. — Значит, печатать надо.

— Точно. — Михайлов жестом показал в дальний угол кабинета. — К твоим услугам новая пишущая машинка. Только сегодня доставили.

— Ну что ж, давай опробуем. — Соня решительно направилась к машинке. Михайлов отпустил Крылова, взял в руки текст и, подойдя к Соне, начал диктовать:

— 12 августа собирается московское совещание, совещание живых мертвецов бывших Государственных дум, тех Дум, которые поддерживали розги, виселицы, бросали массы трудового народа в чуждую его интересам войну, поддерживали темноту населения и этим поддерживали старый николаевский режим. И вот теперь с этими палачами Керенский, Чернов, Церетели, все большинство (меньшевистских) Советов имеют намерение организовать совещание в Москве. — Речь Михайлова была плавна и нетороплива, а Соня была опытной машинисткой и вполне успевала печатать. — Только непосредственная опора на массы трудового, солдатского и крестьянского населения даст силу революции; только организация власти, выделенной из самих органов демократии, способна довести революцию до победного конца; только сама демократия может закончить быстро братоубийственную войну, которая несет бедному люду нищету, вырождение, сотни, тысячи смертей ежедневно; только сама демократия может обуздать грабительские аппетиты буржуазии; только сама демократия может отобрать землю у помещиков...

Когда Михайлов закончил. Соня внимательно прочла текст и, передавая его мужу, спросила:

— Где это будет напечатано?

— В «Звезде» за 4 августа. Так что не забудь купить.

— Постараюсь, — улыбнулась Соня. — А ты не забудь заплатить за работу.

— О, это я вмиг! — Михаил Александрович, быстро наклонившись, поцеловал ее.

— Ой, Миша, что ты! — вскочила Соня. Лицо ее зарделось, глаза светились радостью. — А вдруг кто-нибудь войдет и увидит, чем занимается начальник милиции?

— А что здесь такого? Я поцеловал жену и таким образом сэкономил средства, которые пришлось бы истратить на оплату машинистке.

— Ах так! — делано возмутилась Соня. — Значит, ты меня поцеловал только за то, что я отпечатала материал. Ну, погоди, поговорю я с тобой дома, ох поговорю! — И Соня, погрозив пальцем, рассмеялась, а затем спросила: — Я свободна, товарищ начальник?

Проводив жену, Михайлов возвратился к своему столу. Умела Соня взглядом, одним прикосновением, словом поддержать мужа, высказать ему свою любовь, поднять настроение.

Какое-то время Михайлов продолжал смотреть на дверь, словно ждал, что она вот-вот откроется и Соня снова войдет. И дверь действительно открылась, но вместо супруги Михайлов увидел Шяштокаса и Алимова. Лица у обоих были возбужденными и радостными.

— Ну, рассказывайте, — попросил Михайлов.

— Смех один! — Алимов, посмотрев на Шяштокаса, расхохотался. — Как только вы уехали, шпики, наверное, поняли, что они в ловушке, и давай кулаками стучать в железную дверь. Потом нашли что-то твердое, скорее всего — камень, и такой тарарам устроили, что, казалось, еще немного и немецкие аэропланы прилетят. Ну, мы выждали часок, затем Альгис план предложил. — Алимов обернулся к Шяштокасу. — Расскажи сам.

Шяштокас не заставил просить себя дважды:

— Я решил устроить этим господам что-то вроде ванны. Подошел к двери и тихонько постучал. Шпики притихли, а я им негромко: «Кто здесь стучит?» Они мне в ответ: «Кто-то дверь закрыл, откройте быстрее!» А я им: «Так тут же замок, как я открою, да и во дворе какие-то двое мужчин с винтовками стоят, вон, у сарая курят». Тогда шпики спрашивают: «А они, эти вооруженные люди, видят вас?» — «Нет, не видят, они спиной стоят. — И потом предлагаю им: — Вы подождите немного, не шумите, я посмотрю с другой стороны». Отошел я от двери и махнул рукой Роману.

Алимов не удержался, стал рассказывать сам:

— Мы с хлопцами подошли к входу, открыли дверь, потребовали от них паспортные книжки, переписали фамилии, обыскали. У одного оказался наган. Тогда я им говорю: «Сейчас придет автомобиль, и мы вас отвезем в милицию, а пока посидите тут». Захлопнули дверь, задвинули засов, сделали вид, будто возимся с замком и, громко разговаривая, отошли в глубь двора.