— Где этот господин?

— Застрелился, сволочь, когда увидел, что остался один.

Михайлов распорядился перенести раненого наверх, а сам направился к телефону. Просил станцию соединить его с квартирой коменданта. Высокий женский голос ответил:

— Господин Самойленко приказал его не беспокоить.

Михайлов, подавляя раздражение, как можно спокойнее сказал:

— Барышня, с вами разговаривает начальник милиции города Минска. Мне срочно нужно переговорить с комендантом.

— Я знаю только полицию, а ни о какой милиции даже слыхом не слышала. Соединять не буду.

— Как ваша фамилия?

— Ишь, чего захотел! — с явной издевкой ответила телефонистка и отключилась.

Положив трубку на рычаг, Михайлов спросил у дежурного:

— Где Дмитриев?

— В соседней комнате оружие сдает.

— Позови.

Дмитриев не заставил себя ждать. Он радостно улыбался.

— Все в порядке? — спросил Михайлов.

— Да, господа полицейские охотно расстались с оружием и сразу же разошлись по домам.

— Хорошо. Теперь слушай: возьми трех-четырех человек и направляйся на телефонную станцию. Наведи там порядок. Ну, чтобы они обслуживали милицию в первую очередь. Разъясни ситуацию, понял?

— Понял, Михаил Александрович.

— Да, еще. Посмотри, что там за публика среди этих телефонных барышень. Может, кое-кого следует отправить домой.

Дмитриев ушел. Михайлов обернулся к Алимову:

— Ты на грузовике?

— Да, вот оружие и раненого привез.

— Значит, так. Видишь саквояж и чемодан в углу? Поднимись на второй этаж, там одна моя знакомая сидит. Возьми ее, эти вещи и отвези ко мне домой. Соне скажи, чтоб накормила гостью и спать уложила. Меня пусть не ждет. Когда возвратишься, — Михайлов взглянул на часы, — в жандармском управлении уже рабочий день начнется. Поедем туда.

Ничего не подозревающий Алимов стал подниматься по лестнице. Михайлов, улыбаясь, смотрел ему вслед. «Представляю, что сейчас там произойдет!» И тут увидел входящего в дежурное помещение Солдунова. Рука у него была перевязана.

— Что, зацепило?

— Немножко. Не все господа полицейские хотят добровольно с даху слазить.

— Откуда слазить? — переспросил Михайлов.

— С даху... Ну, с крыши. Это я так, по-нашему. — Солдунов снял шапку и устало опустился на стул. — Один полицейский, вместо того чтобы по-доброму отдать револьвер, рванул от нас в какой-то кабинет. Ну, мы за ним, а он прямо через дверь как смолянет. Хорошо, что в руку.

— Взяли его?

— А как же. Выждали, пока последнюю пулю выпустит и — в кабинет. Не успел перезарядить свою пушку. О, с кем это наш Роман?

Со второго этажа спускались Надя Катурина и Алимов. Оба деловые, озабоченные. Алимов кивнул Солдунову, взял Надины вещи.

— Ну, мы поехали, Михаил Александрович.

— Счастливо отдохнуть, Надюша. А тебя, Роман, я жду.

— Что за красотка? — спросил Солдунов, когда двери парадного, пропустив Надю и Романа, закрылись.

— Красотка? В данном случае она — посланец ЦК партии. Вот так-то! — похлопал Михайлов по плечу обескураженного Солдунова. — А теперь пойдем ко мне...

Вскоре прибыли еще две группы. У них обошлось без происшествий. Михайлов был доволен: разоружение полиции, можно считать, прошло с малыми потерями.

В двери показался дежурный:

— Товарищ Михайлов, тут пришел какой-то гражданин. Хочет видеть Алимова, а если его нет, то вас.

— Ну что ж, зови сюда.

Солдунов поднялся:

— Если я вам не нужен, то пойду к хлопцам, они там полицейское оружие сдают.

— Да-да, Петр Афанасьевич, действуй, но людей своих не отпускай — могут пригодиться.

На пороге Солдунов разминулся с молодым мужчиной. Высокий, в добротном пальто, в новенькой шапке-ушанке, он производил внушительное впечатление.

— Здравствуйте, вы товарищ Михайлов?

— Здравствуйте. Я Михайлов. Слушаю вас.

Про себя Михайлов отметил, что пришедший чуть-чуть заикается и, стараясь скрыть это, специально подбирает слова.

— Моя фамилия Онищук. Вам это говорит о чем-нибудь?

— Да, вы работаете в Городской думе, а точнее — при гражданском коменданте. Мне о вас рассказывали. Вот только имя и отчество ваше, извините, запамятовал.

— Вячеслав Дмитриевич.

— Присаживайтесь, Вячеслав Дмитриевич.

— Благодарю, но я тороплюсь. Обстоятельства меня вынудили пренебречь требованиями конспирации и прибежать к вам сюда. Дело в том, что сегодня ночью Самойленко собрал совещание. На нем, кроме группы его единомышленников-кадетов, присутствовал городской голова Хржонстовский, полицмейстер Лебеда, градоначальник барон Рауш фон Грауберберг. Также были начальник жандармского управления, представители военного округа и Ставки. Знаете, это не совещание, а настоящий контрреволюционный заговор. Во-первых, они приняли вот такое решение. — Онищук развернул листок бумаги, но читать не стал. – Словом, решили формировать милицию из бывших полицейских, но по рекомендации местных жителей. Вы понимаете, кто имеется в виду под местными жителями? Во-вторых, они договорились освободить из тюрьмы всех уголовников. Господа рассчитывают, что в городе начнутся грабежи, убийства, кражи. Вот тогда-то Городская дума поставит вопрос о вашем снятии и назначении начальником милиции своего человека.

В речи Онищука, несмотря на заикание, чувствовались четкость и краткость военного и одновременно привычка говорить языком тех, с кем он работает.

— Наконец, в-третьих, сегодня вечером они хотят перевести из городской тюрьмы в другой город всех политических. Боятся, что милиция освободит их и они вольются в ее ряды и в партию большевиков. Я решил, что об этом вы должны узнать незамедлительно, и поэтому пришел сюда.

— Спасибо, Вячеслав Дмитриевич, большое спасибо. Жить я с завтрашнего дня буду здесь, при штабе милиции, так чтобы в любой момент вы смогли меня найти. А теперь хочу передать вам привет от Нади и Павла Катуриных.

— Спасибо. Как они?

— Нормально. Надя сегодня приехала в Минск, прямо из Петрограда.

Затем Михайлов коротко проинструктировал Онищука, как себя вести, и попросил обязательно попасть на работу в губернский комиссариат. Онищук ушел. Михайлов, задумчиво скрестив руки на груди, бродил по кабинету: «Теперь ясно, почему Самойленко приказал телефонисткам не соединять его ни с кем: готовилась тайная сходка. Ну что ж, пора и нам действовать. Одно жало эсеров, кадетов и меньшевиков вырвано — полиции как таковой уже не существует. Теперь вырвем другое».

Михайлов вышел в коридор и подозвал дежурного:

— Я буду в своем кабинете. Соберите группу человек в тридцать-тридцать пять, проверьте, чтобы у всех было оружие, и разместите их в одной из комнат. Вызовите сюда Любимова и подготовьте три автомобиля. Когда придет Алимов — доложите.

— Хорошо, Михаил Александрович. Только что звонил Дмитриев. Он навел порядок на телефонной станции. Спрашивает, что ему делать.

— Скажите, пусть оставит там наших товарищей, назначит за себя старшего, а сам возвращается сюда.

Через полчаса в штабе появился Дмитриев, затем Любимов и, наконец, Алимов. Собрались в кабинете Михайлова. Несмотря на то, что Михаил Александрович уже которую ночь почти не спал, выглядел он свежим и бодрым. Серые живые глаза излучали задор и энергию. Сел на стул посреди кабинета, закинул ногу за ногу, улыбнулся:

— Устали, революционеры?

— Нам нельзя уставать, надо дело делать, — ответил за всех Дмитриев.

— Правильно. А дело будет такое: Любимов и Дмитриев берут под охрану телеграф, почту, выставляют посты на вокзалах и около обозначенных в этом списке зданий. — Михайлов протянул Любимову лист бумаги. — Мы с Алимовым едем разоружать и арестовывать руководство жандармерии, затем освободим из тюрьмы политических арестованных...

— Значит, уже сегодня многие большевики будут на свободе! — потер ладони Любимов.

— Да, это нам хорошее пополнение.

Когда Любимов и Дмитриев ушли, Михайлов приступил к инструктажу своей группы...