Тень говорил много приятного и непонятного, но навья никак не могла избавиться от странного ощущения. Голос в ее голове, лукавый попутчик, предатель и плут нашептывал о другом. Он смеялся над тенью, напевая Муссе на ушко о круге перерождения, кошмарах и приказах, которые никто не смеет игнорировать. Он гневно приказывал ей молчать и наблюдать, не смея выдавать секрета. Она единственная, кто действительно слышит бога, прочие лишь делают то, что заставляет тень. Очень скоро Мусса решила, ненастоящий человек и ненастоящий навий, нечто, чему она не знает названия, опасное и жестокое существо, совершенно лишенное рассудка. Он еще больший безумец, чем несчастные люди, улыбающиеся и плачущие по приказу, ненавидящие их, навий, тоже по приказу. Возможно, ее сородичи не понимают истины, о которой ей нашептывал голос: всеми кто-то управляет.

Мусса тосковала. Ей хотелось вернуться в подземный город, в прекрасных пещерах которого мерцают разноцветные огни, воды рек темны и прохладны, а нежную кожу не колет сухая пыль и камешки, швыряемые в лицо ветром. Юная навья мечтала о свободе от приказов Самойлова, его ярости, раздражения ее неумением притворяться. Когда ей было грустно, Янат плакала, когда она тосковала по глубинам рек и озер, той снились дожди и туманы. Ее вечный спутник, лукавый плут, шепчущий на ухо странные вещи и отбирающий временами память, тоже что-то делал с Янат, но что, Мусса не знала, просто не помнила. Тень ругался, приказывал улыбаться, посылать в мозг человека картинки безоблачного счастья, а Мусса натыкалась на мутную взвесь образов, яростное сопротивление и отступала, к тому же, она не могла бороться со своим демоном, а он был куда сильнее Самойлова.

Навья боялась ходить к озеру одна. Воспоминания о жестоком человеке, ударившем Янат, были свежи. Острая тоска по воде и невозможность надолго погрузиться в живительные глубины, удручали ее, делали апатичной и вялой. Инстинкты требовали от Муссы скрыться в безопасном месте, ведь надвигался сезон дождей, с ливнями, тоннами воды и грязи, стекающей по склонам гор, разливами рек и озер, грозами, молниями и ветром. Но тень требовал оставаться в поселке и управлять сознанием Янат.

Мусса стояла около хижины. Последние дни ее не покидало предчувствие беды. Она подняла лицо к небу. Воздух был влажным, словно бы рыхлым. Первые недолгие дожди прошли, и теперь навья чувствовала приближение бури.

— Мусса? — навья медленно повернулась, ничего не выражающим взглядом смотря на Янат. Она точно знала, человек ее не помнит:

— Я ищу Муссу, мне сказали, я найду ее здесь. Это вы?

Навья медленно кивнула. Ощущение беды усилилось. Янат казалась Муссе странной. Она не совсем понимала ее двойственность. Такая пластичность сознания среди ее сородичей не встречалась, да и среди людей, которых она знала тоже. Навья, быть может, и попыталась бы раскрыть природу этих явлений, если бы понимала разницу между ними, но она не понимала. На илье Янат не тянула, хотя порой Мусса испытывала вполне определенную симпатию к человеку, в котором столько всего намешано под оболочкой показной невозмутимости, даже пассивности. Она увлекала ее явной несхожестью выражаемых и испытываемых эмоций. Навьи имеют слабо развитую мимику, она просто не нужна телепатам в таких количествах. На самом деле, Янат Муссе даже нравилась. Порой, ей казалось, что они похожи, хотя мысли эти пугали своей дерзостью. И попутчик, лукавый хозяин, проявлял к человеческому существу так много внимания, что умей Мусса ревновать, как это делают люди, она непременно бы ревновала, но навья не умела. Она ничего не могла поделать в моменты, когда сознание принадлежало не ей, лишь смирялась перед великой милостью бога, все-таки не оставившего, а лишь ведущего другим путем, неизведанным и быть может от этого более почетным.

Поэтому, когда Янат сказала, что ее послал Самойлов, Мусса по привычке заглянула в человеческое сознание, вдоль и поперек изученное, даже не предполагая подвоха. Ей остро не хватало жизненного опыта, она и не подозревала, как много пластов содержит человеческий, да и не только человеческий разум. Ее лукавый попутчик был куда более сведущ и вовремя отнял бразды правления. И поскольку их цели с человеком совпадали, он позволил Муссе спокойно идти в ловушку.

сон 6

Пустой дом. Он все такой же и совсем другой. Ты чувствуешь это, едва войдя в калитку. Каждая деталь, мелкая и на первый взгляд незаметная, складывается в конечном итоге в мозаику одиночества, заброшенности, пустоты.

Дом не может стонать. Плакать по утраченному тоже. Он просто стоит и ждет, когда его наполнят новой жизнью. И пока он находится в этой зоне сумрака, его населяют тени прошлого, едва уловимые запахи, звуки, шорохи.

Крепкий фундамент, стены, потолки, крыша — видимость незыблемости сущего. Но трепещущие занавески, посеревшие, пропыленные, засохшие хрупкими скульптурами цветы, паутина на углах, пожелтевшая скатерть, покрытая кружевной пылью мебель, дух сырости и затхлости — реверанс мира мертвых.

Ах, как тосклив путь туда...

Все тот же беспорядок, вещи, события, мысли и все иначе, все не так. Можно шагнуть назад, от калитки, но нельзя отмотать дни и ночи, дожди, туманы, снег и ветер, солнечное утро и тиканье часов, поющих лягушек, ночных цикад, кислый запах винограда, светлячков, звонкие голоса, лесные тропинки, запах лета, солнечных зайчиков, ссоры, обиды, любовь и надежды. Нельзя. Невозможно.

31 глава

Янат шла совершенно спокойно. Она, правда, не понимала, почему Самойлов попросил именно ее привести Муссу, это мелкое и какое-то на редкость заторможенное даже для навьи существо. Зачем — Янат не интересовало, почему — немного смущало, но не более. Она не привыкла обсуждать приказы Виталия. Так, во всяком случае, сейчас ей казалось.

Янат не волновало ни место, выбранное Самойловом то ли с бодуна, то ли с какой-то целью, которую он не пожелал озвучивать, ни престранные попутчики; недавний знакомец блондинчик, да белесая моль Мусса. Пожалуй, единственное, что слегка смущало ее, собственная готовность без вопросов пойти и выполнить нелепый приказ, но именно об этом Яна почему-то думать не могла, начинала нестерпимо болеть голова.

Блондинчик ждал около входа в ущелье, и сидя на камне, меланхолично покачивал ногой. Она нахмурилась, не увидев Самойлова и выругалась в его адрес, тут же кинув осторожный взгляд на навью, но та шла как хорошо заведенная кукла и не среагировала.

— Где Виталий? — резко спросила Янат, обращаясь к блондинчику. Тот поднялся с камня и закинул на плечо какой-то узелок:

— Он сказал, что будет у какого-то поля выше. Приказал дождаться тебя и подниматься самим. Ты, вроде, знаешь дорогу. А зачем с нами навья?

Янат пожала плечами. Она что должна разгадывать загадки Самойлова?

— Пошли.

Он первым ступил на тропу, а они гуськом двинулись за ним. Поднимались в среднем темпе, не слишком быстро, но и не прогулочным шагом. Янат периодически поглядывала на навью, пытаясь понять, что у той в голове, но лицо Муссы не выражало никаких эмоций, поэтому она все чаще смотрела на небо. Сегодня оно снова было низким и тяжелым, неприятного сине-сизого цвета, сплошь затянутое тучами.

Последние дни дожди всегда начинались внезапно. Злорадно поливали незадачливых жителей, работающих в огородах или идущих куда-то по делам, то полчаса, то пятнадцать минут, а потом так же неожиданно заканчивались. Насколько Янат понимала, такая погода означала начало сезона гроз. Дальше процесс пойдет по нарастающей: дожди зарядят с угрожающей монотонностью, позднее к ним присоединятся ураганы. Затем наступят тяжелые времена для всех живых тварей, что вовремя не укроются под землей или в пещерах. Жителям поселка эти месяцы придется несладко. Впрочем, на счет последнего Яна не была так уверена. Она пропустила новости, останутся ли поселенцы в убогих домиках или переберутся на сезон дождей выше в горы, туда, где имелся ряд естественных образований-пещер, оставшихся после изменившей русло реки.