Когда завершился кульминационный момент игр в Колизее и толпа, насытившаяся зрелищами, возжелала хлеба, Марк встал со своего места и произнес:
– Нам пора идти.
– Но почему? Люди же не расходятся. Они, наверное, еще чего-то ожидают? – спросил Луций, удивленный торопливостью Марка.
– Люди ждут, когда начнут раздавать тессеры.
– А что это? – тут же поинтересовался Понтий.
– Тессеры, Понтий, – это небольшие свинцовые таблички с номерами, по которым можно получить разные призы. Так сказать, дары для собравшихся тут бездельников.
– А что за призы? – вставая с места, снова спросил Понтий.
– Всякие, начиная с денежного выигрыша и заканчивая какой-нибудь никчемной безделушкой. Мы лучше посмотрим на это издалека.
– Но почему? Может, нам тоже повезет, и мы что-нибудь выиграем!
– Поверь мне, Понтий, тессер очень мало, а желающих их получить – слишком много. Как только их звон огласит трибуны, тут начнутся такие потасовки и давка, что вам попросту будет не до призов. Я лишь пытаюсь вас уберечь от этого: слишком уж жалка нажива и слишком велика цена за нее. Сегодня тут будет очень жарко, и в давке погибнет много народу, поэтому лучше отойти на расстояние. Ведь всегда приятнее наблюдать за безумием, нежели участвовать в нем. Да, будет вам, о чем сегодня рассказать дома. Думаю, Мартин сильно огорчится, послушав вас. Жаль, что он не смог вырваться сюда, ему бы наверняка понравилось. Не правда ли, Ромул? – спросил Марк у побледневшего парня. Тот взглянул на сенатора не моргающим взглядом и молча кивнул головой.
– Мартин себе все локти искусает, когда мы ему расскажем обо всем, что тут видели! – радостно воскликнул Понтий.
– Возможно, он их уже кусает, Понтий, – как-то не к месту обронил Марк, спешно направляясь к выходу.
– Вот бы увидеть поближе того гладиатора, – с восхищением тихо промолвил Луций.
Ратибор явно удивил юношу: Луций до сих пор вспоминал, как он один сражался против стольких противников. Как он хотел принять смерть, как мгновенно отыскал глазами в толпе того, кто первым потребовал оставить его в живых, и как долго смотрел в сторону юноши. Смотрел даже тогда, когда император решал его судьбу. Стойкость и мужество этого гладиатора восхитила Луция даже больше, чем Понтия, который вначале, как и все, хотел смерти этого воина. Марк услышал его восхищенные слова и незаметно улыбнулся, продолжая выводить парней из амфитеатра.
Вскоре, как и говорил сенатор, на арену выехали несколько колесниц, которыми управляли девушки в костюмах богини Фортуны. Они скакали по кругу и разбрасывали по сторонам свинцовые таблички, а толпа, жадная до легкой наживы, кидалась за ними. Давка, действительно, образовалась нешуточная: люди с задних рядов напирали на тех, кто стоял впереди. Один пожилой мужчина резко выхватил у другого злосчастную табличку и с криком «Моя!» отпихнул конкурента, после чего попытался вырваться из толпы. Но не тут-то было: стоявший рядом молодой парень немедля оглушил его ударом в затылок, и мужчина рухнул без чувств между каменными сиденьями амфитеатра. Толпа сразу загудела, словно это были не люди, а стая хищников, которая почуяла кровь и ринулась за добычей. Упавших нещадно топтали, повсюду слышались крики и брань. И там и тут люди дрались не на шутку, пытаясь отбить друг у друга свинцовую пластинку, дававшую право получить бесплатную безделушку.
Луций, Ромул и Понтий смотрели на это столпотворение со стороны, и каждый из них думал о том, как хорошо стоять здесь, а не находиться там, среди озверевших людей, стремящихся заполучить хоть что-нибудь, пусть даже несколько гнилых луковиц, лишь бы только даром.
Рассматривая толпу, Луций заметил, что на самом верхнем ряду амфитеатра в одиночестве сидел неприметный юноша – тот самый, которого он видел в доме Марка, когда пришел туда в первый раз. Юноша пристально наблюдал за тем, как безумствует толпа, словно пытался запомнить каждое движение и каждый крик людей, стремившихся заполучить себе свинцовую табличку. Луций, не отрываясь, смотрел на парня, а тот, завороженный, сидел, не шевелясь, на своем месте, будто каменное изваяние. Луцию даже показалось, что юноша как-то изменился. Он запомнил Аверу стройным и высоким парнем, а тут он сидел сгорбившись и немного наклонившись вперед. Хотя, может быть, зрение обманывало Луция. Он прищурился, чтобы лучше рассмотреть юношу, но внезапный порыв ветра поднял пыль, заставив всех отворачиваться и прикрывать лица, чтобы мелкие песчинки не попадали в глаза. Когда же ветер стих и Луций вновь открыл глаза, Авера исчез, словно растворившись в воздухе. Луций тщетно пытался найти его взглядом в толпе, переводя взор из стороны в сторону. Он даже хотел спросить Марка, почему тот не взял своего приемного сына (как он представил Аверу при их первой встрече) вместе с ними. И почему посадил его туда, где обычно сидят самые нищие и бедные сословия Рима? Ведь при таких связях и деньгах Марк мог с легкостью устроить его даже с теми, кто располагался по правую руку от самого императора. Внезапно Марк прервал его мысли:
– Тессеры – всего лишь свинцовые таблички с выбитыми на них номерами, а они готовы поубивать друг друга из-за них. Представь же себе, Луций, если бы это были серебряные сестерции или россыпь самоцветов. Наверное, за них любой из этих драчунов продал бы и мать родную. Я, кстати, сегодня специально взял сюда с собой Аверу и посадил его с самым нищим сбродом.
– Для чего? – изумленно спросил Луций.
– Для того же, для чего привел и вас сюда, – показать ему людей. Показать именно то, какие люди есть на самом деле. Я бы мог всех вас разместить в самых роскошных ложах рядом с богачами и знатью. Но тогда бы вы увидели только одну сторону медали, а тут страсти кипят поинтереснее, чем там, – кивая в сторону дорогих рядов, проговорил Марк и продолжил: – На напыщенных и никчемных бездельников вы еще насмотритесь, еще прочувствуете глухую, непробиваемую тупость чиновников и успеете их возненавидеть. А тут, тут сейчас рвет друг друга толпа, бесконтрольная и необузданная. А все потому, что у них нет лидера, нет того, кто бы мог им приказать остановиться. Зверью всегда нужен вожак, Луций. Без него оно – что стадо без пастуха. Им нужна плеть и страх. Страх перед законами, страх перед наказанием за проступки, страх перед тем, что прощения им не будет даже после их смерти. Еще некоторое время назад Понтий хотел сам попробовать добыть тессеры в надежде на то, что ему повезет. А теперь посмотри на его лицо: с каким презрением он смотрит на то, как эти люди унижаются, истязая и браня друг друга! А Ромул? Ромул до сих пор не может осознать происходящего. Он думал, что большинство людей действуют точно так же, как в его любимых поэмах и философских книгах. Сегодня он открыл для себя другую правду, и с ней ему теперь придется жить и мириться.
Луций взглянул на изумленные лица своих приятелей, потом перевел взгляд на лицо Марка, которое не выражало ни единой эмоции, словно у мертвого человека. Затем он посмотрел в сторону шевелящейся людской массы и где-то в глубине души почувствовал отвращение к ней. И тут же это отвращение возросло до тошнотворного состояния. Раньше Луций и не думал о том, что услышал сейчас от Марка. Но теперь он стал осознавать, как несовершенны люди, как примитивны они в своих желаниях и поступках. Это осознание пришло невзначай, само, откуда-то из глубины его тела, мгновенно врезалось в мозг раскаленным металлом, вызвав приступ головной боли, и тут же отступило – столь же неожиданно, как и возникло. Луций почувствовал, как воздух наполнился тяжелой густотой, казалось, все вокруг него стало замирать и замедляться. Людские крики и брань доносились протяжными фразами. Солнце медленно исчезло в тучах, и начала наступать зловещая мгла. Луций снова посмотрел на Марка, который на это раз глядел прямо ему в глаза. На миг Луцию показалось, что у этого человека и вовсе нет зрачков, лишь только черные впадины вместо радужки, а лицо имеет сероватый оттенок. Юноша зажмурился и, глубоко вздохнув, снова открыл веки. Марк стоял, улыбаясь, как ни в чем не бывало. Солнце по-прежнему слепило глаза, а люди постепенно успокаивались. Глашатай кричал с арены, объясняя, где счастливчики могут забрать свои призы. Кто-то помогал подняться покалеченным, кто-то спускал вниз тела тех, кого затоптала в давке толпа.
