– Великий Цезарь, я, к сожалению, не всесилен и не могу предсказать, кто именно заменит Германика. Но я точно знаю, что, когда войско пойдет мстить за позорное поражение и предательство, в нем будут дети тех, кто погиб в том лесу. Я думаю, что среди многотысячной армии найдутся люди, достойные возглавить легион. Хотя я и не сомневаюсь, что Клементий прекрасно проявит себя в походе, и тогда, возможно, именно ему будет оказана честь стать во главе нового легиона.

– Ты хитрее и мудрее Силана, Марк. Старый лис мог бы позавидовать тебе в умении добиваться своего. Смотри, Марк, не подведи меня. Если до меня дойдет хотя бы слух о том, что ты что-то задумал против меня, я подвергну тебя таким пыткам, которых люди еще не знали, – улыбаясь, произнес Тиберий и поднял вверх кубок с вином, давая понять собеседнику, что пьет за него. – Только вот я не могу понять одного. Если этот кто-то проявит себя как доблестный воин и сможет поразить солдат своей храбростью, решительностью и смелостью…

– Вас смущает, что этот кто-то может оказаться незнатного рода, из простой семьи? Или даже, быть может, одним из тех, кого презирали все это время? Потомком тех, кто остался жив в Тевтобургском лесу и теперь считается предателем?

Тиберий смотрел на Марка и поражался тому, как этот человек может вести дела. Он восхищался им, но и боялся тоже. Он всегда боялся тех, кто был лучше него, и старался держать таких людей при себе, но и избавляться от них при первой же возможности. Вот и сейчас он испытывал к Марку восхищение и ненависть одновременно. Он ненавидел Марка за то, что это он придумал послать Германика усмирять легионы, он нашел предателей в сенате, он догадался создать легион, который будет охранять его, Тиберия, власть. Да, от того славного парня, которым раньше тоже восхищались при дворе Августа и который сам водил войска в поход, осталось мало. Точнее сказать, не осталось ничего. Власть сожрала его, сделала подозрительным, мнительным, не терпящим никого из тех, кто лучше и умнее. Теперь он во всех видел предателей, заговорщиков, врагов. А сейчас он со смесью восторга, удивления и черной зависти смотрел на Марка, который словно читал его мысли.

– Допустим, – еле слышно вымолвил император.

– Знатным человеком стать легко, имея поддержку великого Цезаря. А чтобы управлять войском, знатность особо-то и не нужна, главное, чтобы воины чувствовали в командире своего человека, видели в нем заступника и опору – и тогда они будут преданы ему. А он будет предан вам. Как прирученная собака платит преданностью своему хозяину.

Тут Марк лукавил. Эта метафорическая собака, а точнее, взращиваемый им злобный пес, был приручен им, но никак не Тиберием. Только вот разгадать хитрую задумку своего собеседника Тиберий не мог. Да, по большому счету, и не хотел. Слишком уж отупила его власть, сделав мелочным, ленивым и недальновидным. Даже сейчас он размышлял не о том, что позволяет Марку создать грозное войско, и не о том, что это войско будет подчиняться человеку, которого поставит во главе Марк, а не он сам. Он думал лишь о своей зависти, о том, как бы избавиться от своего племянника Германика, а потом, когда придет время, и от этого хитреца Марка. А сейчас, сейчас он даст ему права и развяжет руки. Риму нужна далекая Германия, нужны новые территории. И ему, императору Тиберию, плевать, чьими усилиями будет покорена эта страшная, дикая страна. А затем уже можно будет решить, что делать с ними – с теми, кто добудет ее земли.

Тиберий одобрительно кивнул Марку, тот ответил императору улыбкой: они оба получили то, что хотели. По крайней мере, именно так думал Тиберий. Именно так казалось всем, кто общался с сенатором. И только время расставляло все по местам, в очередной раз доказывая, что сделка с Марком взаимно выгодной никогда не бывает.

В тот жаркий и солнечный день в Риме намечалось большое торжество по случаю окончания постройки храма в честь бога войны Марса. По этому поводу должны были состояться большие цирковые игры и театральные представления, а затем пир для всех собравшихся. Жители соседних городов и окрестных сел стекались в столицу, принося с собой статуи богов-покровителей своих общин, чтобы и они могли почтить великого и всесильного Марса. В тот день Луций был сам не свой: его глаза светились, а с лица не сходила улыбка. Он то и дело радостно подлетал к Маркусу, хватал его и подкидывал над собой, после чего выбегал на улицу, где Леонид чинил подгнившую ограду, интересовался, не пришли ли его друзья, и, получив отрицательный ответ, снова скрывался в доме. Дело было в том, что сегодня Марк пригласил их посетить Колизей, где будут проходить посвященные возведению нового храма гладиаторские бои. Их Луций никогда не видел, но, зачарованный рассказами Марка, уже предвкушал впечатляющее зрелище. Корнелий старался не попадаться на глаза сыну, так как накануне повздорил с ним и теперь обиженно трудился в поле вместе со своими рабочими. Луций вырос и стал отдаляться от отца. Все глубже становилась между ними пропасть непонимания. Все больше в разговоре присутствовал Марк, все чаще Луций повторял его изречения и все меньше внимал отцу. Вот и прошлым вечером, сидя за столом, Луций рассказал Корнелию о том, куда они с сенатором пойдут на следующий день.

– Смотреть на то, как люди будут резать друг друга на потеху толпе? – откусывая кусок хлеба и зачерпывая бобовую кашу, выразил неудовольствие отец.

– Марк сказал, что это не люди – это рабы!

– Значит, Марк так сказал? А твоя собственная голова у тебя есть? Или Марк ее на свою заменил? А Леонид, который тебя вырастил, получается, тоже не человек? – не глядя на сына, спросил Корнелий.

– Леонид не раб, ты дал ему вольную. А был бы рабом, значит, не был бы человеком! А что касается Марка, так у него хотя бы есть свое мнение в отличие от тебя! А еще власть, слава и богатство! Он не унижается, как ты, перед другими! И он хотя бы занимается нами, он дал нам все то, о чем мы и мечтать не могли, и научил нас сражаться. А что сделал ты, когда над нами издевались в школе?! Только трясся за свою шкуру, боялся этого сдохшего Силана! Почему ты не научил меня драться?! Ты же прежде был храбрым и умелым воином! Да потому, что тебе было плевать на меня: ты погряз в своих переживаниях и попросту забыл о нас! Тоже мне воин…

– Пошел вон! – отложив ложку в сторону и подняв, наконец, глаза на сына, холодно и четко произнес Корнелий. Сидящие за столом Маркус и Леонид затихли, перестав жевать, а младший сын даже вжал голову и немного спустился под стол, будто стараясь спрятаться: голос отца был настолько жестким, что он не на шутку испугался.

– Пошел вон! – повторил Корнелий и на этот раз даже привстал, опираясь руками на столешницу.

Луций отбросил ложку в сторону, выскочил из-за стола и быстро ушел к себе в комнату, прокричав напоследок:

– Ты просто завидуешь ему, вот и все!

На кухне повисла гробовая тишина, только и было слышно, как жужжат назойливые мухи. Корнелий закрыл глаза и обхватил голову руками. Посидев так немного, он встал из-за стола и вышел на улицу, за ним тут же последовал Леонид.

– Он взрослеет. Вспомни себя: ты тоже был горяч и вспыльчив. И ты ведь сам ходил в его возрасте на представления и на ипподром. Он видит, как живет Марк, и старается походить на него. Разве ты в свое время не старался походить на Ахиллеса? Все, будучи детьми, ищут пример для подражания, но почему-то редко находят его в родителях.

– Но я всегда уважал людей! Да и Марк не ровня Ахиллесу! Он совсем задурил парню голову: рассказывает ему сказки о какой-то власти, а тот ему и верит. Посмотри, как он изменился за эти два года. Все разговоры в нашем доме в последнее время только о Марке. Марк сделал то, сказал это, посоветовал так! А между тем мы пашем, как проклятые, а он лишь развлекается! Слышал, что сказал Луций?! Я плохой отец, раз не обучил его драться! Да если бы я мог, никогда бы не отдал его в армию. Только проблема в том, что для всего остального мы рожами не вышли! Ох уж этот Марк! Говорил я Ливерию и Кристиану, что этот скользкий тип еще себя покажет! Вот она, его помощь – уже боком нам выходит!