Солнечный свет проникал сквозь окна, пронизывая комнату золотистыми лучами. Пыль, словно туман, поднималась по ним, уходя куда-то вверх. В таверне было душно и шумно, пахло вином и жареным мясом, по липкому столу шныряли мухи. Ловким движением Ратибор поймал одну из них и поднес в кулаке к уху: насекомое жужжало. Поймал, явно поймал – русич довольно заулыбался. Рядом с ним сидели Понтий, Мартин и Ромул. Понтий, уже изрядно захмелев, приставал к какому-то парню. «Слава богам, тот не обращает внимания на его выходки, и драки не будет», – подумал Ромул и перевел взгляд на Ратибора, который медленно, с особым удовольствием оторвал мухе крылья и кинул ее на стол. Та запрыгала, попыталась взлететь, но тщетно. Русич смотрел и улыбался, затем отвесил ей щелбан, и она, словно комета, улетела в неизвестном направлении. Ромул пристально посмотрел на него, а тот, радуясь, как ребенок, продолжил пить вино.

– Что, весело празднуем триумф Луция?! – с явной завистью обратился Понтий к друзьям.

– Во-первых, не Луция, а Германика, а во-вторых, хоть ты и опять напился, веди себя нормально, – спокойно ответил ему Мартин.

– Что-о-о?! – привставая, недовольно переспросил Понтий.

– Да сядь ты! Достал уже! – вклинился Ромул.

– И правда, Понтий, успокойся, – отхлебнув вина, поддержал их Ратибор.

– Сговорились что ли?! Мы тут в этой дыре, а он на пиру у императора! Отлично получается! Меня что, одного это задевает?! Или, быть может, я что-то не так говорю?!

– Неплохое вино принес хозяин таверны, – Ромул сделал вид, что не услышал друга. – А то этот ужасный германский эль в печенках уже сидит! Несет с него дальше, чем видишь, а это вино так вино – и впрямь напиток богов!

– Не знаю! Мне их ячменный напиток был по душе, – отрывая ногу от жареной курицы, сказал Ратибор.

– Ага, по душе! Я помню, как ты бежал со спущенными штанами в кусты, когда перебрал его! – рассмеявшись, припомнил Мартин.

– Ну так добежал же!

– А то! Твой голый зад сверкал, словно луна в полнолуние! Германцы теперь по этой тропе век ходить не смогут – будут бояться поскользнуться!

Все заржали, вспоминая этот случай. Один лишь Понтий злобно водил глазами, желваки на его скулах дергались.

– Да пошли вы! – нервно выкрикнул он и залпом опрокинул чашу. Вино лилось по губам, спускалось по шее и затекало под тогу, но Понтий этого не замечал. Походкой моряка он подошел к стоящей в углу жрице любви и резко схватил ее за руку. – Пойдем, я сказал!

Та неуверенно, но все же согласилась.

– Достал он! Как ни нажрется, чушь несет.

– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – прищурившись, ответил Ромулу Ратибор.

Луций сидел на пиру с помутневшей головой и уже не мог смотреть ни на яства, ни на лица гостей. «Я пьян. Снова пьян. А она ничего, красивая», – думал он про себя, а рука предательски снова тянулась за чашей: «Все же я где-то ее видел! Но где? Надо пить меньше! А может, больше?! Дилемма!».

– Что, мой мальчик? Как веселье? Настроение как? – присаживаясь к Луцию, заботливо поинтересовался Марк.

– Так себе. Ребят не позвали, как-то обидно.

– Ну, извини. Это тебе не посиделки в таверне. Привыкай, ты не всегда сможешь быть везде с ними вместе. Власть любит одиночество. Да, кстати, вот твоя награда.

– Какая? – икнул Луций, непонимающе глядя на Марка.

– Как какая? Та, про которую я тебе говорил, – протягивая свитки, ответил сенатор. – Это права на земли, виллы и рабов – все, как и обещал.

– Шутишь? – изумленно переспросил Луций.

– Отнюдь. Шутник из меня, поверь, никудышный. Запомни: ты теперь становишься во главе их всех. Хочется тебе этого или нет, но ответ будешь нести ты. За все. Но это не главный мой тебе подарок. Пойдем.

Луций поднялся, а его взгляд невольно вернулся к Марии. Марк улыбнулся: наживка проглочена. Теперь у него есть не только брат Луция, но и эта девушка – два рычага, на которые можно давить. «Любовь – прекрасный механизм управления, порой он даже лучше, чем страх и боль!», – подумал Марк, и его глаза почернели.

Он подвел Луция к одному странному гостю с поросячьими глазками, совсем как у Асмодея. Пышному, неопрятному, с рябым лицом, жирной кожей, сальными волосами и испариной на залысине. Луций с неохотой протянул ему руку.

– Квинт Целест. В прошлом разбирал дела предателей, оставшихся в живых после поражения Вара и вернувшихся в Рим, – представил гостя Марк, после чего склонился к уху Луция и тихо добавил: – Он может многое тебе поведать, я достаточно заплатил этому прохиндею, чтобы он рассказал тебе о ваших соседях. Твой отец, наверное, не говорил тебе о них? Конечно, не говорил. Боялся, наверное, за вас.

– Рад познакомиться. Многое о тебе слышал! – тряся вторым подбородком и вытирая об себя потные руки, произнес Квинт. «Совсем как Асмодей. Верно говорят: глаза – зеркало души. Один в один! Похож, страсть, как похож. Только тот приятный толстяк, даже милый, смешной. А этому чревоугоднику так и хочется вспороть брюхо, чтобы посмотреть, чем же оно у него набито. Не может же нормальный человек ходить с таким пузом, словно ему под кожу вшили амфору! Мерзость. Руку надо потом помыть. А сейчас терпи, терпи, Луций! Пускай расскажет, что да как. Честь отца и его друзей важнее твоей брезгливости! И все же как противно», – думал Луций.

Он кивнул головой и показал рукой в сторону, где никого не было. Толстяк понял все без слов, и они отошли для серьезного разговора. Марк проводил их взглядом, затем сел и принялся есть виноград, отрывая от кисти по одной ягодке и смакуя каждую. Марк сидел отрешенно: он знал, что толстяк Квинт и есть Асмодей, а потому был спокоен. Все шло по его плану. Он понимал, что Луций подвержен вспышкам ярости, поэтому и решил поведать ему о его соседях именно здесь, на пиру. Луций горяч, но не дурак, далеко не дурак, иначе бы Марк не сделал на него ставку. Сенатор помнил, как спокойно юноша повел себя с Германиком, когда тот спросил про сенаторов.

«А с Германиком покончено, он отработанный элемент большой игры. Пришла пора убрать его с шахматной доски. Поверил все-таки, что Луций замешан в смерти Андриана и Келестина, но ничего, Тиберий отобьет ему желание копаться в этом деле. А Луцию не надо позволять забывать вкус крови. Костер должен гореть, а для этого в него нужно постоянно подкидывать дрова. Соседи. Мелочь, но дрова хорошие. Да и жадность их, и бездействие по отношению к сестрам Мартина должны быть наказаны. Нужно послать Абигора к Падшему: пусть узнает о Корнелии. Неужели Михаил решил спрятать его от меня? Однако для всех он умер, и убеждать Луция в обратном не следует!», – Марк прикрыл глаза, глубоко вздохнул, положил очередную виноградину в рот и раскусил спелую ягоду. Он сидел в триклинии неподвижно, словно одна из дворцовых статуй. Властелин тьмы среди людей. Он видел всех, ненавидел всех, знал все и обо всех, а вот его не знал никто, да никто и не мог познать. Идеальное решение – спрятаться богу в теле человека и вести себя, как человек. Кто сможет догадаться о подмене? Разве только его брат.

В двух километрах от вечного города был развернут отдельно стоящий лагерь в форме правильного квадрата с четырьмя входами и выходами. Над его воротами был закреплен знак отличия Черного легиона – сидящий на человеческом черепе орел с распростертыми крыльями. Тиберий по совету Марка специально расположил легионеров неподалеку от города. Эти шесть тысяч пехотинцев и две тысячи всадников – отборные, хорошо обученные и экипированные солдаты – представляли страшную силу. Они только и ждали приказа своего командира, генерала Луция Корнелия, которому Марк выбил эту должность в обход всех римских правил. Тиберий думает, что они подчинены ему, как и преторианцы. Глупец ошибается. Он ошибается во многом, как и все люди.