– Браво, Маркус. Браво.
Глава XXXIV
Я НЕ БУДУ УЧИТЬ – Я БУДУ КАРАТЬ!
Идея мести за семью растворилась в почерневшей душе Луция. Теперь он мечтал лишь о власти и титуле императора. Подстегиваемый Марком, он уже ни о чем не думал – он просто действовал, устилая путь к своей цели трупами сотен и тысяч ни в чем не повинных людей. Он забыл о Марии, которая сбежала от него, не вспоминал о пропавшем брате. Власть, о которой он так мечтал и которую так жаждал заполучить, была не за горами. Единственным препятствием к ней остался мерзкий старый Тиберий и его ближайшие родственники. Марк отлично все рассчитал, когда отправил императора в компании с Луцием на свою виллу. Как позже выяснилось, Агриппина, действительно, прежде гостила там со своими сыновьями и приближенными. Рассказывая об этом досадном совпадении императору, Марк разводил руками, изливал речи сожаления и недоумения и льстил старому правителю так искренне и правдоподобно, что Тиберий и впрямь поверил в его невиновность и даже извинился перед ним за подозрения в сговоре с этой змеей. Вскоре, по совету Луция, Тиберий остался на своем острове под усиленной охраной, а генерал с Марком отправились в Рим, где созвали срочное собрание сената. Там Марк выступил с ошеломляющей речью, обвинив Агриппину и всех ближайших родственников императора в намерении погубить великого Цезаря.
– Пожалейте, великие сенаторы, отца нашего и великого правителя Тиберия Цезаря, на жизнь которого покушаются даже самые близкие ему люди! – призывал он, подкрепляя сказанное сотнями доносов, пришедших со всех концов империи.
Для пущей убедительности и сговорчивости сенаторов Луций вывел на улицы вечного города свой легион в полном вооружении. По его расчетам, легионом должен был командовать Ратибор, но варвар куда-то исчез, словно растворился. Никто его не видел и не знал, где он. Вскоре поползли слухи о том, что русич отправился на родину, бросив все свое добро. От этих известий генерал впал в такое бешенство, что для его успокоения срочно прибыл Марк. Незадолго до этого Понтий отправился в Иудею, и теперь Луций остался один на один со своей мечтой о власти, ненавидя людей всем сердцем.
Генерал и его солдаты стояли в оцеплении у сената. К обеду все обвинения были рассмотрены и единогласно признаны обоснованными. В этот же день Агриппина и члены ее семьи попали в заключение. Затем прокатилась волна арестов всех тех, кто хоть как-то был связан с родственниками Германика. Тяжелой поступью гвардейцы Черного легиона прошагали по Риму, заковывая в кандалы врагов государства, неугодных Марку. Луций прекрасно справлялся со своей работой: он с неукротимым рвением истреблял обвиняемых, не жалея никого. Он творил то же самое, за что когда-то сам мечтал отомстить, совсем позабыв о том, что после сокрушительного поражения Вара в Тевтобургском лесу его собственная семья подверглась точно таким же гонениям. Давно уже не возникал у него в душе образ маленькой Юлии, стерлись из памяти слова Марии, и только лишь голос Марка постоянно звучал в его сознании: «Убей собаку. У власти нет родственников и друзей. Хочешь быть богом – будь им».
– Луций, мальчик мой, ты прекрасно справился с поставленной задачей. Так быстро и так четко! Странно, что я раньше сомневался в тебе. Марк, как всегда, оказался прав. Подумать только, однажды я чуть было не поверил слухам о том, что это ты убил сенаторов в Германии, – Тиберий улыбался, шаркая ногами по густой зеленой траве.
– Я рад служить вам и империи. Ваши враги, Цезарь, – мои враги!
– Славно сказано, славно. Посоветуй мне, что лучше сделать с этим змеиным клубком, с семейством моего племянничка Германика? Кстати, сам он не очень-то хорошо отзывался о тебе.
– Мой Цезарь, я скажу, что стоит предпринять. Но у меня будет к вам встречная просьба.
– И что за просьба?
– Клементий. Я хочу, чтобы его род прекратил свое существование. Сейчас он задержан и помещен под домашний арест за то, что бежал с поля боя.
– Ах, да. Сын покойного Силана. Славный был человек!
– Мой Цезарь, из-за его бездарности и глупости я потерял в том сражении брата!
– Славный был человек, славный… Я помню, как они вечно спорили с Марком. Он был против создания Черного легиона и после смерти божественного Августа даже отговорил сенаторов от этой идеи. И тогда создание твоей гвардии было отложено до лучших времен. Точнее сказать, худших! Марк неплохо сохранился с тех пор. Кажется, он и не изменился вовсе, – веки Тиберия опустились, он задумался на мгновение, но вскоре встрепенулся и сменил тему, будто кто-то неслышным щелчком выключил эту мысль в его мозгу. – Все же этот проныра Марк оказался прав: легион и впрямь куда важнее преторианской гвардии, да и намного полезнее. А ведь я в свое время хотел назначить на твою должность Клементия. Да-да, не удивляйся, но это так.
– Цезарь, – кашлянул, будто невзначай, Луций. – Так что насчет Клементия?
– Конечно, конечно. Но давай сначала уладим мои дела. Хорошо? – генерал немного поклонился в знак понимания и согласия.
Луций осознавал, что Клементия не убили лишь потому, что он был для чего-то нужен этому старику. И то, что Цезарь не разрешил расправиться с ним прямо сейчас, подтверждало это. За поражение в Риме всегда карали строго, независимо от того, к какому роду принадлежал провинившийся офицер, а значит, причины, по которым Клементий был все еще жив, куда серьезнее. Оставалось ждать одного: когда холодное лезвие скользнет по дряблой шее невыносимого правителя. А до тех пор генералу предстояло делать то, что он умел лучше всего, – убивать. Тиберий не особо сдерживал его, точнее сказать, его вообще никто не мог сдержать.
Головы с плеч полетели незамедлительно. Луций действовал жестоко и изобретательно. Одного из сыновей Германика, Нерона, он отправил на остров, где не было никаких условий для жизни. К нему приставили в качестве охраны солдат Черного легиона, которым предварительно намекнули на то, что их мытарство с заключенным продлится ровно столько, сколько тот будет жить. Гвардейцы поняли все правильно, и уже в самом скором времени доведенный до отчаяния постоянными издевательствами и побоями бедолага перегрыз себе вены на руках. Второго сына Германика было приказано заточить в дальних покоях дворца. Про него вспомнили лишь спустя несколько месяцев. Говорили, что, когда тело Друза вытащили из комнаты, его глотка была набита соломой, которую он ел от безысходности. Агриппину Тиберий приказал привезти к себе на Капри, что и было незамедлительно исполнено.
– Ну, здравствуй моя дорогая. Посмотри на нее, Луций: и это жена моего племянника! Яблоко от яблони недалеко упало, не так ли? Чего молчишь, стерва?! Я вижу ваше змеиное отродье насквозь! Что твой муженек, что ты, что твоя мать – все вы пытались уничтожить меня! Но нет, боги на моей стороне! Скажи мне: давно ли пришел тебе на ум такой хитроумный план?
Агриппина смотрела на императора и его генерала с пренебрежением и брезгливостью.
– Что уставилась?! Не понимаешь, как я узнал о твоем коварстве?!
– Отчего же, – она прожгла взглядом обоих. – Все ясно, как день. Раньше ты благоволил моему мужу и своему племяннику. Я не забыла, как ты просил его успокоить Рейнские легионы, как ты умолял его покорить германцев. А ты, Луций? Германик рассказывал мне, кто ты есть на самом деле. Я все про тебя знаю. Вы оба танцуете под дудку одного кукловода и не понимаете этого. Глупцы!
– Заткнись, ведьма! – взревел Тиберий и обернулся к Луцию. – Бей ее! Бей!
Генерал, не меняя каменного выражения лица, тут же наотмашь ударил несчастную женщину. Она даже не вскрикнула, только схватилась рукой за разбитую бровь. Луций нанес новый удар, но тут вместо Агриппины перед его взором появилась маленькая девочка, сестра Мартина. Она стояла перед ним в окровавленной тунике и улыбалась.
– А я все бегу и бегу, Луций. А дерево, знаешь, какое большое? И забор. Луций, а мой брат с тобой? Его нигде нет, мы одни. Мама волнуется за него, – девочка протянула к генералу свои ручки, перемазанные красным. Он поморщился и отшатнулся назад, и тут малышка взревела голосом Грешника:
