Помпей добрался домой уже за полночь, но уснуть так и не мог, нервно ворочаясь с боку на бок. То ли Помпей сдал свои позиции и стал больше думать о том, что он делает, то ли у него просто проснулась совесть, то ли с возрастом он стал менее решительным. Однако, что именно заставляло его так тревожиться, было известно только ему одному.
«Ну что ж, по крайней мере, основная причина моей головной боли, которая не переставала меня мучить на протяжении всего этого времени, устранена! – гнал он мысли об увиденном. – Да, на войне не бывает так, чтобы мирные жители не пострадали. Лес рубят, щепки летят! Поэтому все будет так, как будет. Если ты не поняла по-хорошему, остается только кнут. Соберись ты, в конце концов, тряпка!» – встав с кровати и, отхлестав себя по щекам, приказал Помпей самому себе, убеждая себя в правильности своего поступка. Затем он рухнул набок и крепко уснул.
Наступило утро. Ливия, как и всегда, начала готовить завтрак для своих детей. Для всех, кроме Мартина, который теперь уже и дома-то не каждый день появлялся. Мартин вырос, и его вместе с друзьями на поруки взял некий человек по имени Марк. Она знала об этом богатом и довольно странном сенаторе совсем мало. Впрочем, знать многого она и не хотела – мать просто искренне радовалась за своего сына, и скупого факта, что у того все хорошо, ей было вполне достаточно. Ливию не могло не утешать, что после всего, что с ними произошло, Мартин наконец-то понемногу стал чувствовать в себе силы и обретать уверенность в завтрашнем дне. Она прекрасно понимала, что времени на завтрак у него и правда нет. Ливия на это и не обижалась, просто иногда скучала по сыну, ведь он был так похож на своего отца, которого давным-давно не стало. Иногда она плакала, так, чтобы ее никто не видел, потому что очень любила Аврелия, а глядя на Мартина, узнавала в нем мужа. Иногда дети замечали ее печальный вид и спрашивали, что с ней случилось, но она только робко улыбалась, украдкой вытирала слезы подолом платья и отвечала, что, мол, соринка в глаз попала, а затем уходила к колодцу, чтобы умыться и прогнать из головы мысли о былом, которые до сих пор не давали ей покоя. Но вместе с тоской в ее сердце жила благодарность друзьям покойного мужа, которые не бросили ее в трудную минуту с маленькими детьми на руках и с первых дней во всем ей помогали. Каждую ночь она молилась богам, чтобы они дали ей сил вынести жестокий удар судьбы, обрушившийся на нее и ее детей, и проявили милость ко всем тем, кто в трудный момент был к ней добр и всегда помогал, несмотря на собственные несчастья.
«Слава богам, что нам воздалось за страдания. Спасибо за это чудесное утро. Спасибо за то, что мои дети живы, здоровы и рады каждому дню, проведенному вместе со мной», – подумала она и грустно улыбнулась из-за того, что нет с ней рядом ее любимого мужа.
Солнце только встало из-за горизонта. В сенате было не так людно, как это обычно бывает при заседаниях и обсуждениях государственных дел, но все же несколько человек сидели на своих местах, поднимавшихся в несколько рядов лесенкой по периметру зала. Сенаторы изучали бумаги, поступившие вчерашним вечером, и среди них были те, которые передал с гонцом Помпей. Они-то и заинтересовали в первую очередь двух служителей Фемиды. К этим отчетам были приложены документы, подтверждающие сокрытие налогов на протяжении достаточно долгого времени.
– Да уж, Помпей знает свое дело, все-таки старый конь борозды не портит. Глянь: докопался-таки до истины.
– А что это за умельцы, которые столько времени так искусно изловчались красть у нас за спиной, если верить Помпею и написанному здесь? – поинтересовался молодой сенатор у опытного коллеги по имени Ларгий, заседавшего здесь уже более двадцати лет.
– Ах, ты не в курсе, Адриан? Впрочем, ты же стал сенатором не так давно, а потому многого не знаешь... Но ты слышал, наверное, о предателях, которые бежали с остатками одного из трех легионов из лесов Германии? Это произошло еще при правлении светлейшего Октавиана Августа. Эту историю многие годы пытались похоронить вместе с умершими там, но острый меч трудно спрятать в мешке. Позор был настолько велик, что забыть о нем было непросто. Я помню, как Цезарь несколько месяцев горевал о том поражении и даже издал указ о выражении скорби по погибшим, а одновременно с ним издал другой, который уже касался тех, кто выжил и с позором бежал с места сражения. В гневе он объявил их вне закона и лишил всех почестей и привилегий. Тот указ был разработан одним сенатором по имени Марк Нерон. При его же участии великий Август принял решение о формировании некоего легиона, необычайно сильного и собранного из самых лучших воинов. Однако тот проект канул в небытие вместе со смертью императора. Теперь все иначе, ты в курсе: Тиберий снова прислушивается к этому хитрому, словно змей, человеку, и он уже восстановил распоряжение покойного Цезаря. Еще пару лет, и легион будет набран. Да, еще недавно были живы те, кто мог противостоять этому лису. Теперь... – показывая пальцем на бумаги, произнес сенатор. – Теперь никого не осталось. Скоро не останется и тех, кто сражался там, в лесах Германии. Вот о них-то и идет речь в этих документах. Только вот, что странно… – задумавшись, проговорил Ларгий.
– О чем вы?
– Да понимаешь, в этом перечне преступников есть и тот человек, на которого я в принципе бы никогда не подумал. Я знаю его уже очень давно, и он не раз приходил сюда с прошением о своих детях, чтобы мы реабилитировали хотя бы их. Он храбрый воин и честный человек. Хотя… Хотя предоставленные доказательства говорят об обратном.
– Вы думаете, Помпей, который не раз доказал свою преданность Риму, лжет? Мне не раз рассказывали о нем как о яростном патриоте и рьяном борце с врагами государства, да и сам я лично знаю его только с положительной стороны, – удивленно сказал Адриан.
– Это да, я ни в коем случае не обвиняю Помпея в клевете. Просто понимаешь, есть тут одно очень большое «но». Однажды за трапезой Помпей рассказывал мне историю про одного своего друга... Но я и подумать не мог, что он настолько принципиален и непоколебим, чтобы копать под того, кто ему по-своему дорог, – после небольшой паузы продолжил Ларгий. – Теперь уже, наверное, правильнее сказать «был дорог», раз уж эти бумаги оказались у нас, – с сожалением покачал головой он.
– Ну и поделом им всем. Я, если честно, уважаю тех, кто может поставить долг службы и закон превыше личных отношений! Если бы все были мягкотелыми, я думаю, Рим не был бы так велик, каков он есть сейчас! Я это говорю потому, что покойный Силан был так же непоколебим и не поступился принципами и эмоциями ради того, чтобы выгородить предателя и бунтаря Терентия и его приспешников. И это несмотря на то, что Терентий был его другом: насколько мне известно, они знались почти с самого детства!
Сенатор со стажем посмотрел на молодого мудрым старческим взглядом и хотел было что-то сказать или даже возразить, но сдержался и только кивнул головой в знак согласия и опустил глаза. Немного поразмыслив, он снова перечитал написанное и тихо проговорил:
– Понимаешь, та история, которую он поведал мне за кружкой эля, касалась женщины. Ее звали Ливия, и он, как мог, добивался ее расположения, но так и не растопил ее сердце, поскольку она очень любила покойного мужа и была для Помпея неприступной крепостью. Это явно очень задевало его самолюбие, и я думаю, что Помпей просто решил таким образом отомстить ей. Причем отомстить очень сурово, ведь нынешний закон приравнивает ее саму и всю ее семью к преступникам. Это не то, что было раньше, до ужесточения законодательства.
– Что ты хочешь этим сказать? Что Помпей из-за этого специально решил донести на нее и заодно на других? Разделаться с ними под шумок? Получается, он умышленно подделал бумаги ради личной мести? То есть преданный всем сердцем своему государству и не раз награжденный за заслуги Помпей солгал ради какой-то там бабы?
