«Надо было выкинуть тебя вон из своей головы, дуру этакую!» – невеселые мысли распаляли Помпея и заставляли его злиться еще больше – злиться на то, что его столько времени не замечали, а может, и на самого себя, поскольку он так и не сумел повернуть все по-своему. Так или иначе, но ситуация, в которой он оказался, очень его задевала. Ведь что теперь есть у него, кроме работы? Ничего, ровным счетом ничего: ни наследников, ни любимой женщины рядом.
«Сам виноват, старый дурак! За что боролся, на то и напоролся! Влюбленный слепой дряхлый пень! Куда же ты смотрел все эти годы? Чего ждал?» – Помпей нервно швырнул на пол какие-то бумаги, обхватил седую голову руками, наклонился над столом и тяжело вздохнул. Вскоре он встал и начал нервно ходить по кабинету.
– Да что б вы все отправились в Тартар, и ты, и приятели твоего покойного муженька! Я долго был терпелив и не трогал вас! Я долго закрывал глаза на то, как жируют те, чье место на виселице! Я долго позволял этой дуре унижать себя, держать за тряпку! Она слишком многое о себе возомнила! А эти…?! Эти…?! Помощники, мать их… Но теперь все! Хватит! Надоело! – нервно бормоча, не успокаивался Помпей.
– Раз боги решили сделать меня несчастным, так и вам недолго осталось улыбаться! А ты, Ливия?! – ругался он на всех и вся, расхаживая взад и вперед, и все никак не мог угомониться. Иногда он и вовсе так возбуждался от всех этих мыслей и переживаний, что его кулаки нервно сжимались, а лицо становилось бордовым от переполнявшей его обиды за пустую трату стольких сил, направленных на завоевание одной-единственной женщины. Из-за нее он так долго терпел того, кого люто ненавидел всеми фибрами своей души.
«Ну, ничего. Ничего. Справедливость, она восторжествует! Она отчасти уже восстановлена! Недолго любовался белым светом Терентий, ох, недолго! Как лихо он был разоблачен своим же другом и казнен вместе с остальными предателями и заговорщиками», – немного успокоившись и сев на место, подумал Помпей. От этих мыслей на его лице заиграла легкая улыбка, обнажив уже неполный ряд зубов. Помпей прекрасно помнил тот день, когда этот мерзкий сенатор выставил его дураком в собственных казематах на глазах у Пророка.
Дело оставалось за малым: состряпать компромат на землевладельцев ему не составит особого труда. Достаточно немного подкорректировать цифры в бумагах и отдать на подпись сенаторам. Судьба благоволила ему в последнее время, и он не мог не воспользоваться таким шансом. Недавно его непосредственный начальник уехал по государственным делам и оставил все на него, даже печать и ключи от комнаты, где лежали чистые бланки. С таким арсеналом, подкрепленным хорошей репутацией, Помпей мог расправиться сейчас с любым врагом, куда более серьезным, чем Корнелий. Однако ненависть навязывала ему свои правила, а он, погрязший в ней с головой, уже не мог отступить или изменить условия игры. До расправы оставались считанные дни. Император, как показали недавние события, был не намерен ни с кем церемониться, и смерть Терентия – его друга и соратника Силана – только утвердила Помпея в этом мнении. А если фигурантами доноса будут те, кто скрывал налоги на протяжении продолжительного времени, то тут уж точно никто разбираться не станет в подлинности бумаг.
– Допрыгались! Думали, Помпей забыл про вас?! Ну, уж нет! Не на того напали! Не для того я столько выкладывался, чтобы вы сейчас жили лучше меня! А ты…. А ты, Ливия! Что ж, ты сама виновата, – откладывая нужные документы в сторону, громко произнес Помпей и злобно хихикнул. – Недолго вам осталось веселиться в уверенности, что жизнь у вас пошла на лад.
Рабочий день подходил к концу, и Помпей с усталым, но довольным видом раскачивался на стуле, держа в руках мстительно подготовленные свертки и предвкушая расправу над теми, кто больше десяти лет мозолил ему глаза. Единственным, что его теперь огорчало, была холодность Ливии. Но и тут он проявил хитрость, приписав ей содействие и помощь врагам государства. Таким обычно грозила потеря имущества, но не жизни. Оставить ее одну, без поддержки и средств к существованию – вот была его конечная цель.
– Ничего, ничего. Скоро ты сама приползешь ко мне на коленях с мольбой о помощи тебе и твоим отпрыскам. Скоро ты сама будешь упрашивать меня принять тебя к себе. Посмотрим, как ты запоешь, когда останешься без этих своих помощничков! – невозмутимо проговорил Помпей, зевнул и направился к выходу, держа в руках орудие мести. У выхода его уже ждал солдат.
– Отнеси это в сенат, – спокойно приказал Помпей и, не дожидаясь ответа, отправился домой.
Он торопился в свою скромную обитель. Шел он быстро, опустив голову и стараясь ни с кем по пути не разговаривать. Он вполне осознавал то, что в скором времени должно было случиться. Держа руки перед собой и нервно потирая ладони друг о друга, он лишь изредка подымал голову и озирался по сторонам.
Проходя мимо домов, Помпей ненароком обернулся и увидел рядом с одним из них троих играющих детей. Смеясь, они бегали друг за другом, кувыркались на траве и шалили. Помпей невольно остановился и некоторое время пристально смотрел на них с каким-то непонятным выражением лица, отчего казался нелепым, потерянным и опустошенным. Его взгляд стал стеклянным, и он, практически не моргая и не шевелясь, продолжал наблюдать за детской игрой. Вскоре из дома вышла женщина. Она была уже немолода, но хотя на ее лице, фигуре и взгляде оставили свой след пережитые беды и заботы о хозяйстве, которое она содержала в одиночку, ее вид до сих пор будоражил старого Помпея. Действительно, Ливия в свои годы была по-прежнему стройна и привлекательна. Увидев ее, он испугался и спрятался за дерево. Его сердце тяжело застучало, а в груди тоскливо защемило. Только теперь он отчетливо осознал, что сейчас видит то, чего завтра уже не будет. Не будет задора в детских глазах, не будет такого спокойного вида у Ливии, не будет и его, спрятавшегося здесь за деревом, – ничего больше не будет. Женщина некоторое время смотрела в сторону, именно туда, где за могучим стволом прятался ничтожный и мелкий человечишка, ища укрытия от самого себя и от своей зависти и корысти. Вскоре к ней подбежали дети и обняли ее. Она, нежно положив руки на плечи своих чад, продолжала смотреть в прежнем направлении, словно предчувствовала своим материнским сердцем нечто недоброе, исходящее с той стороны. Помпей испуганно выглядывал из-за дерева, присев на корточки и боясь пошевелиться. Он с ужасом запечатлевал в памяти картину развернувшейся перед ним идиллии, которая с его подачи с рассветом следующего дня канет в небытие. Ливия, помедлив еще немного, обратила свой взгляд на детей и, улыбнувшись им своей материнской теплой улыбкой, повернулась и повела их к дому. Словно парализованный, Помпей сидел, не шевелясь. Во рту у него пересохло, дыхание сперло, его стало неприятно подташнивать, и он медленно съехал с корточек вниз по стволу дерева, безвольно сев у его корней. Оскалив зубы и склонив голову к груди, он вцепился руками в землю и, не произнеся ни звука, стал рвать дерн вокруг себя до тех пор, пока не сломал ноготь и боль, пронзившая руку, не привела его в чувство. Так он и просидел там до сумерек и, убедившись в том, что его никто не заметит, исчез.
До этого момента в голове Помпея проносились разные мысли, противоречащие друг другу. Но все уже было решено, и отступать назад не представлялось возможным, так как, поверни он сейчас все вспять, подлог был бы раскрыт. За клевету и подделку государственных документов его в лучшем случае прирезали бы прямо дома, в худшем… В худшем за дело взялись бы римские палачи, а уж они-то знали свою работу – это Помпей понимал лучше многих. Наказание было бы неизбежным, и никто и не вспомнил бы про его заслуги.
«Время все лечит. Нет, это выражение явно не для меня и не про меня! Я долго терпел, но ты, Ливия, сама виновата! Однако ждать осталось недолго: твоя любовь к детям заставит тебя приползти ко мне на коленях, дабы они не подохли от голода!» – думал он, пытаясь оправдать свои действия хотя бы перед самим собой. Помпей малодушно отрекался от того, что сам же и запустил. Машину смерти и разорения человеческих жизней было не остановить. Ее шестерни уже начали вращаться, приводя в действия безжалостные жернова. Нет ничего страшнее механизма под названием «система»: от нее нет пощады, если она направлена на простого смертного.
