Дед сильно любил своего внука, и больше всего за то, что Володя очень уж походил на него. Такие же русые, почти белые волосы, голубые выразительные глаза, немного вздернутый веснушчатый нос. Та же завидная бодрость, которую Денис не утерял и сейчас. На других внучат дед смотрел просто как на продолжателей своего рода, а Володя — это другое. В Володе дед видел как бы продолжение самого себя.
— Иван Кузьмич, говоришь? — Дед для видимости насупил брови. — Ладно, раз такое дело, то возьми. Только чтоб без обману, а завтра принесешь…
Утром весть о подарке самого Буденного разнеслась по школе с быстротой молнии, а Володя, герой дня, красный от возбуждения и радости, ходил по классам, как именинник.
Ножичек понравился всем. Даже Костя Кузьмин, сын колхозного председателя, мальчик серьезный и совершенно равнодушный к таким заманчивым вещам, как «вечные» ручки-самописки, и тот, увидев такой ножичек, языком прищелкнул:
— Вот это я понимаю!
Иван Кузьмич, конечно, не просил Володю принести посмотреть подарок, но, чтоб не оказаться в неловком положении перед дедом, Володя показал и ему.
Впервые Володя ехал в этот день на пасеку с большой неохотой. Ведь с таким чудесным перочинным ножичком предстояло расстаться надолго, может, и навсегда. Володя, конечно, не знал, что срок, о котором говорил ему дед, скоро придет, и дело тут окажется вовсе не в росте, а совсем, совсем в другом.
Наступила весна. С теплого угла подул ласковый влажный ветер, Дольше обычного стало задерживаться на небе и солнышко. Вокруг деревьев снег уже обтаял до самой земли, и они стояли теперь как в воронках, наполовину залитых водой. Снег пожелтел, сделался рыхлым, ноздристым, как пена. Целыми днями на деревьях кричали грачи. В лесу стало пестро. Зацвел орешник, по лесным прогалинам выбросил голубые и белые головки подснежник. В Волчем логу золотыми огоньками замигали глазки мать-и-мачехи.
Весна пришла ранняя, но буйная, хмельная. Пришла прочно, по-настоящему. Она по-хозяйски прошлась по полям и лесам, дохнула полной грудью и за одну неделю согнала снега, разрушила дороги и по всей округе распустила веселые, звонкие ручьи.
В школе начались весенние каникулы, и Володя на всю ростепель ушел на пасеку.
Дед теперь усердно готовился к выставке. Поправил колышки, сделал носилки и в день раз по пяти ходил в омшаник проверять пчел.
Пчелы тоже почувствовали весну и сильно волновались. В омшанике стало излишне тепло, и это очень беспокоило деда. Наступила самая опасная пора. Малейший недогляд мог губительно сказаться на пчелах. На ночь дед открывал в омшанике все продухи и двери, чтобы хоть немного охладить там воздух.
На пасеке сошел весь снег. Дед установил весы для контрольного улья, устроил поилку и ждал теперь только первого теплого, безветренного дня, чтобы выставить пчел на летние места. Но дни все еще стояли серенькие, с мелкими дождями по утрам и густыми туманами к вечеру.
В один из таких сумрачных вечеров дед, как обычно, поужинав, закурил и, надев на босу ногу галоши, пошел в омшаник открыть двери. Вернулся вскоре чем-то очень взволнованный и растерявшийся.
— Володя, милый, беда, — крикнул он еще с порога, — где мои резиновые сапоги? Скорее одевайся, в омшанике вода!
Ничего не понимая, Володя подал сапоги и, набросив пальто, выбежал вслед за дедом.
Вода, черная, как деготь, залив в омшанике весь пол, вышла в тамбур. Внешне она стояла спокойно, не бурлила и не пенилась, словно застыла на одном месте. Но в этом ледяном спокойствии ее было что-то зловещее: она медленно, медленно, еле заметно подбиралась к стеллажам, на которых стояли ульи.
— Откуда же она? Сроду ведь этого не было. Ах ты, беда-то какая!
Дед, сгорбившись больше обычного, будто крадучись, пошлепал по воде в глубь омшаника.
— Ничего не понять. Откуда же она идет? Недавно ведь смотрел, и ничего не было. Этак, пожалуй, часа через два она весь нижний ярус затопит. Володя, милый, давай беги в село. Скажи там, что беда, скорее, мол, а то всех пчел затопит…
Было темно. На поляне Володя еще кое-как различал дорогу, а в лесу ничего уже нельзя было разобрать. Небо с утра сплошь затянуло тяжелыми тучами, и темнота стояла такая, что дорога то и дело убегала из-под ног то вправо, то влево. Володя заходил в кусты, спотыкался о корни и пни. Раза два терял дорогу, потом ощупью находил и, наконец, совсем сбился, забрел в чащу, еле из нее выбрался и шел уже наугад.
Лес, в котором стояла пасека, был крупный и незачащенный, но сейчас он показался Володе битком набитым разным хламом. Откуда что взялось!
Наконец он выбрался в поле. По сравнению с лесом стало немного светлее. Сколько он плутал, Володя не знал, но ему показалось, что долго. Мост через суходол был в стороне, километрах в двух, а Володя торопился. Делать такой крюк было опасно: займет много времени. А отсюда напрямую до села — рукой подать! Он определил направление и пошел напрямик.
Впереди зашумел Волчий лог. Володя присмотрелся, где бы удобнее перепрыгнуть, и ужаснулся. Полая вода шла в половину суходола, а до другого берега было метра четыре. Он смутно вырисовывался в темноте узкой полосой набитой волной пены. Володя никак не ожидал, что здесь идет столько воды. Он растерялся, не зная, что предпринять. Вернуться на дорогу и пройти через мост — далеко, перепрыгнуть — тоже невозможно. Но раздумывать было некогда. В голове назойливо стучала мысль — скорее! И Володя решил перепрыгнуть. Он разбежался и… угодил в самую середину пенистой снеговой воды. От невыносимого холода сразу же захватило дыхание. Он вынырнул и еле вздохнул. Все тело будто сдавили ледяными обручами. К счастью, почти рядом торчали из воды какие-то кусты. Володя поймал один, подтянулся и почувствовал под ногами дно. Шатаясь, как пьяный, он с трудом выбрался из скользкого оврага и побежал. Но и бежать было тяжело. Намокшее пальто тянуло к земле, мешалось полами в ногах, не давало ходу.
Сразу за оврагом началась зяблевая пашня. Ноги вязли. На ботинки налипали большие комья жирного чернозема. Но Володя все шел и шел, не обращая ни на что внимания, часто спотыкаясь и падая в холодную липкую грязь…
Была у него радость: Волчий лог гремел далеко за спиной, а впереди, совсем недалеко, уже мигали огоньки села…
Фельдшер сказал, что ничего не случится. Он только велел дать мальчику на ночь полстакана вина и уложить на горячую печь. Утром Володя встал, как ни в чем не бывало, оделся, с аппетитом позавтракал и только хотел попроситься у матери сходить на пасеку, как пришел сам дед. Володя очень обрадовался ему.
— Дедушка, миленький, ну как, спасли пчел? — засыпал он его вопросами.
— Поспели, милый, спасли. А я, значит, как ты ушел, весь омшаник облазил. Не могу найти, откуда вода идет, да и только! Что хочешь, то и делай! Ну, думаю, пропадут мои пчелы. Я уж и покаялся, что тебя послал. Кругом ведь половодье! Стал я воду ведрами вытаскивать. Да где там, разве успеешь! Все равно, что ложкой из реки хлебать. Она прет и прет, а откуда — шут ее знает. Ну, говорю себе, пропал. И из сил выбился, и толку нет. Вдруг слышу, будто машина шумит. Вышел — и впрямь машина. Подъехали они к городьбе и кричат: «Дед, где тут заехать?» А я сам не свой от радости. С людьми-то любое горе наполовину. Спустили они пожарную кишку, да как начала машина откачивать, через полчаса — сухо! Я прямо диву дался. Потом нашли, откуда шла вода. За омшаником целое болото воды скопилось, а тут, на беду, корень был. Когда омшаник рыли, то корни, какие попадались, просто обрубали. Вот один обрубок и торчал прямо за стенкой. Дерево было спилено, а корень от давности сгнил. Вот по нему-то, как по водопроводу, и пошла вода. Заклинили мы его, да и болото в сторону отвели, теперь уж не пойдет. А вечером мы уже пчел выставлять будем, приходи! Видишь, сегодня какой денек разгулялся. Завтра, должно, лучше будет…
Дед закурил, затянулся несколько раз и, ласково поглядывая на внука, как на своего спасителя, спросил:
