Когда-то здесь жили пчелы, но почему-то погибли. После пчел дупло заселила семья пчелиных волков-филантов. Но и фил анты погибли еще года два назад. Сейчас дупло пустовало, и рой дикарей решил обосноваться здесь надолго, от усталости не определив даже, почему это место такое гиблое.

Через час семья уже вовсю работала на новом месте.

А дед Никита готовил в это время пустые ульи для посадки роев и то и дело вздыхал: «Эх, жаль. Какой рой проворонил!»

Где ему было знать, что дикари прижились в дупле старой осины на горелом комарином болоте в каких-то двух километрах от пасеки? Каждую осень старик ходил туда пострелять длинноносых жирных дупелей и бекасов летом что ему делать в горелом болоте, комаров кормить?

Еще утром дед Никита говорил сторожу, что роение недельки полторы продержится. Но предсказания его не сбылись.

Вечером, едва пчеловоды рассадили по ульям пойманные днем рои, как над лесом разразилась гроза.

— Всегда так, — сетовал на непогоду дед Афанасий. — Когда надо — нет дождя, хоть расшибись, а стоит только подойти сенокосу — на те вот! Хлынет как из ведра, и удержу никакого нет. Уж испокон веков такой беспорядок в природе ведется.

— Не говори! — сочувственно кивал головой дед Никита. — Словно на то. Тут сено всем надо сушить, а он вон хлынул. Теперь на неделю, не меньше, зарядит. У меня уж дня три кости ноют.

Всю ночь за избушкой неистово шумели деревья, хлестал дождь, и время от времени освещали всю пасеку, били в окна мертвенно-голубые отблески молний. Над лесом глухо перекатывался гром, словно по зубчатым верхушкам деревьев проносилась тяжелая колымага.

Дождь шел с небольшими перерывами четыре дня. Он уже не лил сплошным потоком, как в первую ночь, а сеял мелко-мелко, притомился, чуть слышно шурша по листьям. Все кругом притихло, замерло. Не слышалось ни птичьего пения, ни жужжания пчел. Скучно стало в лесной сторожке. На пасеку из-за непогоды не заглядывали в эти дни ни косцы, ни ягодники. Ребятишки тоже не показывались.

На второй день непогоды дед Никита не выдержал безделья, накинул свой старенький брезентовый плащ и пошел в лес. Здесь было лучше. Дождь обмыл листву, и лес выглядел помолодевшим. Изумрудно-зеленая листва блестела. В подлеске, в кустах черной смородины выглядывали зеленые душистые ягоды. Малина тоже дала хорошую завязь. Не обращая внимания на дождь, пышно цвел брусничник.

На небольшой луговине дед Никита нашел целую груду молоденьких опят-дождевиков и бережно собрал их в полу плаща.

Старые липы были сплошь усеяны мелкими зелеными бусинками соцветий, похожими на неспелые ягоды черемухи. На вершинках деревьев бутоны уже пожелтели и вот-вот должны были раскрыться.

«Кому как, — подумал старик, — а нам, пчеловодам, дождь не в помеху. Липа после такого дождя хорошую силу возьмет. Гибель сколько будет меду. Вовремя дождь хлынул, нечего пенять.

Полил бы он через недельку, когда липа расцвела, что толку? Смыло бы весь нектар в землю, вот и все. А сейчас — хорошо!»

Старик вышел из чащи на узенькую тропинку и, чему-то улыбаясь, пошел к пасеке. Промокший плащ его огрубел, сделался словно железный панцирь, но дед Никита шел под теплым июньским дождем, не обращая на это ни малейшего внимания. «И грибков бог даст после такого дождичка», — радостно думал он.

Старик прошелся по пасеке. Все здесь словно вымерло. Только на прилетных досках из глубины летков высовывали усики пчелы-сторожа, да изредка в короткие перерывы между дождем из ульев стремглав вылетало по нескольку пчел, чтобы принести в гнездо свежей воды.

— Никита! — окликнул пчеловода сторож. — Взгляни-ка, добро-то какое, прямо что твое золото!

Сторож, как и дед Никита, тоже промокший до нитки, шел с озера и нес полное ведро крупных тупоносых карасей.

— Сейчас только поймал, — рассказывал он, ставя на траву тяжелое ведро. — Вчера ни один в вершу не зашел. Непогодь, задремала рыба, а ионе вон как разгулялась. Из трех вершей сразу ведро! Знать, конец дождю. Завтра ай как должно разведриться. Рыба это чует, иначе не разгулялась бы. Да и вода в озере теплущая, как парное молоко.

— Должен утихнуть дождь, — согласился дед Никита, — муравьи вон тоже выкучиваются, сейчас смотрел.

Старики не ошиблись в прогнозе. Ночью небо пролысилось, хорошо вызвездило. Правда, к утру снова откуда-то пришли тучки, но в их просветах все чаще проглядывало солнце. К вечеру небо совершенно очистилось, и перед самым закатом над умытым, посвежевшим лесом ярко засветило солнце.

Утром дед Никита ждал роев, но их не было. Пчелы, истосковавшись по работе, с раннего утра полетели в лес. После дождя все цветы обильно выделяли нектар, и над пасекой весь день стоял ровный гул работающих пчел. К вечеру из каждого улья запахло свежим медом и воском. Роевое бездеятельное настроение у пчел пропало, словно смыло дождем. Дед Никита посмотрел в несколько ульев, собиравшихся роиться, но семьи уже погрызли заложенные маточники, уничтожили выводившихся в них маток и совершенно раздумали роиться.

Целыми днями пчелы летали теперь по лесным полянам и просекам и торопливо несли в свои ульи сладкий нектар, цветочную пыльцу и свежую воду.

По лесным вырубкам и старым гарям, у пней, поднялся во весь свой двухметровый рост кипрей, развернул пурпурные колокольчики своих цветов, словно чаши, до половины налитые сладким нектаром. На это даровое угощение слетелось все перепончатокрылое население леса: тысячи пчел, шмелей, шершней, бабочек. С утра и до вечера стон стоял над кипрейными зарослями.

Кипрей, или, как его еще зовут, иван-чай, этот сильнейший медонос, красавец наших лесов, имеет свою историю. В старину, особенно в Новгородской земле, сушеные листья этого растения употреблялись на заварку вместо чая. Листья, как теперь выяснилось, содержат в себе много витаминов. Отсюда и произошло его старинное название — иван-чай. Кипреем, или копорской травой, иван-чай стали называть позднее. Произошло оно от названия крепости Копорье, построенной новгородцами в XIII веке недалеко от побережья Финского залива. Окрестности этой крепости после вырубки леса сильно заросли иван-чаем. Местные жители не знали, как называют это красивое растение, и по названию крепости стали называть его сначала копорской травой, потом кипреем. Это последнее название сохранилось за иван-чаем до наших дней.

Через неделю после кипрея расцвела липа. Все леса, словно половодьем, затопил медовый запах, заглушивший и растворивший в себе все другие лесные запахи.

Пчелы неистовствовали.

— Так будет стоять погодка — через неделю придется мед откачивать, — заметил как-то дед Никита.

— Это неплохо! — улыбался сторож.

Мед!

Многие школьники знают о нем очень мало, пожалуй, только то, что мед сладкий и душистый. Ну, познания юных натуралистов немного шире, но тоже далеко не полны. Они знают, что мед кроме сладости очень питательный и полезный продукт. И очень немногие знают, что мед в народной медицине (да и не только в народной) лучшим лекарством считается.

Издревле все народности мира лечились медом, и удивительного тут ничего нет. Ведь и сейчас у нас большинство лекарств из различных трав делается. Всякая эта трава растет, а пчелы собирают с нее самое главное и ценное — нектар. Поэтому-то пчелиный мед и есть лучшее, почти универсальное лекарство от всех болезней.

Не упало значение пчелиного меда ив наше время. Все больше он, а также пчелиный яд находят применение в современной медицине. Ведь мед в основном состоит из моносахаридов — смеси плодового и виноградного Сахаров, которые усваиваются в организме человека непосредственно, без какой-либо переработки в желудке. Дед Никита всю эту премудрость хорошо знал.