Пока сторож готовил завтрак, дед Никита стал наващивать рамки. Делал он это неторопливо, но споро. Возьмет рамку, попробует, не ослабли ли натянутые, как струны, проволоки, и, если проволоки звенят, быстро вклеит в просвет рамки лимонно-желтый лист искусственной вощины с оттиском основания ячеек.

Покончив с рамками, дед Никита успел еще осмотреть пустые ульи, подготовить к работе роевни, дымарь; сходил в лес и принес большой трухлявый пень и, разломав его по мелочам, разложил на солнце сушить. Гнилушки нужны старику для дымаря, и чем мягче они — тем лучше. От твердых, плохо прогнивших пней сильно разогревается дымарь и жжет руки.

За изгородью, вдоль стены леса, показалось десятка два косцов.

— Пчелиным царям и богам почет и уваженье! — крикнул какой-то шутник.

— Милости просим к завтраку! — приветливо отозвался дед Никита, узнав односельчан.

— Опаздываем и без того, — признался кто-то из пожилых косцов, — по росе надо поработать, а то тяжело будет. К вам в другой раз заглянем.

После завтрака дед Афанасий отправился на озеро мыть посуду, а пчеловод, вынув свою записную книжечку, пошел по рядам ульев выяснять, сколько примерно сегодня будет роев.

Солнце уже припекало, и изо всех ульев дружно вылетали пчелы. День обещал быть жарким.

— Не менее десятка сегодня выйдет, — сказал дед Никита вернувшемуся с озера сторожу. — Через полчасика пойдут.

— Долго еще пробесятся? — спросил дед Афанасий.

— Да недельки полторы еще промучают. Вот липа зацветет, начнется хороший взяток, враз все роение кончится, не до этого им будет. А сейчас делать-то особенно нечего, жара, все цветы сникли, мало дают нектара. А липа, она даст. Это дерево жары не боится.

Тут над одним ульем вдруг бурно зашумели пчелы.

— Началось! — вздохнул дед Никита, торопливо выбивая трубку. — Ну, Афанасий, за работу.

Дед Афанасий, приметив, на какое дерево прививаются пчелы, потащил туда лестницу. Никита торопливо разжигал дымарь.

Пчелы привились в пазухе толстого сучка и, притихнув, слились с темно-серой корой дерева.

Дед Никита приспособил роевню рядом с клубом пчел и, осторожно черпая их» берестяным черпаком, быстро переложил в роевню весь рой. Оставшихся пчел, тех, которые расползлись по стволу дерева, старик поднял дымом в воздух, и они уже сами пошли в роевню.

Не успел еще дед Никита спуститься с дерева, как сторож Афанасий крикнул с другого конца пасеки:

— Еще один выходит! Скорее!

До обеда дед Никита собрал шесть роев и так утомился, что еле передвигал ноги. Но отдыхать было некогда. Старик знал, что роя три-четыре сегодня еще будет.

— Роится, роится! — вдруг крикнул дед Афанасий Никита вытер подолом рубашки вспотевший лоб, пошел посмотреть.

— Сильный, видать, рой. Смотри, сколько пчелы выходит! — определил дед Афанасий.

— За ним на дерево не полезу, — спокойно сказал дед Никита. — Сам в новый улей зайдет…

Сторож знал «колдовские» способности деда Никиты, но тут не поверил ему. А дед Никита спокойно наклонился к прилетной доске и стал ждать. Когда из улья вышло уже больше половины роевых пчел, на прилетной доске показалась матка. Вышла она важно и подниматься в воздух не торопилась. Дед Никита ловко накрыл ее колпачком из металлической сетки и посадил в маленькую, сделанную из такой же сетки, клеточку.

— Теперь шабаш! — облегченно вздохнул он. — Никуда этот рой у нас не денется.

Матка — сердце роя, и без нее пчелы никуда не полетят, обязательно все вернутся в улей.

Дед Никита стоял около улья, зажав в кулаке маточную клеточку, или, как зовут ее пчеловоды, маточник, и улыбался, как победитель. В эти минуты старик походил на сказочного доброго молодца, зажавшего в кулаке яйцо, в котором хранилась смерть Кащея Бессмертного.

Старики быстро отнесли в сторону улей, из которого вышел рой поставили на его место новый и туда, между рамками с вощиной и расплодом, взятым «взаймы» из старого гнезда, посадили в клеточке матку.

А рой бушевал. Пчелы долго кружились сначала над одним потом над другим деревом, пытались привиться, но, чувствуя, что матки с ними нет, стали возвращаться в свой старый улей, и так как на его месте стоял уже новый, то пчелы пошли в него Когда весь рой собрался в улье, дед Никита закрыл у него леток. Старики отнесли улей в омшаник, чтобы рой немного успокоился, а старый поставили на место.

— Ловко полечилось! — с улыбкой заметил дед Афанасий. — И вечером этот рой уже не нужно сажать. Вынес улей, и все тут. Хорошо. Нам теперь нужно всегда так делать. Бесхлопотно.

— Нельзя. Пока мы тут оба возимся, не заметим, когда где-нибудь еще рой выйдет.

— Как не заметить, заметим! Я все время по сторонам поглядывал. В случае чего сразу заметил бы…

— Рой! Рой! Дед Никита, рой полетел!

Старик от неожиданности даже вздрогнул. По тропинке бежал Ваня Курочкин, размахивая узелком, а в стороне избушки уходил с пасеки огромный рой.

— Так это ведь дикари улетели! — схватился за голову дед Никита и побежал, в котором жили дикари.

Старик быстро сбросил с улья крышку, задернул холстик. Улей был пуст. Только в самом центре гнезда копошилось с десяток молоденьких пчелок.

— Так и есть! Вот оказия! Твои, Ванюшка, пчелы-то улетели. Я роя ждал от них, а они, окаянные, вместе с роем всей семьей ходу дали. Вот беда. Видно, как волка ни корми…

— А я обед носил на покос, — захлебываясь, рассказывал Ваня. — Только подхожу к пасеке, а огромный роище прямо надо мной — жжуу! Я даже испугался. Ладно, вас сразу увидел…

— Вот, Афанасий, а ты говоришь: заметил бы! — упрекнул сторожа дед Никита. — За ними, брат, глаз да глаз нужен!

Весь день старик ходил расстроенным. Жаль было пчел. Ведь он возлагал на них много надежд. Правда, в улье оставалось несколько запечатанных маточников, и это спасало положение, но деду Никите очень уж хотелось иметь от дикарей хороший рой.

Но что же поделаешь, прозевали…

— Да, Никита, — сочувственно вздыхал сторож, — видно, за сколько купили, за столько и продали.

Дикари задумали роиться недели полторы назад.

Хотя и жили они па колхозной пасеке с самой весны, чувствовали опеку человека, но мало доверяли людям, и всякий раз, едва дед Никита начинал открывать улей, дикари безжалостно нападали на него и жалили.

Но человек хитрее. Дед Никита стал смотреть улей с дикарями только перед обедом в очень хорошую погоду, когда большинство пчел улетало за взятком, а молодежь была настроена более миролюбиво и жалила меньше.

Старик заметил роевое настроение дикарей в самом начале, едва только пчелы задумали роиться, и с нетерпением ожидал роя. И надо же было случиться такой беде! Рой вышел в тот самый момент, когда старики на другом конце пасеки перетаскивали новый улей.

Но отроились дикари не так, как обычно роятся пчелы. Они в возбужденном настроении ушли из улья все, не пожалев даже оставить на произвол судьбы расплод. Так горячо у них было желание уйти в лес. В нарушение всех пчелиных законов, дикари ушли, даже не привившись на пасеке и не дав возможности своим разведчицам проверить заранее найденную «квартиру».

Старики не заметили, когда рой вышел из улья, поэтому и не сумели вовремя захватить пчелиную матку. Не заметили бы" они и когда улетели дикари, если бы не Ваня Курочкин, но было уже все равно поздно.

Набрав высоту, дикари шли беспорядочной тучей над деревьями, громко и торжественно гудя на весь лес. Нового места у них не было, и они летели отыскивать старый лес, где всегда можно найти подходящее дупло.

Над одной поляной рой снизился и пошел низко над цветущими травами.

Пчелы уже почти пересекли поляну, намереваясь войти в лес, где, быть может, отыщется подходящее место для жилья, но тут вдруг раздался сильный звон. Это косари, заметив пчелиный рой, дружно ударили в косы, чтобы остановить его. Обычно рой, улетевший с пасеки, вздрогнув от неожиданного звона, спускается на землю и прививается у какого-нибудь куста. Но это летели дикари. Они тоже вздрогнули, но, вместо того чтобы опуститься, круто взмыли вверх и еще быстрее полетели в другую сторону от старого леса. Уже больше трех часов пчелы были в полете. Теперь они потеряли направление к старому лесу и летели, сами не зная куда… Тяжело нагруженные медом, они начали уставать, а опуститься было некуда. Внизу росло мелколесье, где, конечно, никакого дупла не найти. Наконец передовая колонна пчел — голова роя — взяла вдруг круто вправо, в сторону пасеки, и, пролетев в этом направлении еще с полчаса, пчелы заметили большое заросшее камышом и осокой, кочковатое болото. На его хилом, безжизненном берегу стояла толстая мертвая осина без сучьев и верхушки. Пчелы в другое время, может, пролетели бы мимо, даже не обратив никакого внимания на эту осину, но сейчас они изрядно устали, рой стал опускаться и вскоре огромным клубом привился на это мертвое дерево. В осине было дупло, и пчелы, не решившись больше искать ничего лучшего, быстро забрались в него. Дупло было просторное, лучшего жилья не нужно желать.