Он дернул ее на себя, и они оба оказались лежащими в снегу. Странно. Он снова чувствовал сердце. Оно колотилось, будто обезумев, и весь ужас, произошедший за последние несколько часов, навалился на него неподъемной тяжестью.

— Мы немедленно возвращаемся на постоялый двор, — проговорил он, чувствуя, что не способен сказать больше ничего. Потому что иначе сказано было бы слишком многое.

Катрин молча кивнула, стиснув зубы. Спорить сейчас она бы не смогла. От резкого рывка плечо теперь горело огнем. И больше ничего, кроме этой боли, она не чувствовала, так сильно замерзла за часы, проведенные в яме. Маркиза высвободила свои руки. Стараясь не смотреть на Сержа, с трудом поднялась на ноги и двинулась к Фабиусу.

Неожиданно на плечи ей легла тяжелая, отороченная мехом, ткань. Дрожащими пальцами Катрин стянула ее у шеи и обернулась к маркизу.

— Спасибо, — произнесла она вдруг охрипшим голосом. — Теперь вы сами остались без плаща.

— Чем скорее мы отправимся, тем меньше вероятность околеть, — бросил он, подошел к Фабиусу и быстрыми движениями привязал его повод к сбруе Инцитата. — Ехать, уж простите, будете со мной. Вы едва на ногах стоите.

Это было правдой. Если уж она вчера не удержалась в седле, сегодня в него даже взобраться бы не смогла. Потому и стояла теперь в стороне, наблюдая за ловкими движениями мужа.

— Где Игнис? — спросила Катрин первое, что пришло в голову, только бы не молчать.

— Пьет вино с настойкой из шалфея, — обронил Серж, порывисто обернулся и несколько мгновений смотрел на нее так, будто все еще не верил в то, что это, в самом деле, она. И, чувствуя, как его собственные глаза начинает пощипывать от слез, подумал только: «Это от снега и ветра». А потом рывком бросился к маркизе, сгреб в объятии и жадными поцелуями стал покрывать ее лицо. И в голове билось единственное: «Жива!».

Резкий вскрик раздался, как только он сжал Катрин в своих руках. А черты ее перекосились гримасой. Серж выпустил жену и испуганно осматривал лицо, будто пытался понять, что вновь сделал не так.

— Что с тобой? — только и смог спросить он.

— Ничего, — зло буркнула маркиза. — Едемте. Вы сами настаивали, чтобы мы поскорее тронулись в путь.

Да, у нее болело плечо от малейших прикосновений. Но она не желала, чтобы он прикасался к ней губами, которыми несколько часов назад целовал гулящую девку с постоялого двора.

Маркиз ничего не ответил. Подхватил ее на руки и устроил на лошади. После сел в седло сам, и они тронулись.

Когда, часом позже, он внес Катрин на руках на постоялый двор, хозяин только стукнул себя по лбу, а сидевший на проходе в харчевню, откуда все было видно, фрейхерр Кайзерлинг лишь глубокомысленно изрек:

— И все-таки, уверяю вас, мессиры, нет на земле ничего лучше доброй мужской дружбы!

24 декабря 2015 года, Монсегюр

Они ехали вдоль отрогов Пиренейских гор по дороге от самой Тулузы, где взяли напрокат машину. Мари решительно отказалась от поездки в поезде. Ее сложно было отговорить от удовольствия в последний раз погонять на авто. А она действительно гоняла. Глаза ее горели от восторга и, кажется, она совершенно позабыла о том, что это вовсе не увеселительная прогулка. И ей было все равно, что погодные условия круто изменились. Легкий утренний мороз здесь сменился настоящим снегопадом, отчего дорога была далеко не самой простой. Особенно после года отсутствия практики вождения.

— Ну, круто же! — взвизгнула она на очередном повороте, скользя колесами по асфальту, и посмотрела на Мишеля. — Я думаю, мы почти приехали.

Она указала рукой по направлению показавшегося вдалеке заснеженного холма с остроконечной вершиной — угадывался силуэт полуразрушенной крепости.

Его Величество отвлекся от разглядывания мелькающих за окном деревьев и посмотрел на холм. Сквозь валивший без остановки снег было почти ничего не видно. Он вдруг испытал странную тревогу, подумав о том, что будет, если не найти Санграль.

Мишель взглянул на Мари и спросил:

— Что там теперь?

— Просто стены. Просто развалины. Экскурсии для туристов.

Она почему-то подумала, что это безумно грустно, когда в тех стенах, где он мог жить, проводят экскурсии. И бродят туристы. Была в том некая безысходность.

— Хорошо, что от Фенеллы ничего не осталось, — вдруг сказала она.

Мишель задумался. Хорошо ли это, когда о тебе не помнят, не знают?

— Что такое экскурсии для туристов? — переспросил он, отбрасывая глупые размышления в сторону. Не до них нынче.

— Ничего интересного. Бродят люди по развалинам, а им рассказывают, какой камень что означал когда-то.

Впрочем, что такое экскурсия королю Мишелю І Трезмонскому пришлось узнать уже спустя двадцать минут. Припарковав автомобиль на стоянке у подножия холма, они присоединились к группе туристов, направлявшихся к крепостным стенам, где их ожидал гид. Шел снег и странным казалось уже то, что в Сочельник вообще нашлись желающие бродить по крепости.

Гид стоял в яркой зеленой куртке и шапке, наползавшей на глаза и скрывавшей седые брови и… огромную бородавку. На куртке же красовалась брошь повелителя времени.

— Рад приветствовать вас на земле, где свое последнее пристанище нашли катары и трубадуры Лангедока! — объявил Петрунель, буравя взглядом короля Мишеля.

— Почему меня совсем не удивляет, что вы здесь, мэтр? — спросил, усмехнувшись, тот. — Может, не станем тратить время на разглядывание развалин, и вы сразу покажете, где искать Санграль?

— Я, дорогой мой брат, на работе, как видите. И Санграль раньше захода солнца не покажется. К тому же я не знаю, как он выглядит, иначе к чему бы я просил вас о помощи? — засмеялся Петрунель и посмотрел на королеву Мари. — Ваше Величество! Рад видеть вас в добром здравии.

— И вам не хворать, мессир, — коротко кивнула королева.

— Ну, так что? Будете про катаров слушать? Или мне удалиться с этими господами без вас?

— Да уж расскажите нам, чем трубадуры не угодили… А, кстати, кому они там не угодили? — проворчал Мишель.

— Да уж не королям, целовавшим их жен. Церкви, дорогой брат. Церкви. Попали под раздачу, когда катары свое отхватили.

Мари сердито хмыкнула, но тут же улыбнулась и пожала руку Мишеля.

— О! Как я погляжу, в венценосном семействе перемирие! — радостно воскликнул Петрунель и едва не захлопал в ладоши.

— Вы, мэтр, помолчали бы про королей и жен трубадуров. А то ведь я могу и не сдержаться, — он сжал руку жены в ответ. — И что же было дальше?

Петрунель улыбнулся и буркнул:

— Ааааа…. Драгоценный дядюшка уже развязал этот клубок. В таком случае, прошу великодушно простить.

Он обвел взглядом замершую экскурсионную группу. Вся толпа как будто зависла во времени и застыла в тех позах, в каких застало их Межвременье. А теперь, казалось, они проснулись и стали переговариваться между собой. Тем это было удивительней, что снег теперь уже валил без остановки и превращался в метель. Но они словно не замечали ее.

— Итак, господа, посмотрите на подножье холма. Все завершилось там. Катары, не отрекшиеся от своей веры, и трубадуры, поддерживавшие их, были сожжены на кострах, озаривших Монсегюр. Таков был итог альбигойского крестового похода, десятилетиями сотрясавшего Лангедок, залившего кровью юг Франции и допустившего его разграбление. Но по легенде накануне ночью четверо Совершенных в своей вере вынесли из крепости Святой Грааль. Может быть, это только символ, может быть, их и не было вовсе. Может быть, где-то здесь он все еще хранит вечность… Или был сожжен вместе с катарами и трубадурами. Кому как больше нравится, господа.

У подножия был лишь заснеженный пустырь с огромным камнем, установленным в память о сожженных. Петрунель смотрел туда и будто бы что-то видел. А потом тихо сказал, обращаясь к Мишелю:

— Это было в 1244 году. И есть вероятность, что вы, дорогой брат, сможете еще застать это время. Дай вам Бог долгой жизни. Потому что на это стоит посмотреть.