Словно уразумев, что говорят именно о нем, юный маркиз недовольно хрюкнул и скривил личико, приготовившись разрыдаться. Лиз тут же пощекотала ему животик и младенец передумал.

— Принес сутану? Отдай и вали, — коротко деловито добавила она, не глядя на Ницетаса.

Тот многозначительно икнул. И, произнеся в мыслях короткую молитву о спасении заблудших душ, вновь обратился к брату Паулюсу:

— Так а Рождественское богослужение кто править будет, Паулюс Бабенбергский?

24 декабря 2015 года, Париж

Рождественский рынок в Ля Дефанс пестрил фонариками, игрушками и елочной мишурой. И это так не сочеталось с серым, будто замершим в ожидании бури, небом. Морозный воздух тоже казался замершим. И люди вокруг, спешащие и суетящиеся, почему-то представлялись Мари похожими на плавающих в аквариуме рыб. Они медленно передвигались, открывали рты, выпучивали глаза и чему-то отвратительно радовались, стайками торопясь к тому месту, где, видимо, добрый хозяин всыпал в аквариум корм.

Мари старалась улыбаться, но не получалось. Из-за этого она поднимала воротник. И щурилась от ветра.

— Вам в Фенелле надо тоже ставить елку. Это весело, — чуть слышно проговорила она.

— К чему нам теперь в Фенелле веселье? — Мишель пожал плечами, оглядываясь по сторонам.

Было шумно и многолюдно. Его Величество криво усмехнулся. Пожалуй, так и должно быть накануне праздника. И люди вокруг не виноваты, что у него самого больше никогда не будет праздника.

— Ну, и где твои елки? — напустив на себя беззаботный вид, спросил Мишель.

— Вон! — Мари показала рукой на длинный зеленый пушистый ряд. — Мы отсюда до вечера не уйдем. Давай я пойду с одного конца, а ты — с другого. Ты выберешь… самую пушистую… и я… А потом решим, хорошо?

Сказала и тут же рассердилась — чем она занимается? Зачем она этим занимается? Ведь придется просто разомкнуть сцепившиеся с ним ладони.

— Хорошо, — согласился Мишель и, отпустив Мари, пошел в сторону, которую она ему указала.

Ряд действительно были длинным. И расстояние, разделившее их…. Было оно больше восьми столетий, которые лягут между ними уже на рассвете? И совершенно непонятно, чему так радуются окружающие? Еще одному уходящему дню? Который ляжет покровом на эти столетия и сделает их еще более невыносимо далекими друг от друга?

— Что-то вы приуныли, Ваше Величество, — вдруг проговорил продавец елок голосом Петрунеля. И лицо его было точь-в-точь, как у злополучного мэтра. Даже бородавка красовалась на месте. Только клетчатая куртка заменила черный плащ. Но воротник куртки по-прежнему украшала брошь повелителя времени.

— Зачем явились? — усмехнулся Мишель, разглядывая яркий костюм кузена.

— Спросить, отчего вы, Ваше Величество, ходите выбираете елку, что, конечно, очень важно, если того хочет королева… Но ведь не в последний же день зимнего солнцестояния!

— Почему нет? День, как день, — Мишель пожал плечами и пошел дальше вдоль елочного ряда.

— Эй! — окликнул его мэтр и выдернул из ряда одну из елок. — Возьмите эту. Королеве понравится. И тем быстрее вы отправитесь на Монсальваж.

— Не понравится! Она кривая, — не останавливаясь, проворчал Его Величество. — Но у меня достаточно времени, чтобы выбрать подходящую, потому что я никуда не поеду.

Петрунель ошарашено посмотрел на короля и поставил елку на место.

— Двадцать первый век скверно на вас влияет, дорогой кузен. Вы сошли с ума?

— Что вы! Я в своем уме, как никогда ранее, — Мишель резко развернулся и оказался лицом к лицу с мэтром. — Чего вы привязались?

— У нас с вами уговор, Ваше Величество. Без Санграля вы не сможете получить назад свою жену! Она останется здесь. Навсегда.

— Да, Петрунель, она останется здесь. Навсегда, — повторил вслед за ним Мишель.

Петрунель вскинул брови и участливо посмотрел на короля.

— Да вас лихорадит, не иначе, Ваше Величество! Вы готовы потерять королеву Мари из-за такой безделицы как роман с маркизой? Или Ее Величество уже наскучила вам?

— Не ваше дело! — рыкнул Мишель в лицо магистру. — Ступайте и продавайте ваши чертовы деревья!

Он снова развернулся и пошел прочь от Петрунеля.

— Допустим, наскучила, — не отставал от него ни на шаг маг. — Но уверены ли вы, что сможете спокойно спать, зная, что вашего сына воспитывает чужой мужчина!

И, дернув короля за рукав, он показал на другой конец елочного ряда, где возле королевы Мари стоял… Алекс Романи.

Он отчаянно размахивал руками и, судя по лицу, горячо говорил, пытаясь убедить в чем-то Ее Величество.

Мишель снова остановился и с минуту смотрел на разыгрывающуюся на его глазах сцену. И каждое мгновение принимал новое решение. Добавить Алексу затрещин. Убедить Мари вернуться с ним. Придумать, как остаться здесь.

— Говорите уже, зачем явились, — сказал Его Величество Петрунелю, сдерживая закипающий гнев.

— Всего лишь напомнить, что времени не так много, как вам хотелось бы. Вы, конечно, предприняли еще не все. Можно попробовать устроить своей супруге ухаживания с походами в кино и поцелуями на последнем ряду. Можно исполнять любое ее желание. Можно, в конце концов, отправиться к семейному психологу и постараться разобраться в ваших отношениях. А можно отправиться в Монсальваж и найти там Санграль. Он решит ваши проблемы.

В этот момент Алекс Романи бухнулся перед Мари на колени и, хватая ее за руки, на весь рынок воскликнул:

— Мари! Я всю жизнь мечтал о ребенке! Поверь, он изменит меня! Уже изменил!

Лица королевы видно не было — она стояла спиной к королю и Петрунелю.

— Может быть, еще подскажете, каким образом ваш камень решит мои проблемы? — король мрачно посмотрел на мэтра.

— Вы будете обладать силой, способной вернуть вам ее любовь. И сможете забрать ее в Трезмон. Уже навсегда. Поверьте, не стоит недооценивать Санграль. Он может… все!

Мари вырвала ладонь из рук Алекса и что-то тихо заговорила, достаточно тихо, чтобы слов ее слышно не было на этом конце ряда.

Его Величество рассмеялся.

— Нельзя вернуть то, что и так принадлежит мне.

Мари вдруг повернула голову в его сторону и беспомощно кивнула на Алекса, который продолжал что-то болтать.

Почти бегом Мишель бросился к жене, позабыв о занудном мэтре. Подскочив к Алексу, он схватил его за воротник куртки, поднял на ноги и холодным тоном проговорил:

— Если вы, месье, еще хотя бы раз подойдете к моей жене и, упаси вас бог, что-нибудь предложите в отношении моего ребенка, никакой даже самый достойный лекарь вам не поможет. Это понятно?

Месье Романи согласно кивнул, но тут же сообщил:

— Непонятно!

Потом перевел оторопевший взгляд на Мари и спросил:

— Так это кто кого обманывал столько времени? А? Ты была замужем… беременна… И при этом крутила роман со мной? Так это ты использовала меня!

Мари моргнула. Два раза. А потом улыбнулась и тихо сказала:

— Именно, милый. Потому ты с легким сердцем можешь искать себе другую жену и мать своих будущих детей. И даже не одну!

Взяв жену под руку, Мишель двинулся вдоль елок, от которых у него уже рябило в глазах.

— В той стороне нет ни одной красивой. А ты здесь что-нибудь нашла?

— Господи… Бери любую и поехали. Еще немного, и у меня лопнула бы голова.

24 декабря 1186 года, королевство Трезмон, «Ржавая подкова»

Жизнь рыцаря — штука весьма сложная. Попробуй, продержись днем в седле после ночных возлияний, а уж коли еще и будят на рассвете, так и вовсе с коня упадешь. А ежели в бой идти? Или турнир приключится?

Но на рассвете 24 декабря, накануне Рождества, когда, казалось бы, спать да спать кому где (кому в комнатах на жестких топчанах, в предрассветный час кажущихся мягче любых перин, кому в кроватях на женской груди, что приятнее всякой подушки, кому на лавке харчевни после веселой ночи в приятном обществе), благородные рыцари были разбужены гневным голосом сладкоголосого трубадура, только накануне развлекавшего публику веселыми своими сочинениями. Как, однако, противен бывает и такой голос, если ранним утром, когда едва восходит солнце, он вырывает из нежных объятий Морфея.