— Ваша Светлость, — жалобным голосом отвечал держатель постоялого двора, — да почем мне знать, кто там куда переехал. Метель эта, рыцари разгулялись — поди, и сами помните, чего ночью было. Где уж мне еще за юнцами зелеными следить.
— Да оттого, что то прямая ваша обязанность. Вы селили, вы переселяли, а отыскать его мне необходимо сию минуту! — громыхал маркиз де Конфьян. — Коли вы сами не припомните, куда определили его, так мне придется стучать в каждую дверь, покуда не разбужу всех, кто здесь остановился!
— Да вы и так уж всех перебудили, — проворчал хозяин и тяжело вздохнул. — Как хоть звали-то вашего соседа, вы знаете?
Серж помедлил несколько минут. А черт его знает, как она могла представиться этому непроходимому тупице! Хотя за звание тупицы они вполне могли поспорить. Хозяин постоялого двора всего лишь не мог разыскать одного из своих постояльцев. Маркиз же, кажется, потерял единственную женщину, которую мог любить.
Так как она могла здесь представиться? Времени придумывать себе фальшивое имя у нее, конечно, быть не могло. Слишком она торопилась. Серж невольно вспомнил порывистые ее движения, суетливость рук, дрожь пальцев. Не до выдумок!
— Дю Вириль, — медленно произнес маркиз, — его имя — дю Вириль.
— Ах этот дю Вириль! — вспомнил хозяин гостиницы и улыбнулся. — Хлопотный юнец. Сперва требовал себе отдельную комнату, а после соседства с Вашей Светлостью был согласен на любую — лишь бы съехать. И нет бы спать — в его годы сон молодой самый здоровый да крепкий, а он среди ночи примчался сюда и потребовал оседлать своего коня.
В комнатенке установилось гробовое молчание. Серж только и мог, что глядеть на хозяина непонимающим взглядом, не моргая и не имея сил вдохнуть.
— Как оседлать коня? — выдавил маркиз.
— Ну да… этого своего… Фабуса… Фубуса… Хороший, к слову сказать, конь. Кто такие эти дю Вирили? Видно, что благородные, но конь-то каков! Эх, Ваша Светлость! А ведь мальчишка и держаться-то толком на нем не умеет…
Разглагольствования хозяина постоялого двора резко прервались оттого, что маркиз де Конфьян в ярости схватил его за ворот и хорошенько встряхнул:
— В котором часу уехал дю Вириль? — процедил он сквозь зубы, еще сильнее пугая и без того перепуганного хозяина своим недобрым взглядом.
— Так говорю же, Ваша Светлость, ночью еще… — заплетающимся языком ответил тот. — Вскоре после того, как вы, Ваша Светлость пригласили к себе Аделину.
— Дьявол! — воскликнул Серж де Конфьян, отпустив незадачливого владельца постоялого двора. Смертельно бледный, он перевел взгляд на окно, где все еще продолжала лютовать метель.
— Что Игнис? — тихо спросил маркиз не своим голосом.
— Хворает, Ваша Светлость. Но я велел конюху укрыть его потеплее да отпаивать вином с настойкой из шалфея. Хуже оттого ему точно не станет.
— Где я могу купить коня? — ровно произнес он.
— Да почем мне знать, Ваша Светлость. Метель-то никак не проходит.
— Я спросил, где я могу сию минуту купить коня! — взревел Серж, чувствуя, что еще немного, и он разнесет этот окаянный постоялый двор со всеми его сырами, винами и шлюхами.
— Да бери моего, только заткнись! — поднял со стола голову один из хмурых пьяных да не выспавшихся рыцарей.
Серж ошалело оглянулся на подавшего голос мужчину. Снял с пальца перстень и бросил на стол в качестве платы.
— Инцитат в конце конюшни. Гнедая упрямая скотина! — пробурчал рыцарь, заваливаясь дальше спать.
Оставалось дело за малым. Найти Катрин. Понять, куда она могла сбежать среди ночи в этакую метель. И молить Бога о том, чтобы она была жива, поскольку он не то что не сумеет простить себе ее гибели, он ходить по земле более никогда не сможет.
ХХХ
24 декабря 2015 года, Париж
— Вроде бы даже красивая елка, — повернулся Его Величество к Мари. — А если еще на нее надеть все эти… украшения, — кивнул он на два ящика елочных игрушек, которые после долгих поисков под руководством Мари были обнаружены в кладовке. — Показывай, что делать дальше.
Мари грустно улыбнулась и, встав с дивана, проковыляла к ящику с игрушками. Присела возле них и достала яркий, обманчиво-веселый синий шар. Глядя на него, она подумала о том, что еще немного и расплачется. Все это казалось неправильным и нереальным. Этого не могло быть! Не могло! Начиная с того проклятого утра, как она застала Мишеля с маркизой де Конфьян и заканчивая сегодняшними приготовлениями к Рождеству, когда вокруг нее рушится вся ее жизнь. Почему, черт подери, этот шар синий? Он не должен быть синим! Все вокруг могло быть либо белым, либо черным.
— Ты помнишь мой дом в Бретиньи-Сюр-Орж? Чердак помнишь? Мы туда ходили за коробками… Ты там еще чуть не проболтался про ожерелье…
Мишель удивленно взглянул на нее. Подошел к ней и взял из ее рук шар. Красивый и яркий. Заглянул в коробку. Там было еще много таких. Красивых и ярких.
— Помню, конечно, — ответил он. — С чего ты вдруг?
— Там были самые лучшие на свете игрушки. Из моего детства. Некоторые из них еще довоенные — из детства бабушки. В смысле… У меня, конечно, не было бабушки, но матери моего приемного отца. Жаль, что я тогда так ничего и не успела оттуда перевезти. А теперь придется обходиться… этим.
— Не жалей. Эти тоже красивые. Должно получиться нарядно, — он помог ей сесть на диван. — Ты будешь говорить, что и как, я буду вешать.
А в следующем году для их сына игрушки она будет вешать уже одна. И почему-то эта мысль поразила ее. Поразила так сильно, что она изумленно посмотрела сначала на елку, потом на шар в руках Мишеля, а потом на него самого.
— Все просто. Берешь этот шар и цепляешь на любую ветку. Какая больше нравится. Этот можешь повесить где-то по центру. А потом, когда повесишь, подойдешь и поцелуешь меня. Это обязательно.
Его Величество сделал в точности, как она сказала — повесил несколько шаров. Посмотрел со стороны. Усмехнулся. Чего только не придумают!
— По-моему, красиво получается, — сказал он Мари, усаживаясь рядом с ней на диван. И поцеловал ее, как она и просила. Потому что и сам знал — это обязательно. Времени осталось совсем мало. Совсем… И поцелуй у него вышел печальный… безнадежный…
— Очень красиво получается, — тихо ответила Мари и оплела руками его шею. — Давай придумаем, что у нас будет на ужин. А еще надо решить с подарками. На Рождество у нас дарят подарки друг другу. Так полагается.
— Подарки? Что же я смогу тебе подарить?
Мари печально улыбнулась и устроила голову на его плече.
— Оставишь мне свой костюм, — хохотнула она. — Я буду его стирать и проветривать. Прости… дурацкая идея. Я не подумала. Беременность плохо влияет на мои умственные способности.
Он обнял ее за плечи и прижался губами к ее волосам. И в полной тишине глухо попросил:
— Мари, вернись со мной!
Вдруг все стало просто. Стоял ли выбор? Стоял ли он хоть минуту с того дня, как в ресторане семьи де Савинье она увидела его, склонившимся в настоящем рыцарском поклоне? Ведь она же сама сказала Маглору Форжерону, что пожалеет о том, что потеряла его в ту же минуту, как окажется на восемь веков вперед.
Мари подняла глаза и внимательно всмотрелась в его черты, будто замершие в ожидании ее ответа. И пересохшими губами прошептала:
— Видимо, придется. Кто-то же должен научить трезмонцев ставить эту чертову елку на Рождество. Посмотри… У тебя все шары с одного края. А справа пустота.
Он слышал ее — и не верил. Смотрел в ее глаза — и не верил. А потом сгреб ее в охапку и выдохнул:
— Правда?
— Правда. Так что можешь порадоваться за трезмонцев.
— Я рад, Мари. Очень рад. Я сделаю все, чтобы однажды ты простила меня.
— Вот как? — хмыкнула она. — Так, оказывается, тебя все-таки есть, за что прощать. Ну, ты и врун, Мишель…
Часы пробили полдень, перебивая ее. Мари тихонько хихикнула. И поцеловала короля Трезмонского.
И в этот самый момент с морозным ветром, распахнувшим балкон, в квартиру ворвался с развевающимися полами черного плаща Великий магистр Маглор Форжерон. И, воздевая руки к небу, воскликнул:
