Не придумав ничего оригинального, Паулюс рванул ткань. Заменить испорченную камизу будет уже нечем, но, определенно, это мало волновало святого брата в данный момент. Его заботило совершенно другое.

Он перекатил Лиз себе на живот и, слабо соображая от фантазий, будоражащих его тело, смял ее губы жадным соскучившимся поцелуем.

В голове Лиз зазвенело — от объятий у нее всегда звенело в голове, и это было ни с чем не сравнимое ощущение. И она далеко не сразу услышала истошный вопль откуда-то с прохода и, тем более, не определила на слух голос вопившего:

— Грешники! Богомерзкие грешники! Ад да разверзнется у ложа твоего, недостойный брат Паулюс! Небо да обрушится на тебя и на твою блудницу!

Через минуту к воплям Ницетаса, изрыгавшего проклятия, добавился не менее истошный вопль Сержа-младшего. И, судя по громкости, проклинавшего присутствующих не менее яростно.

Паулюс обреченно вздохнул, сел на постели и проворчал:

— А тебя, брат Ницетас, Бог накажет за твою злобу к ближнему. Вот чего ты кричишь? Ребенка вон разбудил.

Но брат Ницетас был в ярости. Только задержал внимание на том, как Лиз, обернувшись одеялом, бросилась к младенцу, рассердился еще сильнее от вида ее тонких стройных ног и мрачно и торжественно объявил:

— Ты сам вынудил меня к этому, брат Паулюс! Сразу после Рождественской службы ты со мной возвращаешься в Вайссенкройц! И замаливать тебе свое грехопадение до самой смерти — в стенах нашего славного аббатства. Ибо нет к тебе больше доверия! О, как будет разочарован брат Ансельм, этот божий человек, вырастивший тебя!

Брат Ансельм, конечно, будет разочарован, в этом Паулюс не сомневался. Его воспитатель был хорошим и добрым человеком. Монах глянул на Лиз, пытающуюся успокоить младенца, и медленно почесал затылок.

— У тебя нет прав распоряжаться мной, — наконец ответил он Ницетасу. — Вот призовут меня из обители — я и поеду. А покуда оставь меня в покое. Или еще лучше возвращайся-ка ты сам в Вайссенкройц прямо сейчас. И службу праздничную, и венчание я и сам справлю.

— Коли я и вернусь в Вайссенкройц один, то тотчас обо всем будет донесено брату Ансельму, — вкрадчиво заявил благочестивый брат, — и начнется немедленное разбирательство с твоим привидением. Если оно, конечно, привидение.

Лиз бесстрашно посмотрела на брата Ницетаса.

— Конечно, привидение! Неужели ты, святой брат, считаешь, что брат Паулюс согрешил бы с живой женщиной? А про привидений в Писании ничего не сказано! Наверное…

Последнее слово прозвучало не слишком уверенно.

— А вот приедет сюда посланец от папы Луция, он и пояснит, сказано или нет. Но сперва проверит, привидение ли ты. Блудницы от раскаленной кочерги вопят, как от пламени адова.

Паулюс медленно поднялся на ноги и посмотрел прямо в глаза брата Ницетаса.

— Если ты, святой брат, сейчас же не уберешься из моей комнаты, от раскаленной кочерги завопишь ты.

Нет, брат Ницетас нисколько не испугался. Было бы кого бояться! Истинный посланник Господа, он осенил крестным знамением непокорного раба Божьего брата Паулюса и проговорил:

— Собирайся, брат мой. Иного пути у тебя нет и быть не может.

И ушел от греха подальше.

Глядя на закрывшуюся дверь и покачивая ребенка, Лиз глубокомысленно изрекла:

— По-моему, у нас проблемы, к которым жизнь меня не готовила. Меня ведь к тебе в монастырь не пустят, да?

24 декабря 2015 года, аэропорт Орли

Аэропорт Орли был переполнен. До ужина оставались шансы попасть на другой конец страны, а то и за границу. И встречать Рождество там. С семьей, с друзьями. Или просто на крутой вечеринке. Толпа двигалась суетливо и задорно. Чемоданы на колесиках радостно постукивали. Каблуки поцокивали. А смех и болтовня доносились отовсюду. Все-таки Сочельник.

Среди всей этой праздничной суматохи живописно выглядела одна пара — молодая беременная женщина и ее, по всей видимости, супруг в темном плаще на меху в духе средневековых рыцарских романов. Она тащила его за руку. Он тревожно оглядывался по сторонам. Багажа при них не было.

— Посадку на наш рейс уже объявили! — ворчала она и торопилась еще сильнее. — Мы успеем, обязательно успеем! Я не хочу сидеть здесь целый год, пока ты сможешь загадать желание у Змеи! А даже если и не год, и ты вырвешь меня из сегодняшнего дня, то все равно год придется ждать тебе! Так что мы обязаны успеть!

Мишель вполуха слушал щебетание жены, с любопытством оглядываясь вокруг. Двери, которые сами открывались. Лестницы, которые сами двигались. Увидев такое, поверишь не только в чудеса.

Но когда Мари тащила его вдоль больших окон, он увидел огромных белых птиц, стоящих, двигающихся и… взлетающих. Мишель с опаской посмотрел на жену:

— Это что?

— Самолеты, — отмахнулась она. — Мы на таком полетим.

И вдруг остановилась, только сейчас сообразив, что он видит их впервые. И так же она вдруг поняла, что он имел в виду, когда сказал, что в этом времени он будет казаться таким же сумасшедшим, как она казалась в Фенелле. Мари внимательно посмотрела в его глаза и мягко сказала:

— Ими управляют люди. И перевозят на них людей. В моем мире это нормально. Мы летаем. И ты полетишь.

— Как птица? — удивленно спросил Мишель.

— Нет, — улыбнулась Мари. — Ты будешь сидеть в кресле и смотреть в окно. И земля внизу будет маленькая-маленькая, как если забраться на вершину одной из гор вокруг Трезмона. Даже еще меньше. Тебе понравится. Крыльями самолет не машет. Он, вообще, из железа. Кстати… Там и пообедаем.

Мишель кивнул. Он послушно шел за Мари, стараясь особо не говорить и уж точно не задавать глупых вопросов. У длинного стола он, так же, как и она, показал любезно улыбающейся девушке какую-то грамоту, которую перед выходом из дома ему вручил Маглор Форжерон. Через длинный круглый коридор, напоминающий трубу, они прошли в самолет. То была узкая длинная комната с бесчисленным количеством кресел.

Мари нашла их места. И в ужасе раскрыла рот. В их ряду с краю вальяжно расположился… Алекс Романи. Тот не менее ошалело смотрел на Мари и Мишеля. И, наконец, сказал:

— А я к маме лечу… в Тулузу…

Мари коротко кивнула, с опаской посмотрела на Мишеля и спросила:

— Ты к окошку? Или я?

И замерла, ожидая ответа. Если она сядет возле Алекса, то супругу это точно не понравится. Если возле Алекса сядет Мишель, то… то как бы не дойти до смертоубийства.

— У окошка сядешь ты, — твердо заявил Его Величество, пропуская Мари вперед.

Она вся сжалась и медленно, будто во сне, прошла к круглому окну. Села в кресло и посмотрела на мужа. Алекс же наблюдал за ней очень внимательно и, наконец, выдал:

— И не боишься же ты в таком положении летать!

— Не боюсь! — пискнула Мари, ожидая, когда король сядет рядом.

Мишель, не глядя на Алекса, прошел мимо него и молча сел между ним и Мари.

— А вы в какую сторону? — бодро спросил Алекс и тут же стушевался. — Я в смысле, что… С утра елку покупали, теперь в Тулузу… А я… я просто к маме. Мари, ты же помнишь, у меня мама в Тулузе… вот…

Он совсем поник и стал возиться с ремнем безопасности.

— Помню, — буркнула в ответ Мари.

Мишель сосредоточенно наблюдал, что делает Алекс и, обнаружив в своем кресле такой же пояс, стал делать то же самое.

— А давно вы женаты? — предпринял новую попытку Алекс.

— Мы отметили первую годовщину нашей свадьбы, — не глядя на него ответил Мишель.

Алекс бросил обвиняющий взгляд на Мари. Она же, чувствуя себя чрезвычайно неловко, уставилась в окно.

Включились динамики, и после короткой благодарности за пользование услугами авиакомпании начался инструктаж о поведении в чрезвычайных ситуациях.

— Вообще-то, мне ужасно не везет с женщинами, — проговорил Алекс, но, кажется, уже Мишелю.

— Случается, — бросил тот и взял свою королеву за руку. Посмотрел в окно и вдруг заметил, как в нем быстро начинает пропадать земля. Он крепче сжал ладонь супруги. Нельзя было сказать, что Его Величество боялся, но особой уверенности в последующих часах своей жизни он не испытывал.