Ее голова склонилась, пока подбородок не упал на грудь. И королева Мари уснула. С мыслью об упрямом своем муже.

В который раз глянув на нее, Мишель заметил, что глаза ее закрыты, а дыхание ровное и тихое. Он тихонько подошел к ней и, взяв на руки, отнес в спальню. Уложив на кровать, сел на пол рядом и стал поглаживать по голове.

— Мари, — заговорил он, разглядывая ее безмятежное во сне лицо. — Мари, я люблю тебя. Жизнь моя без тебя станет пустой. Мне так жаль, что ты несчастна, что я не оправдал твоих ожиданий, что ты захотела убежать от меня. Мари, Мари…

Мишель нежно коснулся ее губ и, кинув под голову подушку с кресла, устроился на ночь на полу.

А она никак не могла понять, приснились ей его слова, или он, и правда, произнес их.

23 декабря 1186 года, Трезмонский замок

— Почему ты не спишь? Откуда только в тебе столько живости, маленький дьявол! — бубнил Паулюс, шагая по своей комнате и пытаясь укачать юного маркиза. С большими усилиями святому брату чуть раньше удалось напоить ребенка молоком. И даже после этого маленький Серж отказывался спать. Он по-прежнему смотрел на монаха во все глаза, иногда строя ему гримасы, разгадать которые Паулюсу не удавалось. Но младенец хотя бы не хныкал.

Самому святому брату после бессонной ночи и неудачного во всех отношениях утра, кусок в горло не пошел, несмотря на ароматы, исходившие от омлета и паштета. Все, о чем он сейчас мечтал — выпить пару-тройку кружек вина и выспаться. Без сновидений и в тишине.

— Лиииз, — протянул Поль, подойдя к окну. Там выла вьюга, заметая весь белый свет. Но юный маркиз умел перекричать даже вьюгу. — Не сможем мы прогуляться. И я не смогу показать тебе свой виноградник, — монах разочарованно вздохнул. — Вдруг бы он, и правда, после прогулки заснул. А теперь придется терпеть его и дальше. И откуда только силы берет?

Лиз высунула голову из-под одеяла и хмуро посмотрела на Сержа. Ни одному человеку на земле еще не доводилось довести мадемуазель де Савинье до того, чтобы от проблемы она сбежала под одеяло. Сыну трубадура — удалось! Но едва она увидала Поля, таскающего по комнате этого монстра, умиленная улыбка расползлась по ее лицу.

— А нельзя оставить его кому-нибудь еще? — спросила она с надеждой.

— Мне хочется избавиться от него не меньше, чем тебе, — проворчал Паулюс. — Но кому ж его оставишь? Барбара занята, кормилица больна, Полин, наверное, новенькая. А Андреасу нельзя доверить даже ящерицу. Он и ее уморит! — монах снова взглянул на ребенка. — Вот если бы знать, где сам Скриб или мамаша этого изверга…

— Ясное дело где, — обреченно вздохнула Лиз, спустив босые ноги с топчана, — трубадур по герцогине страдает, а мать этой сволочи мозг ему выносит. Интересно, какая дура на него клюнула! Я бы посмотрела на эту женщину!

— Да я бы тоже не отказался посмотреть. И откуда только она взялась? Вроде бы в деревне Скриб ни с кем не водился… — Паулюс сел на топчан рядом с Лиз, примостил младенца на коленях и задумчиво почесал затылок. — Хотя, герцогиня, вроде, и не дура, а вон до чего у них с трубадуром-то дошло!

— У вас здесь всегда так все сложно?

— Да по-разному бывает, — пожал плечами Паулюс.

Словно в подтверждение его слов юный Серж что-то важно агукнул.

— А тебя вообще не спрашивали, — ткнула Лиз пальцем в малолетнего маркиза и вдруг подняла глаза на Паулюса, — я знаю, как нам избавиться от него!

— Как? — живо отозвался святой брат. Юный маркиз, не издавая не звука, немигающим взглядом тоже уставился на Лиз.

— Надо найти дыру во времени! — объявила Лиз де Савинье и вдруг подумала, что в последнее время не отличается оригинальностью идей — все повторяется. Но она поспешила запихнуть эту мысль обратно, туда, откуда она появилась — в глубины своего подсознания. — Начать предлагаю с кухни. Портал открыт явно там!

— Кто открыт? — переспросил Паулюс.

— Неважно! — отмахнулась Лиз. — Надо перешерстить кухню! Потому что обедать сегодня я намерена дома, в Париже.

— Шерсти на кухне точно нет! Барбара, хоть и сердитая, но за чистотой смотрит, — сказал монах, снова начав качать захныкавшего ребенка.

— Шеф-поваром к себе в ресторан я ее все равно не возьму, она меня достала уже. Бери ребенка, пошли на кухню! — Лиз решительно встала, надела башмаки, что были ей сильно велики, и вдруг попросила:

— Закрой ему уши, пожалуйста.

Паулюс удивился, но выполнил просьбу Лиз, приложив ладони к ушам Сержа.

— Как показывает мой опыт пребывания в двенадцатом веке, — прошептала Лиз, склонившись к лицу Паулюса, — с сексом здесь совсем все туго. Это еще один аргумент в пользу возвращения домой. А теперь закрой ему глаза.

Паулюс послушно отвел ладони от ушей ребенка и прикрыл ему глаза.

Лиз наклонилась еще ниже, чтобы доставать до его губ. Провела языком по ним. И только обхватила его шею, чтобы углубить поцелуй, как раздался очередной вопль малолетнего полудурка.

Монах в отчаянии помянул всех святых и тоже вскочил на ноги.

— Идем! — решительно произнес он, сорвал быстрый поцелуй с губ Лиз и уверенными шагами пошел из комнаты, продолжая покачивать ребенка и втайне надеясь, что он, наконец, устанет и заснет.

Межвременье — 23 декабря 2015 года, Париж

— Проходи, король, проходи, нынче у нас прекрасное вино — вино, испив которого, никогда не забудешь вкуса. Имя у вина чудесное. Волшебное. Мы с Белинусом зовем его Любовью. Проходи, король, проходи.

Голос болтал без умолку. Голос старца, сидевшего в углу комнаты с низким потолком, и выбивающего что-то на камне.

— Садись, король. Сейчас придет твой отец. И тогда потолкуем хорошенько.

Король приглядывался к говорившему.

— Отец? Почему отец?

И повинуясь силе, которой было подвластно многое, стал ждать…

— А кого хотел бы ты видеть? — отозвался старец и убрал в сторону свой молот.

— Что это будет? — спросил, подходя, король.

— Ему темно. Он просил сделать лампу. Темно ему, король. Засветишь, когда будет готово?

— Post tenebras lux. Кто выбрал меня?

— Тебя выбрало время. Оно, всемогущее.

Старец посмотрел на короля, и в чертах его отразилось вдруг что-то смутно знакомое.

— Мой сын повелевал двенадцатью рыцарями. И стал королем. Только я совсем позабыл его имя. Ты не помнишь?

— Ты говоришь загадками, старик, — нахмурившись, сказал король. Он не доверял образам, играющим с ним.

Тот коротко хохотнул и показал ему серый гладкий камень, над которым работал. Камень был нетронут. Большой, овальный и гладкий, он тихонько мерцал в руках старца.

— Нравится лампа?

— Нравится, — не отводя глаз, восхищенно проговорил король.

— Ну, так забирай! Я же не представляю, что с ним делать. Пусть мой сын уже, наконец, вернется домой. Не нравится ему царствовать.

Король взял в руки протянутый стариком камень, и тот в одно мгновение разгорелся ослепительным светом.

— Мишель! Мишель! Ты с ума сошел? Ты почему на полу спишь?

Он рывком сел, недоуменно посмотрел на свою ладонь, словно желал в ней что-то найти.

— Не сердись, — проговорил Мишель негромко. — Мне хотелось быть рядом с тобой. Хотя бы еще одну ночь. Не гони меня.

— Не гнать тебя? — прошипела она. — Не гнать? Скажи, я хоть раз тебя прогоняла, тогда как ты!..

Она не договорила и сердито отвернулась.

— Что я? — надменно переспросил Мишель. Ночные образы, приходя не ко времени, делали его раздражительным.

— Уверен, что хочешь это слышать?

— Уверен, что тебе хочется сказать!

— Да! — выпалила Мари, снова обернувшись к нему. Глаза ее в темноте по-кошачьи поблескивали, а рот некрасиво искривился. — Да, мне хочется сказать! Ты игнорировал меня… месяцами! Ты меня не хотел! Ты фактически меня бросил, отговариваясь всякой ерундой! Я, дура, развесила уши и слушала тебя, а на самом деле ты… тебя…

Не в силах продолжать она замолчала, продолжая испепелять его взглядом.