Солнечный зайчик проскочил через щёлочку в тяжёлых шторах и уселся на лице пожилой женщины, раскинувшейся во сне на кровати средневекового вида с балдахином. Видимо, сон был не крепок. Женщина сначала открыла глаза, но тут же зажмурилась и перевернулась так, чтобы солнечный луч перестал её слепить. Затем она потянулась и сбросила с себя лёгкое покрывало, ставшее лишним в тёплой спальне.

Комната казалась ещё теплее, поскольку господствующим цветом в нём был тёмно-красный. Мягкая мебель и шторы были из тёмно-красного бархата, стены покрыты атласным штофом того же цвета с набивным золотым узором. Почти вся опочивальня была заставлена корзинами цветов и вазами с яркими букетами. Хозяйке спальни несколько дней тому назад исполнилось шестьдесят лет, и казалось, все цветы Северной Пальмиры в этот день были присланы в её дворец, может быть, ещё и потому, что для своих лет она очень хорошо сохранилась и с удовольствием принимала не только чисто платонические ухаживания.

На её лице играл естественный румянец, глаза ещё не перекосила старость, хотя на веках появились морщины, а поздно ночью, когда она уставала от забот и многотрудной светской жизни, под глазами набухали небольшие мешки. Кожа была довольно свежа, и истинный возраст выдавала только шея, морщины на которой она прятала от всех и от самой себя, даже во сне, широким, во много рядов, жемчужным ожерельем.

Лёгкая ночная рубашка отнюдь не скрывала крепкого и гладкого тела, которое вполне могло принадлежать и сорокалетней, если бы не довольно дряблая и морщинистая кожа рук чуть выше запястий. Бюст и талия оставались безупречными не без воздействия массажисток, хотя несколько обрюзглый живот не поддавался ни им, ни сокольской гимнастике, которой волевая дама, как она сама считала – третья по положению в империи и первая по всем своим качествам, – ежедневно уделяла немало времени.

Длинные каштановые волосы, разметавшиеся по подушкам, оставались густы, но уже требовали регулярной подкраски хной, чтобы прикрыть седину.

Женщина ещё раз потянулась, но вставать ей расхотелось, хотя она совершенно проснулась. Почему-то ей вспомнились пробуждения в детстве и юности в такое же солнечное утро и на подобной средневековой кровати в замке её родителя, великого герцога Мекленбург-Шверинского. Как было весело пробежать босой по деревянным доскам пола девичьей спальни и коридора на самом последнем, пятом этаже дворца в Шверине, поцеловать мамми, а затем вместе с нею напиться дивного немецкого кофе с горячими хрустящими булочками. Удивительно, но вот уже четыре десятилетия в России она не может заставить русских поваров научиться варить настоящий немецкий кофе!..

И летнее солнце в Шверине было горячее, чем какое-то стылое здесь, в Санкт-Петербурге… Хотя всё там было намного беднее, а двор так вообще по сравнению с российским Императорским и даже её, великокняжеским, кажется теперь просто захудалым, но жизнь была проще и веселее…

…А потом – сватовство к ней второго сына могущественнейшего монарха Европы – Императора России, великого князя Владимира Александровича… Слава Богу, что он оказался статным и белозубым красавцем, за которого она с удовольствием вышла замуж, отдав почти всю себя, кроме бессмертной души. Более трёх десятилетий после свадьбы не желала она переходить в православие, как ни давили на неё все родственники Романовы, начиная от Императора Александра Второго, старшего брата мужа – Императора Александра Третьего, – до его братьев и их жён… Хотя тем самым она и лишала своего мужа его третьей очереди в престолонаследии… Но все эти десятилетия она старательно создавала себе авторитет – улыбалась, причём больше всего своим врагам, изворачивалась, лебезила – и больше всех перед отцом своего супруга, Императором Александром Вторым… Она сделала свой Двор более популярным, чем Двор её вечной подруги и соперницы – императрицы Марии Фёдоровны… Она пригрела на своей груди робкую и застенчивую Аликс, когда та вышла замуж за Ники и оказалась совершенно беспомощной в тяжёлой, пропитанной завистью и интригами атмосфере петербургского Двора, пыталась научить её тому, как надо здесь себя вести… Но всё было напрасно – гордячка не желала слушать драгоценных советов… Зато потом, когда она узнала, что Наследник Цесаревич, рождённый Аликс, болен неизлечимой и смертельной болезнью, которая в любую минуту может привести его к смерти, она решилась начать свой собственный путь к трону Великой прапрабабки её супруга – Екатерины Второй… Правда, для этого пришлось сначала заставить слабовольного Кирилла, сдуру женившегося против воли Ники на своей двоюродной сестре Виктории Мелите, отказаться признать решение Императора о лишении его права на престолонаследие… Слава Богу, что в условиях угасавшей уже смуты, вызванной революцией Пятого года, всё прошло гладко. Решение Императора, хотя и не было отменено вместе с его другими наказаниями Кирилла, удалось похоронить в бумагах и не публиковать… А ей, чтобы не пугать лютеранством матери будущего царя Кирилла I или Бориса II религиозных фанатиков русских, пришлось креститься в православие… «Париж стоит мессы!» – говаривал Генрих Четвёртый… Что ж! Хоть и поздно, но путь к престолу её сыновей, а её самоё – к титулу императрицы-матери – начался… Правда, неизвестно, сколько ещё ждать угасания Алексея или гибели его вместе с замкнутым и непредсказуемым фаталистом Николаем в результате какого-либо несчастного случая или от покушения эсера-террориста, но слава Богу, она успела сделать важный шаг – уравнять шансы следующего законного наследника престола Михаила и любимого сыночка Кирилла… Вовремя удалось ей подставить эту хитрую Вульферт недалёкому и влюбчивому Мишеньке… Вот было радости, когда он женился на ней! Ведь никогда Царская Семья не пропустит на российский трон Михаила, женатого столь неприемлемым морганатическим браком! Так что очередь на трон Кирилла, а тем более холостых ещё Бориса и Андрея значительно приблизилась… Ну что ж! Хоть, видимо, и не удастся сесть самой на трон и править единолично, как Екатерина Великая, но быть императрицей-матерью и властвовать от имени сына-Царя – вполне реально… Может быть, и не придётся долго ждать!.. А если скоро начнётся Большая Война, о которой говорят и в Германии, и друзья послы Бьюкенен и Палеолог[102], и в газетах? Вот тогда-то количество случайностей, могущих унести жизни Николая и Алексея, возрастёт… Одно-единственное крушение поезда, как в Борках[103], где только чудо и физическая сила Императора Александра спасли его семью, и тогда… Как нам с Вольдемаром было жаль, что в Борках всё обошлось!.. Ведь мой супруг в одночасье мог стать Государем Всея Руси! А я – Императрицей! Теперь же двадцать пять лет приходится играть нудную шахматную партию: осторожно двигать королеву – «Гневную», ладей – великих князей и офицеров, чтобы в конечном итоге объявить шах и поставить мат королю Ники или убрать с доски эту королеву Аликс! Кстати, надо пригласить на сегодняшний вечер побольше офицеров гвардии и очаровать их… Может быть, они помогут ей в своё время взойти на трон, как это было с прапрабабками Елизаветой и Екатериной?!

…Желание немедленно приступить к действиям против врагов и соперниц постепенно стало наполнять энергией даму на средневековой кровати. Она ещё раз потянулась, а затем одним движением, как молодая, поднялась на ноги. Нажала кнопку электрического звонка. Камеристка словно ждала под дверью и появилась немедленно.

– Гертруда, ванна приготовлена? – спросила дама.

– Ваше высочество, всё готово! – поклонилась камер-юнгфера.

– Телефонируйте от моего имени князю Белосельскому, Сергею, – пояснила дама, – и передайте через него приглашение ко мне сегодня на вечер трёх-четырёх офицеров его уланского полка! Да особенно попросите его привезти ко мне графа Лисовецкого. Скажите князю, что будет петь Вяльцева… Да, пригласите ещё полковника Бискупского из лейб-гвардии конного полка… Он такой милый…