Другой рукой он погладил её по голове, как маленькую девочку, и от этого ласкового движения ей, почти пятидесятилетней, сделалось так тепло на душе, как не бывало уже много, много лет.

– Бог правду видит! Он в обиду не даст! Терпи – и спасёшься! – утвердил свои обычные слова Старец, но и даже банальный смысл этих слов родил в душе графини великую надежду. Её душа от общения с Григорием Ефимовичем так открылась, что она готова была дать через Старца обет Богу о том, что больше никогда и никому не причинит зла, не возведёт напраслину. Ей показалось, что Распутин понял все её мысли.

Он поднялся во весь свой рост, а она осталась стоять на коленях подле его кресла и подняла лицо горе.

– Молись об этом, голубка. – Распутин, благословляя, снова положил ей руку на голову. – Бог милостив. Если ты будешь верить в любовь к человецам и нести страдание своё, яко Христос, с терпением и верой, то пошлёт Он тебе благость и утешение… А теперь – ступай с Богом и сделай вклад в богоугодное заведение! – взял её за руку и помог подняться с коленей Старец.

Ольга Валерьяновна была потрясена. Как мог он проникнуть в её мысли? – вопрошала она себя. Она боялась расплакаться. Но ещё больше она страшилась потерять свою независимость и отдать Старцу свою душу. Она поняла теперь, почему с таким пылом и любовью говорит о Распутине её несчастная племянница, почему так почитает его Аня Вырубова и, наконец, какую духовную поддержку нашла в этом простом русском мужике, исходившем вдоль и поперёк всё православное пространство, напитавшем себя благовестом всех знаменитых монастырей и храмов и взвалившем на свои плечи тяжёлые вериги старчества, столь одинокая среди пышного бала власти Александра Фёдоровна.

– Бог сам подаст тебе знак, когда земная царица призовёт тебя к себе для совместной молитвы!.. Етот момент уже близок! – напутствовал графиню Отец Григорий, – Я сийчас только слабый человек…

Графиня вернулась в свой опостылевший пустотой дворец, в прихожей которого не лежало ни одной визитной карточки гостя на подносе, а книга, где расписываются знакомые и друзья по праздникам, сияла девственной чистотой, и, еле сдерживая слёзы, поднялась в свою спальню. Там она бросилась, не раздеваясь, на постель и рыдала, рыдала, рыдала.

Слёзы облегчили ей душу и придали решимости скорей бежать из Петербурга куда глаза глядят.

Через три дня «Норд-экспресс» уносил графиню Гогенфельзен и великого князя Павла Александровича Романова в Париж, до весны, которая стала для «Мамы Лёли» порой надежд.

Бал в Аничковом дворце был назначен вдовствующей императрицей для старших внучек как бы в компенсацию за их полузатворническую жизнь в Царском Селе. Мария Фёдоровна, выдав буквально несколько дней назад свою любимую внучку Ирину, дочь Ксении и великого князя Александра Михайловича, за молодого князя Феликса Юсупова, исполнила сразу несколько своих далеко идущих планов. Во-первых, властная старая императрица с удовольствием насолила «гессенской мухе». Она хорошо знала, что Аликс терпеть не может распутного, капризного и авантюристичного молодого человека, считая его эгоистичным и подловатым неврастеником.

«Гневной» было приятно, когда её люди из окружения молодой Государыни донесли, что Аликс была взбешена выбором Сандро жениха для дочери и влюблённостью Ирины в этого аристократического проходимца. Вдовствующая императрица была почти того же мнения о Феликсе, но считала, что тот, войдя в Царскую Семью, остепенится и будет продвинут ею на какой-нибудь высокий государственный пост в качестве противовеса людям Ники и Аликс.

К тому же старый князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, был когда-то адъютантом мужа Эллы, великого князя Сергея Александровича. Теперь он оставался человеком Эллы при петербургском Дворе. А Мария Фёдоровна неплохо была осведомлена и о том, что отношения между сёстрами – Аликс и Эллой – начинали резко портиться. Элла очень завидовала Аликс, буквально вешалась на Николая, но он, до сих пор по-мальчишески влюблённый в свою жену, никак не хотел замечать ни частых приездов свояченицы в Царское Село, ни её влюблённых глаз.

Вступление в Семью Романовых молодого Феликса, нежно дружившего с Эллой, явно подогреет градус неприязни между всеми Юсуповыми и Александрой Фёдоровной.

Свадьба вбивала также клин в отношения между когда-то лучшими подругами – молодой Императрицей и Зиной Юсуповой, матерью Феликса-младшего. За спиной Александры Фёдоровны лицемерно воинствующая стареющая праведница Зина сделалась в свете ярой противницей Распутина, подхватывая и распространяя всякую клевету на Александру Фёдоровну. Так что интрига «Гневной» против невестки становилась очень разветвлённой и многоходовой.

Во-первых, решался очень важный материальный вопрос. Феликс остался, после гибели на дуэли его старшего брата, единственным наследником несметного состояния, вероятно самого большого в России. Ничто не свидетельствовало, что его отец, старый князь Феликс, мог успеть в ближайшие годы промотать это состояние, хотя и отличался вздорным нравом, унаследованным и его сыном. А материальное положение самой Ирины, поскольку она хоть и была внучкой Императора, но, согласно положению, являлась не великой княжной, а всего лишь «княжной Императорской крови», было не блестяще. Государственных выдач по цивильному листу ей уже не полагалось, а Ксения и Сандро не могли ей выделить достаточно большого приданого.

А что касается вздорности характера Феликса, считала вдовствующая императрица, то стерпится – слюбится. Это мало беспокоило её, потому как она сама всю жизнь страдала от крутого характера собственного супруга и только после его смерти почувствовала наконец вкус к настоящей жизни.

Теперь Мария Фёдоровна решила взяться за старших внучек и вывести их в свет, чтобы постепенно оторвать от Аликс и выдать замуж по своему разумению. Она просила также свою дочь Ольгу почаще приглашать племянниц к себе в Петербург и Павловск, чтобы «дикарки из Царского Села» постепенно могли выходить из-под влияния Аликс. Сегодняшний бал призван был стать началом этой долгой и коварной работы властной бабушки…

Великие княжны Ольга и Татьяна, разумеется, не представляли себе никаких подобных сложных расчётов и интриг придворной жизни. Maman и Papa воспитывали их действительно вдали от парадности и суеты большого света, может быть – даже слишком прививая ценности большой и дружной буржуазной семьи. Девочки обязаны были трудиться целый день, либо занимаясь рукоделием, либо изучая языки и другие полезные для современной дамы предметы, либо музицируя. Ольга и Татьяна обожали Чайковского и других русских композиторов. Когда в гости к маме приходила Аня Вырубова – а это бывало почти каждый день – или когда они вместе отдыхали в финских шхерах на яхте «Штандарт», то попеременно, в четыре руки с Аней, играли особенно любимые 5-ю и 6-ю симфонии Чайковского. Они были очень устойчивы к лести, искренне любили своих служащих и знали, как и Papa, по именам и отчествам не только их, но и всех офицеров «Штандарта», Конвоя и полков, шефами которых числились, а также служащих Александровского дворца…

Mama всегда учила их, что надо быть хорошими и воспитанными девочками, а для этого – первыми здороваться с теми, кто старше тебя, независимо от того, какое положение они занимают, улыбаться всем людям, хотя, может быть, и не любишь кого-то, быть хотя и экономными, но добрыми и не жалеть ни денег, ни сил для нуждающихся, никогда не капризничать и помогать друг другу.

Они и стали очень хорошими. Но, как всякие дети, они были ещё ужасно смешливы. И, увидев теперь на балу так близко растерянное лицо уланского корнета, который поразил их в Костроме своим рыцарски-мальчишеским ухаживанием за Татьяной, сёстры не переставали хихикать и делать друг другу какие-то знаки, идя в самом конце процессии, состоящей из царственных особ и дипломатов вперемешку.

Два старца, на попечение которых были отданы Ольга и Татьяна, барон Фредерикс, министр Двора, и барон Мейендорф-старший, занимавший весьма экзотическую должность при царскосельском дворе – «начальника великих княжон», привычно следовали ритму полонеза, изысканно ведя Ольгу и Татьяну, как это делали уже по пятьдесят лет на придворных балах трёх царствований. Но сегодня они никак не могли понять, что именно так возбудило их подопечных, когда великие княжны вошли в Белый зал. Нет, девочки не выходили из рамок приличий, но почему-то всё время пересмеивались, закатывали глаза и делали друг другу какие-то непонятные знаки.