– Почему же это шпионское гнездо вовремя не раздавила полиция? – с удивлением и негодованием спросил Государь.

– Ваше Величество, – подумав, ответил Пётр, – очевидно, потому, что уже в ноябре Дума раздавила министра внутренних дел Протопопова и парализовала его деятельность, обвинив устами настоящих германских агентов в шпионаже в пользу Германии…

– Господи! За какие грехи Ты так наказываешь Россию? – вырвалось у Николая.

Пётр видел, что Императору было больно и тяжело говорить об этом, что он давно и правильно оценил глубину трясины, в которую засасывало столицы и армию, но с такими помощниками и министрами, какие были у него, ничего не мог сделать для предотвращения катастрофы. Полковник решил изложить главное, ради чего шёл в Александровский дворец.

– Ваше Величество! – обратился он к государю. – У нас составилась большая группа офицеров, и мы хотим вывезти Вас и Вашу Семью в безопасное место за границей…

– Но я не собираюсь тайно бежать, как Людовик Шестнадцатый[155], из моей страны, – прервал Петра царь. – В любом случае я хотел бы остаться в России, частным лицом в Крыму, хотя князь Львов, глава Временного правительства и генерал Алексеев сообщили, что отправят нашу Семью к родственникам в Англию через Мурман, когда выздоровеют дети… Александра Фёдоровна колеблется, а дочери, как и я, хотят в Ливадию…

Николай помолчал, потом, с тоской в глазах, сказал от сердца:

– И Александра Фёдоровна и я – мы очень любим Англию. Мы были там счастливы с Аликс в гостях у её бабушки, королевы Виктории… Королевские замки там очень красивы… Добрые милые люди окружали нас, даже в городе, когда мы ходили по улицам… Но всё же для нас нет ничего дороже России!..

– Ваше Величество! – стал настаивать Пётр. – Вашей Семье здесь угрожает опасность… Ходят слухи, что эсеры-террористы хотят Вас убить. У нас есть план…

– Во-первых, я никогда не боялся за свою жизнь, мой мальчик! – снова, как когда-то, обратился по-домашнему к Петру Николай Александрович. – Во-вторых, в этой неразберихе и соперничестве Временного правительства и Совета никакой план не может быть надёжен.

– Мы хотим вывезти Вашу Семью из Александровского дворца на автомобилях, – решил пояснить полковник, – минуя Петроград, хотя бы на пристань в Петергоф, сесть там на небольшой пароход и по финляндским и шведским шхерам дойти до нейтральной Дании, где правит Ваш двоюродный брат…

– Это нереально по многим причинам, – живо откликнулся Николай Александрович. – На пути стоят морские базы Кронштадт и Гельсингфорс. Там хозяйничают уголовники в матросской форме… В Финском заливе поставлены минные поля, и надо знать их точное расположение, а это – секрет… Население в Финляндии и власти в Швеции разогреты германской пропагандой и враждебны России… При наличии телеграфных и радиотелеграфных станций всё предприятие обречено не просто на провал, а на гибель его участников… Так что, Петя, передай мою сердечную благодарность твоим друзьям за желание помочь, но бежать, как заяц, от моего народа я не собираюсь…

Пётр сидел понурый. Он был очень расстроен, что план его товарищей жестоко раскритиковал сам Государь, которого они так хотят спасти. Делать нечего. Надо было накапливать силы и ждать.

Пётр вдруг заметил, как патруль из двух солдат направился в их сторону.

– До свидания, Ваше Величество! – вполголоса сказал Пётр своему собеседнику и глазами показал в сторону патруля. – Передайте мой низкий поклон Её Величеству и особенный привет её высочеству Татьяне Николаевне.

– Передам, она уже выздоравливает… – улыбнулся в усы Николай.

Пётр, поднялся, сбил папаху на затылок и расхлябанной походкой, вытащив из кармана горсть семечек, направился в сторону патруля. Полковник Романов с беспокойством наблюдал за ним, пока не увидел, что патрульные приняли «солдата» Петю за своего и, покалякав пару минут, разошлись в разные стороны…

Незаметно подошло Благовещение и Вербное воскресенье. В пятницу вместе с Ольгой и Татьяной Николай отстоял всенощную в Фёдоровском соборе. Истово молились Богу и в Благовещение, у обедни и у всенощной. Когда возвращались домой из храма с пучками верб, то даже разнузданные караульные солдаты с красными бантами на лацканах шинелей при виде царя подтягивались, снимали папахи и крестились.

Николай был очень благодарен настоятелю Фёдоровского собора, скромному священнику Афанасию Беляеву, который заменил тяжело занемогшего духовника царя протоиерея Васильева и стал домашним священником Семьи в её чёрные дни.

Случайно, по воле судьбы, приблизившись к тем, кто ранее казался скромному настоятелю небольшой царскосельской церкви в сиянии регалий и власти смертными полубогами, отец Афанасий вдруг увидел, что эти люди, свергнутые с пьедестала, так же как и раньше – усердно, кротко, по-православному, часто на коленях, – молятся Богу. Их покорность и смирение были не театральными, скрывавшими мстительность или злобу, но полной отдачей себя в Волю Божию.

В один из дней, когда полковник Романов и его друг Василий Александрович Долгоруков срубили в парке огромную засыхающую ель и разделывали её двуручной пилой на аккуратные чурбаны, на расчищенной ими же дорожке показалась в сопровождении двух офицеров нервно вышагивающая, измождённая и сутулая фигура в полувоенной бекеше и каракулевой шапке «пирожком». Это был министр юстиции Временного правительства Керенский собственной персоной. Он пожелал увидеть арестованного «полковника Романова».

Караульные у ворот сказали Александру Фёдоровичу, что бывший царь гуляет где-то в парке. Керенский мчался по удивительно чистой дорожке в заснеженном пространстве, радуясь, что может идти наконец не в толпе, постоянно окружающей его, а в безлюдье и таким энергичным шагом, который выражает его динамичную сущность. Он всё время задумывался над тем, как ему следует обратиться к бывшему Императору: «Гражданин Романов?..» – не подходит, царь не может быть гражданином… «Ваше Величество?..» – не годится, поскольку будет каким-то признанием миропомазанности… «Полковник Романов?..» – вот-вот, то самое, что надо!»

Министр юстиции увидел вдруг на краю утоптанной поляны каких-то двух военных, явно увлечённых пилкой дров. Один из них был без фуражки, с всклокоченными волосами, в которых застряли мелкие щепки.

– Послушай, любезный, – обратился к нему Керенский, – где тут?..

Офицер повернулся и поднял на министра лучистые синие глаза.

Непонятная сила заставила Керенского принять стойку «смирно», и он сумел только почтительно выдохнуть:

– Ваше Величество!

За стенами узников Александровского дворца прошла весна, а в их положении ничего не изменилось. Семья уже отобрала в дорогу те любимые вещи, которые хотели взять с собой, когда придёт приглашение Джорджи Английского, тем более что Керенский, который довольно часто посещал Царскую Семью, постоянно говорил об этом. Но приглашения всё не было и не было…

Тёплая, а временами жаркая до духоты погода продолжалась в столице с конца мая. Не смягчало жару даже обилие вод. Временами на Петроград и Царское накатывался запах гари – это, совсем как летом 1914-го, горели в дальних окрестностях леса и торфяники.

На Невском проспекте было не протолкнуться ни днём ни ночью. Всяк, кто хотел вместе с воздухом вдохнуть хоть глоток свободы, выходил на главную улицу полюбоваться отсутствием городовых и дворников, разудалым видом солдат и прапорщиков с красными бантами на гимнастёрках, содранными с лавок «поставщиков Двора Его Величества» вывесок с гербами Дома Романовых. Свобода была и в том, чтобы лузгать семечки и плевать кожуру от них хоть во все стороны – благо что крикливые по-южному торговки навезли их пудовыми мешками и предлагали по копейке большой гранёный стакан.

Как человеку образованному и культурному, Александру Фёдоровичу Керенскому страсть толпы к семечкам не только не нравилась, но доставляла и некоторые личные неудобства. Как многие другие министры р-р-революционного Временного правительства, он тотчас занял казённую квартиру бывшего последнего царского управляющего министерством юстиции Добровольского – рядом с Невским, на углу Большой Итальянской и Екатерининской улиц. Роскошная двухэтажная квартира, с полным штатом прислуги и поваром, с казёнными выдачами продуктов и прочего, очень понравилась Александру Фёдоровичу. А чем он хуже Гучкова – военного министра, который ещё скорее его, Керенского, занял такую же шикарную квартиру военного министра? Тем более что сами эти царские министры получили новые казённые места проживания в камерах Петропавловской крепости, под надёжной охраной.