Вся монархическая Европа с интересом ждала, когда Карл Первый осуществит своё намерение отречься от престола и короновать племянника Фердинанда, почти три десятилетия ходившего в звании кронпринца. Об этом намерении старый король кое-кому шепнул, и это сразу стало общим достоянием. Ждали этого и в Петербурге, у Певческого моста, где помещалось министерство иностранных дел. Именно глава дипломатического ведомства России Сазонов придумал сватовство сына Фердинанда Кароля к Ольге. Он рассчитывал этим браком отколоть Румынию от Германии и привязать к России…

Рослый Фердинанд, которого высокая барашковая папаха делала ещё выше, шагнул из вагона к Николаю Александровичу, обнял его и по-родственному облобызал, мешая другим выйти. Когда он отодвинулся, вслед за ним легко выпорхнула красивая моложавая дама, которую Ники также расцеловал в обе щёки и назвал Мисси.

Это была Мария Саксен-Кобург-Готская, дочь родной сестры его отца Марии, вышедшей замуж в Англию за герцога Эдинбургского.

Третьим на платформе появился их стройный старший сын, румынский принц Кароль.

Хор трубачей гусарского полка, выстроенного для почётного караула, грянул гимн Румынии. Нандо, как Фердинанда называл Государь, и Николай в сопровождении великих князей, приглашённых на встречу, обошли строй почётного караула, откозыряли ему и на нескольких моторах отправились в Александровский дворец, где назначены были апартаменты для гостей и их свиты.

Александра Фёдоровна и дети встречали гостей в парадной ротонде дворца. Было очень мило и по-родственному. «Младшая пара» неотрывно наблюдала за Каролем, и он ей понравился. Сам принц не знал, на кого ему следует смотреть – разговоры в его семье шли об Ольге, а ему больше понравилась Татьяна.

И радушным хозяевам, и их гостям было очень приятно, что целую неделю они проведут под одной крышей и смогут вволю наговориться. Ведь обе семьи были так одиноки в своих дворцовых заточениях.

Парки Царского Села ещё были покрыты сугробами снега, а водоёмы – сине-серым весенним льдом, когда вечером Дня Благовещенья два Императорских поезда с интервалом в час отошли от дебаркадера Царского павильона станции Александровская. Первым, как всегда, шёл поезд с чинами свиты и багажом. Вторым отправилась в Крым Царская Семья, самые приближённые к ней обитатели Александровского дворца и небольшой обслуживающий персонал.

Государь и Императрица располагались в своём вагоне, имея по большому купе, между которыми находилась ванная комната. В отделении Государя мебель была красного дерева, крытая тёмно-зелёным сафьяном, а у Императрицы мягкая мебель и стены были обиты её любимым светлым кретоном. В следующих двух вагонах помещались Наследник Цесаревич с воспитателем швейцарцем Жильяром и дядькой матросом Деревенько, великие княжны, обер-гофмейстерина Нарышкина, две фрейлины – княжна Орбелиани и Бюцова, гофлектриса Шнейдер.

Далее, в вагонах с более тесными купе, следовали самые необходимые свитские: вместо больного министра Двора графа Фредерикса – обер-гофмаршал граф Бенкендорф, дворцовый комендант Воейков, обер-шталмейстер Гринвальд, флаг-капитан Его Величества адмирал Нилов, командир сводного полка охраны Комаров и командир Конвоя граф Граббе, флигель-адъютанты Дрентельн, граф Шереметьев, лейб-медик Боткин, лейб-хирург Деревенко. Комендантом поезда был начальник дворцовой полиции Герарди.

Перед царским вагоном находился вагон с гостиной и столовой, а в трёх других, ещё ближе к паровозу, – буфет, кухня и прислуга.

Двое суток почти безостановочно мощный паровоз тянул синие лакированные вагоны с золотыми двуглавыми орлами через всю Россию – с севера на юг. Под Орлом царский поезд попал ещё в мартовскую метель, а за Харьковом деревья и кустарники оказались в цвету и стало так тепло, что пришлось в вагонах открыть окна.

Менялись ландшафты и климат, а жизнь в поезде шла по накатанной колее. В девять утра свитские собирались в столовой к утреннему кофе, приходил Его Величество. Государыня и дети пили кофе у себя в вагонах. Завтрак подавался как во дворце – в половине первого, дневной чай – в четыре часа и обед – в половине восьмого.

После обеда Государь частенько оставался в гостиной и играл с Ниловым, Граббе и Дрентельном несколько партий в домино. Остальные расходились по своим купе или собирались вместе у кого-нибудь, чтобы посудачить и посплетничать о знакомых. Поскольку Её Величество большей частью не выходила из своего отделения, завтракала и обедала там из-за нездоровья и строгой диеты, на которую сама себя обрекла, возомнив, что доктора ничего в её болезнях не понимают, «ближние бояре» частенько острили над лейб-медиком Боткиным по поводу его диагноза болезни сердца Императрицы, не совпадавшим, по мнению «своих», с Её цветущим видом.

Такой прелестный вид Александры Фёдоровны удивил особ свиты, когда их пригласили на вечерний чай в 10 вечера, который разливала сама Государыня.

Большое оживление в нудную вагонную жизнь вносили Наследник Цесаревич и великие княжны. Они были со всеми, в том числе и со слугами, очень милы и естественны в обращении, на редких остановках обязательно выбегали из поезда размяться и пошалить на свободе. Воейков был недавно назначен дворцовым комендантом и впервые видел великих княжон вблизи, в домашней обстановке. Привыкший к высокомерным и надменным, а часто просто невоспитанным отпрыскам самых громких фамилий России, в том числе и великокняжеских, он был поражён их скромностью, простотой и уважительным отношением Царских Детей ко всем людям без исключения.

Под лучами заходящего солнца синие вагоны прикатили на военную пристань Севастополя, где их ждали почётный караул от 50-го пехотного полка, всё морское, военное и гражданское начальство, а также ровный строй воспитанников учебных заведений.

Двое конвойцев отворили дверь царского вагона, откинули трап на красный ковёр, у которого опытный машинист плавно остановил царский вагон, и Николай Александрович, в белом морском кителе и морской фуражке, ступил на крымскую землю. В этот торжественный момент эскадра произвела салют в честь монарха. Задребезжали стёкла в вагонах, матросы, выстроенные на кораблях, стройно грянули «ура!». Эхо от дружного приветствия ещё долго бродило в Мекензиевых горах, когда высшие чины крепости, флота и города представлялись Государю.

«Штандарт» стоял на якорях напротив Царской пристани.

Самая большая океанская и самая совершеннейшая для начала XX века яхта, так же как и боевые корабли эскадры, была украшена флагами расцвечивания, которые в темнеющем небе весело полоскались под свежим ветром с юга.

Любимая Императорская яхта была вся в огнях. Несмотря на быстро опускающуюся темноту, ещё был виден её красивый силуэт: идеальная седловатость и изгиб палубы, называемые моряками «линией судна», красивые по уклону три высоких, словно у парусника, мачты и две трубы, в отличие от чёрного лакированного корпуса, окрашенные в палевый цвет.

На носу «Штандарта» двуглавый орёл, резанный из дерева, с короной на каждой главе, охватывал форштевень. На его широкой груди рельефом выделялся вензель: «Николай II». Другой орёл – имперский морской – был распластан во всю величину наклонной части кормы – подзора. Он держал в клювах и лапах четыре карты русских морей: Балтийского, Чёрного, Белого и Каспийского. Под этим орлом славянской вязью было выведено:

Деревянные украшения были покрыты шеллаком[87] и сусальным золотом. С большой любовью эту позолоту нанесли монашки Новодевичьего монастыря в Санкт-Петербурге, которые славились особыми секретами мастерства. Их позолота не поддавалась просоленным штормовым волнам морей и океанов, которые бороздил «Штандарт».

Церемония на пристани закончилась, на гребном катере Император подошёл к правому кормовому трапу, считавшемуся исключительно царским, и легко взбежал по нему на верхнюю палубу из белоснежного американского тиса. Палуба блестела как паркет и была гордостью не только команды «Штандарта», но и всего русского флота.