– А что мы сделаем с кавалерией? – поднял тяжёлый взгляд на Поливанова генерал Крымов.

– Кавалерия Николая Второго также будет подвергнута разгрому, поскольку это самый сохранившийся род оружия. Во время предстоящих серьёзных внутренних потрясений она способна решить дело не в нашу пользу… Есть хороший повод переформировать и перетасовать её так же, как мы сделаем это с пехотой… Поможет нам, как ни странно, отлично складывающаяся ситуация с артиллерией… Поскольку новых пушек и снарядов поступает теперь слишком много, а пополнение конского состава испытывает трудности, мы пожертвуем конницей ради артиллерии… Кавалерийские полки к декабрю надо свести из шестиэскадронных в четырёхэскадронные, а спешенных конников – растворить в толпе необученных новобранцев. На этой основе тоже надо хорошенько перетасовать офицерские и унтер-офицерские кадры. Генеральный инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович, с которым был предварительный разговор, горячо поддержит эту реформу!.. – самодовольно закончил Поливанов.

– А что же мы будем делать до первого марта?! – удивился молчавший доселе депутат Маклаков. – Неужели только говорить с думской кафедры?!

– Василий Алексеевич, – нарочито ласково обратился к нему Гучков, – теперь мало только говорить, хотя наши речи должны стать намного острее… Но есть и важное дело для нас, в тылу. Мы должны до февраля так встряхнуть общество, чтобы его температура поднялась до точки кипения!..

– Чем же вы думаете его так расшевелить, любезнейший Александр Иванович? – воздел Маклаков на свой нос пенсне и вперил блестящие стёклышки в Гучкова.

Александр Иванович выдержал паузу, пока все не повернулись к нему, ожидая его ответа, а потом удивительно спокойно, совсем по-домашнему, сказал:

– Убийством Распутина и Вырубовой…

Гучков тоже надел пенсне, оглядел всех гостей и был вполне удовлетворён тем эффектом разорвавшейся бомбы, который вызвал его ответ. Потом деловито стал давать пояснения:

– Убийство Распутина предпочтительнее, поскольку Вырубова женщина и её семья имеет прочные корни в аристократической части общества… Её смерть не вызовет у толпы такого ажиотажа, как устранение мужика, осмеливающегося давать советы царю… Но необходимо, чтобы в его убийстве принимали участие родственники царя. Тогда оно, во-первых, внесёт ещё больший раскол в Дом Романовых и сделает нашими союзниками всех его членов, кроме Царской Семьи. Во-вторых, великие князья неподсудны уголовным законам империи, и царь не сможет ни арестовать, ни отдать под суд никого из них, если они будут участвовать в этом убийстве. В-третьих, оно больно ударит по Александре, лишит её моральной опоры и надежды на использование целительных способностей Старца в отношении Цесаревича… Думаю, что до Рождества Христова обязательно нужно произвести этот акт!.. Василий Алексеевич, а нет ли у вас на примете подходящих кандидатов в исполнители? – уставился Гучков на Маклакова.

Тот вдруг хлопнул себя по лбу и вскрикнул просветлённо:

– Есть! Есть очень подходящие фигуры, Александр Иванович!

– И кто же? – встрепенулся князь Вяземский.

– Совсем недавно князь Феликс Юсупов-младший заговаривал со мной на тему об устранении Распутина, – хорошо поставленным голосом профессионального оратора сказал Маклаков. – Он сам близок к Распутину, встречается с ним… Феликс дружит, и не только платонически, – намекнул депутат на то что все и без него знали, – гомосексуальные отношения – с великим князем Дмитрием Павловичем, любимцем Царской Семьи… Этот щенок, когда не сидит рядом с царём в Ставке и не выпрашивает у него себе пособия и награды, болтается в Петрограде по борделям, а иногда развлекается любовью со своим другом Феликсом, когда свободен от мужских ласк другого августейшего педераста – великого князя Николая Михайловича… Я мог бы вернуться в разговоре с Феликсом к идее устранения Распутина и помочь ему аранжировать всё это…

– Прекрасно, Василии Алексеевич! – обрадовался Гучков. – Мы тогда оставим за вами руководство этой акцией… Только помните срок: не позже середины декабря, чтобы общественность успела достичь пика возбуждения до первого марта… А что скажут наши молодые друзья? – любезно обратился затем Александр Иванович к трём полковникам, сидевшим рядком по одну сторону стола.

Слово взял Половцов. Он долго служил по военно-дипломатическому ведомству, был военным агентом в Англии, где вошёл в высшие сферы британского общества. Теперь он сидел в управлении генерал-квартирмейстера Генерального штаба, где ведал связью с военными разведками Британии и Франции.

– Мои  л и ч н ы е  друзья в высших кругах Англии и Франции, – подчеркнул он слово «личные», – сообщают мне, что правительства Соединённого Королевства и Франции осведомлены в общих чертах о планах дворцового переворота и ничего не имеют против него при условии, если Россия всё-таки будет воевать на стороне Антанты…

– Кстати, что касается так называемого «морского плана», – продолжил свой доклад Половцов, тактично назвав «планом» заговор адмиралов и офицеров Морского Генерального штаба, душой которого были адмиралы Вердеревский, Колчак и капитан первого ранга Житков, собиравшиеся заманить Александру Фёдоровну вместе с Государем на борт какого-либо из находящихся под влиянием заговорщиков броненосца и вывезти их в Англию, по пути потребовав отречения от престола, – то британское Адмиралтейство нисколько против этого не возражает. Оно даже готово дать приказ своим подводным лодкам, базирующимся в наших портах на Балтике, сопровождать и охранять такой броненосец на самом трудном участке пути – по Балтийскому морю – до Датских проливов…

– Передайте своим друзьям в британском Адмиралтействе, что если «морской план» начнёт исполняться, то союзникам незачем охранять наш броненосец и отвлекать внимание германцев от него… Если Николая и Александру утопят их немецкие родственнички где-нибудь между Кенигсбергом и Швецией, то у нас будет меньше хлопот! – протёр своё пенсне Гучков. – Более того, мы даже проинформируем Вильгельма об этом «специальном рейсе».

– Но… – тяжело вздохнул Гучков, водружая пенсне снова на нос, – «морской план» остаётся весьма гипотетическим, хотя и удобным… Дело в том, что Государыня вечно больна, не переносит качки… Вряд ли в осеннее время она согласится побывать «в гостях» у моряков… Так что самым надёжным и реальным планом является «железнодорожный» – устройство ловушки для Императора где-то между Могилёвом и Царским Селом…

– Итак, – Александр Иванович посмотрел на золотую луковицу часов, вынутую из жилетного кармана, – подведём итог совещанию… Первого марта царь должен оказаться в ловушке!.. А очередную атаку для подготовки общественности к этому акту мы произведём первого ноября, на открытии сессии Думы… Ждите выступления Милюкова!..

Незаметно Гучков нажал кнопку электрического звонка, устроенную под крышкой стола у места хозяина. Вошёл артельщик и поклонился.

– Можно подавать обед! – приказал Александр Иванович.

Относительное спокойствие, которое Николай испытывал всегда в Могилёве и поездках в войска, к исходу октября стало нарушаться. Однажды, на пути из Киева, где он навещал Mama и сестру Ольгу, которая ещё летом буквально вытребовала у него разрешение на развод с Петей Ольденбургским и через несколько дней собиралась венчаться с полковником гвардейских кирасир Николаем Александровичем Куликовским, ему ярко, в красках, вспомнилось кругосветное путешествие на броненосце в юности. Поезд мчался под проливным дождём на север, в Могилёв. За окном мелькал, словно на исцарапанной ленте синема, чёрно-серый осенний пейзаж Белой Руси, а перед глазами почему-то встал синий Индийский океан…

Но приятные воспоминания быстро стали блёкнуть, а на передний план выходили нескончаемые упрёки Mama во время его пребывания в Киеве в адрес Аликс и Старца, попытки навязать ему пожелания бывшего близкого друга, а теперь ставшего оппортунистом Сандро, тёти Михень, Родзянки, Зины Юсуповой и других враждебными ему людей, –дать «ответственное правительство». «Перед кем «ответственное»?! – спрашивал он Mama. – Перед революционерами и заговорщиками в Думе?! Одни болтуны и демагоги, вроде Родзянко и Милюкова, которые засядут в Мариинском дворце, будут «ответственны» перед другими болтунами и демагогами, сидящими в Таврическом! В том, что они наделают ошибок и приведут Россию к поражению, нет никаких сомнений… А отвечать перед Богом и историей должен буду я? Как ужасно, что это отвратительное «высшее общество» и родственники оказывают на добрую Mama такое истеричное влияние, что она не способна ничего понять и не желает знать истинного положения вещей!..»