Такой же громоздкий, как и Крымов, вошёл бывший военный министр Поливанов. Широкая седая борода лопатой была аккуратно расчёсана у него на две стороны, под чёрными мохнатыми бровями скрывались маленькие глазки, которые радостно сверкнули при виде старого друга и соратника Гучкова.

Явились трое Генерального штаба полковников – Пётр Половцев, сын известного богача и мецената, ждавший своего часа в разведочном отделе управления генерал-квартирмейстера Генштаба, Сергей Дмитриевич Мстиславский-Масловский, член ЦК партии эсеров и библиотекарь Николаевской академии Генерального штаба, Борис Александрович Энгельгардт – член IV Думы и намеченный к должности коменданта Таврического дворца как будущей резиденции правительства «общественного доверия».

Последним пришёл видный депутат Думы, пламенный оратор против правительства и Распутина Василий Алексеевич Маклаков. С Гучковым они потёрлись бородатыми щеками друг о друга, изображая дружеский поцелуй, и вместе подошли к закусочному столу. Туда же стали подтягиваться и остальные гости.

Поливанов, не выбирая, взял со стола своей длинной рукой рюмку, выпил её, крякнул и сказал, обращаясь к Гучкову как хозяину обеда:

– Александр Иванович, я предлагаю слегка заморить червячка закусками, сделать дело, ради которого мы собрались, а потом можно будет и отобедать!..

Предложение всем понравилось, и господа стали наполнять тарелки кто чем хочет и рассаживаться вокруг овального стола, оставив председательское место Гучкову.

Когда все были готовы ему внимать, Гучков отложил в сторону салфетку и поднялся. Его вступительная речь была коротка.

– Господа! – поклонился он на все стороны, словно Козьма Минин перед нижегородцами. – Сегодня мы должны назначить точную дату свержения Николая Второго… По зрелом размышлении, с которым многие из вас согласны, я предлагаю первое марта!

Он обвёл глазами присутствующих, увидел, что возражений первый день марта не вызвал, и ещё раз подчеркнул:

– Первого марта 1917 года Николай Второй должен быть в ловушке и потерять корону, а если будет сопротивляться – то вместе с ней и голову!

Мрачный Крымов, допив второй фужер водки, процедил сквозь зубы:

– Я бы не возражал отвернуть ему голову одиннадцатого марта, в годовщину убийства его прапрадеда Павла Первого…

Поливанов знаком попросил слова у Гучкова. Александр Иванович поклонился ему и в знак согласия сел.

– Господа! – стараясь быть убедительным, вытянул шею генерал Поливанов. – Мы не должны спешить, но и оттягивать далее первого марта – невозможно!.. Мои информаторы в окружении царя сообщают, что Николай что-то знает о нашем комплоте… Кроме того, в обществе уже почти открыто говорят о заговоре, дворцовом перевороте, бунте в Петрограде… Поэтому мы должны обезопасить наших главных вождей, я имею в виду почтеннейшего Александра Ивановича, – поклонился он в сторону Гучкова, – и Михаила Васильевича Алексеева… Для этого я предлагаю следующее: Александр Иванович и Михаил Васильевич должны в ближайшие дни объявить об обострении своих болезней и тому подобное и уйти с политической сцены в тень… Особенно это важно для генерала Алексеева, поскольку имеются данные о том, что Николай не простил ему переписку с Александром Ивановичем и намерен улучить момент, чтобы уволить своего начальника штаба в отставку. Николай и Александра непредсказуемы в своих действиях, а теперь в их распоряжении – весьма способный и авторитетный министр Протопопов, который слишком много знает о нас…

– Ещё две недели – и мы его сломаем! – резко выкрикнул Гучков.

Поливанов благодарно поклонился в сторону хозяина и продолжал:

– Я уже посоветовал милейшему князю Львову на сырые осенние месяцы уехать в Крым… Царь безусловно отпустит Михаила Васильевича на лечение… Вместо генерала Алексеева мы подсунем Николаю Гучко временно исполнять должность начальника его штаба, а по сути хранить этот ключевой пост до решающего момента переворота…

– А почему бы быстренько не прикончить Николая в Ставке? – поставил вопрос решительный, но недалёкий Крымов. – Ведь у Михаила Васильевича, я знаю, найдётся сотня головорезов, которая сделает это быстро и тихо… Или не пристрелить его вместе с молодой царицей в Царском Селе, во время его любимых прогулок пешком по паркам?

– Убийство царя в Ставке немедленно вызовет раскол в действующей армии… Части, которые по-настоящему любят Николая, повернут свои штыки от германцев на генералов в Могилёве… – авторитетно стал разъяснять Поливанов давно продуманные им варианты, – Что же касается Царского Села, то там тоже есть верные пока царю войска, которые поднимут такой бунт в столице, который развяжет гражданскую войну и гибель всего высшего офицерства.

– Алексей Андреевич глубоко прав, – поддержал друга Гучков, – царь должен отречься или погибнуть, но… не в Ставке, не в Царском Селе, а в ловушке, куда мы должны его загнать!.. Кроме плана князя Вяземского и моего, с остановкой царского поезда в районе Аракчеевских казарм, могут быть и другие пункты, где есть наши люди. Главная задача – выманить Николая из Ставки за несколько дней до первого марта или из Царского Села, если он будет там в это время… Его надо как можно дольше держать вдали от Александры, поскольку её решительность и ум могут в последнюю минуту разрушить все наши планы… К счастью, Николай пытается делать шаги навстречу нам, вопреки советам царицы, и надо постепенно лишать его и её информации о том, что на самом деле происходит в столице, да и в самой Ставке… Поэтому, Василий Иосифович, на вас и на вашего коллегу, генерала Лукомского, ложится тяжёлая ноша осуществления этого плана, а также продуманного и хитрого неисполнения приказов царя, идущих вразрез с нашими целями. О ещё более важной задаче поведает сейчас Алексей Андреевич – как провести в армии реформу, которая разрушит все её монархические традиции, перемешает старые, чудом сохранившиеся военные кадры с уже распропагандированными запасными…

– Благодарю вас, Александр Иванович, вы избавили меня от необходимости излагать преамбулу… Я могу сразу перейти к делу, – басовито и уверенно начал Поливанов. – Мы начерно обсуждали с Александром Ивановичем и Василием Иосифовичем основы этой реформы, так что я излагаю наше общее мнение, – отметил бывший военный министр. – За существенное принято вот что: в Российской императорской армии хранителями главного сокровища – боевого духа и моральной основы «За Веру, Царя и Отечество» – являются полки. Царь это очень хорошо понимает и для поддержки духа до войны почти каждый день устраивал смотр какому-либо полку с последующими беседами в Офицерском собрании или приглашением офицеров на завтрак к себе в Александровский дворец… Во время своих поездок по фронту он упорно продолжает эту традицию. Поэтому в полках офицерство, уцелевшие кадровые унтер-офицеры и солдаты, как правило, хоть раз в жизни видели рядом с собой царя, и он сумел их всех обворожить… Эта масса способна даже при удаче дворцового переворота поднять всех его участников на штыки и начать такой бунт, по сравнению с которым революция 1905 года покажется детской игрой!.. В её нынешней форме Российская императорская армия должна перестать существовать до середины февраля, чтобы к марту и следов её не осталось!.. Потом, когда мы возьмём власть, мы построим новую армию.

Поливанов помолчал, выпил рюмку водки, крякнул вместо закуски и продолжал:

– Под предлогом необходимости увеличения количества полков, дивизий и корпусов пехоты из-за резкого удлинения линии фронта, с 1200 вёрст протяжения боевой линии до 1900 вёрст, виной чему стало поражение Румынии, Василий Иосифович должен начать с того, чтобы перевести пехотные полки из четырёхбатальонного состава в трёхбатальонный. Перемешать, словно колоду карт, под этим предлогом, командиров полков… Что касается дивизий, то это чисто организационная инстанция, но и их надо переформировать из четырёхполкового в трёхполковой состав… Получится на одну четверть больше генеральских вакансий, которые мы будем заполнять только нашими сторонниками… И они поведут новые дивизии туда, куда скажем им мы!