— Нет, — рычит Джули. — Нет, нет, нет, нет!

Она в два прыжка преодолевает ступени подвала, и к тому времени, как я догоняю её, она уже успевает прыгнуть на один из двух оставшихся мотоциклов. Джули пинает стартер, поворачивает дроссель и пулей вылетает из мастерской, оставляя меня задыхаться в синем дыму.

Я прыгаю на последний мотоцикл и смотрю на рычаги и переключатели, пытаясь вспомнить, как они работают. Если моя старая жизнь хочет ко мне вернуться, сейчас для этого самое лучшее время.

Я закрываю глаза и пинаю стартер. Кручу дроссель и отпускаю сцепление.

Мотоцикл прыгает вперёд, врезается в бочки с топливом и останавливается. Я падаю на руль, но мне удаётся не заглушить двигатель. Сзади по лестнице бегут Нора и М, они кричат мне, но я их почти не замечаю. Я снова нажимаю на дроссель и мотоцикл подо мной делает рывок. Я выползаю на улицу, едва сохраняя равновесие. След выхлопных газов от мотоцикла Джули ведёт вниз по улице и поворачивает за угол, как линия на карте. Я иду по следу.

ПОКА Я ПЫТАЮСЬ удержать равновесие на стальном монстре, мой мозг не перестаёт ворчать. Он напоминает мне, что Эйбрам и Джули — опытные водители с нормальными человеческими рефлексами, и я никогда их не догоню. Он напоминает мне, что мы не проживём с тремя старыми мотоциклами и сумкой карбтеина в глуши Монтаны. И у мозга есть личный интерес напомнить мне, что я без шлема.

Когда двигатель Джули просыпается и прочищает горло, выхлопной след исчезает, но к этому моменту я уже понимаю, куда она едет. Я вырываюсь за пределы города на открытую равнину, ведущую к аэропорту. Я нахожу её мотоцикл рядом с 747-м, около пыхтящего глушителя вьются лёгкие клубы дыма. Из самолёта слышен её хриплый от отчаяния голос.

— Эйбрам! Твою мать, Эйбрам!

Она стремительно несётся из рампы грузового отсека к своему мотоциклу, сжимая кулаки.

— Его здесь нет. Он слепой, тупой сукин сын, сраный трус, я думала, что он будет здесь, я думала, что он сел в самолёт!

— Джули, — я кладу ладонь ей на плечо, чтобы остановить её бешеную беготню, но она дергает плечом и скидывает руку.

— Если он нас бросил, мы в жопе. В жопе. Никакой Канады, никакой Исландии, мы останемся в этой долбаной пустыне и нам понадобятся месяцы, чтобы даже…

— Джули!

Наконец, она смотрит на меня.

Мне пришлось повысить голос, и я делаю вдох, чтобы говорить тише.

— Я знаю, куда он поехал.

— Откуда?

Я не собираюсь озвучивать ответ. Один раз я уже ткнул в этот шрам и почувствовал, как она вздрогнула от боли. Я смотрю на неё, и Джули всё понимает.

Она садится на свой мотоцикл. Я везу свой, разворачивая его по U-образной траектории, как ребёнок четырёхколесный велосипед, потом выжимаю газ и рвусь вперёд. Ноги подпрыгивают в воздух, и мне нужна секунда, чтобы поймать равновесие и найти упоры для ног. Я оглядываюсь на неё в надежде, что моя клоунская езда вызовет у неё улыбку, но её лицо остаётся мрачным. Джули может найти смешное практически в чём угодно: в оголодавших зомби, армиях скелетов, в собственном заточении и пытках. Но она никогда не станет шутить со своей мечтой о лучшем мире, и я боюсь за любого, кто встанет у неё на пути.

* * *

Старший брат счастлив.

Я люблю, когда старший брат радуется, потому что это значит, что всё в порядке. Он переживает сильнее остальных; он думает, что остальные недостаточно внимательны, даже папа, поэтому если старший брат счастлив, я знаю — мы в безопасности.

— Перри! Тащи водяные пистолеты! Мы можем устроить в лесу сражение! Старший брат набивает рюкзак одеждой и весёлыми штуками.

Футбольный мяч. Фрисби. Цветные карандаши и доска для рисования. Я хочу попросить, чтобы он нарисовал мне монстра. Мама сказала, что придуманные монстры страшнее настоящих. Я повешу монстра старшего брата на дверь, чтобы отпугивать их.

— Погнали, ребятки! — кричит папа. Они с мамой стоят у машины, двигатель работает, время ехать. Я хватаю водяные пистолеты, выбегаю и сгружаю их в кузов. Старший брат залезает туда, тянется вниз и поднимает меня за подмышки, как это делали папа с мамой, когда я был малышом. Мы сидим на ржавом металле, и я чувствую под собой грязную воду, которая собралась в трещинах, но мы с братом улыбаемся. Мы прижимаемся затылками к окну — это значит, что мы готовы ехать — и папа выезжает в город на скоростную дорогу, затем едет по дороге мимо старых сараев, потом по гравию, потом по грунтовке. Мы с братом прыгаем на ухабах, как попкорн на сковородке, который жарит мама, и я начинаю смеяться. Старший брат тоже смеётся, хотя он настолько стар, что уже почти взрослый. Он смеётся, потому что счастлив, а это значит, что всё хорошо.

* * *

Я съезжаю с шоссе на дорогу со старыми сараями. Теперь их нет — несомненно, сараи пошли на дрова для растопки, но бетонные плиты фундамента остались стоять, как баскетбольные площадки, неожиданно оказавшиеся посреди поля.

Я поворачиваю на дорогу из гравия, и мы проезжаем мимо нескольких десятков старых ферм. В моих украденных воспоминаниях нет ничего о тех, кто мог здесь жить, но когда Хелена сгорела, им пришлось уехать. Мне немного интересно, зачем они заколотили окна. Некоторые дома заперты, а в одном небольшом коттедже даже есть забор из металлической сетки, окружающий двор. Мельком я замечаю технику, не похожую на сельскохозяйственную, но заставляю своё внимание держаться дороги. Мы не найдём Эйбрама ни в одном из этих домов, расположенных на недружелюбном расстоянии друг от друга. Они всё ещё остаются соседскими, а он хочет быть в полной изоляции, которую может найти лишь в конце длинной грунтовой дороги. Я вижу, как некоторые дома оторвались от гравийной артерии и погрузились в лес как сырые и тёмные пещерные рты со знаками «ПРОХОД ВОСПРЕЩЁН».

Некоторые из них почти полностью скрыты ветвями и кустарниками, поэтому я переключаюсь на вторую передачу, внимательно изучая все окна. Когда мы приближаемся к месту воспоминаний, я начинаю волноваться, что за минувшие годы дорожка к дому Кельвинов полностью заросла, но затем я, дрифтуя, останавливаюсь. Джули останавливается позади меня. Когда пыль оседает, мы видим широкое шоссе, ведущее в лес. На дороге растёт трава, но она невысокая.

Кусты подстригали года два назад — их обрубленные ветки ощетинились новыми отводками.

Этой дорогой пользовались. А сегодня ей пользовался как минимум один человек. Через траву ведёт линия тёмной земли, оставленной одинокой покрышкой. Джули поворачивает дроссель и пулей проносится мимо меня, поднимая струю гравия, превращающуюся в брызги грязи. Я догоняю её, стараясь держать мотоцикл вертикально на неровной поверхности, но мне не приходится долго мучиться. Через несколько сотен метров по лесу мы подъезжаем к воротам. Тяжелые стальные трубы в красно-белую полоску, которые когда-то защищали городские парковки от угона транспорта. Словно Лесная Служба Монтаны пропустила уведомление, оставленное нами на планете несколько десятков лет назад.

Спраут сидит на коленях в конце дороги, пытаясь загнать гусеницу к себе на палец. Её отец пробует распилить замок на воротах карманной ножовкой.

— Раньше этого тут не было, — говорит он, не останавливаясь и не оборачиваясь. — Они вернулись?

Мы с Джули слезаем с мотоциклов и приближаемся к воротам.

— Я их искал столько лет, а они всё это время были здесь? — продолжает он.

— Эйбрам, — говорит Джули. Он продолжает пилить.

— Почти готово.

Джули смотрит на него, пытаясь привести дыхание в норму.

— Эйбрам.

Наконец, он поворачивается. Смотрит на неё, на меня и раздражённо поднимает руки.

— Как? Как, чёрт возьми, вы узнали, куда я поехал?

Джули смотрит на меня. На секунду мне кажется, что я должен ему рассказать. Его не было в большей части воспоминаний, которые я забрал у Перри, но я уверен, что мне хватит тех первых пяти лет, чтобы убедить его, кем я когда-то был. Если бы он знал, что чума не такая уж непобедимая, это бы пошатнуло его непоколебимое мнение? Или просто сломало его? Винтовка за его спиной затыкает мне рот.