— Мы ехали по следу, — говорит Джули.

— Брехня. Даже Дэви Крокетт не смог бы отследить мотоцикл на мощёной дороге.

— Эйбрам, пожалуйста, — говорит Джули, пытаясь поскорее соскочить с темы. — У нас, наверное, последний самолёт в Северной Америке. У нас есть долбаная колесница богов, которая отвезёт нас куда угодно, но она бесполезна без тебя.

— Я починил для вас отцовские мотоциклы. Организуйте банду байкеров-хиппи.

Я пас.

Он отворачивается и продолжает пилить.

— Мы уже это сделали, Эйбрам! — Джули делает несколько шагов в его сторону. — Ты согласился ехать с нами! Что изменилось?

— Я согласился только с тем, что Аксиома поймает меня, если я попробую поехать сюда. Поэтому я сюда прилетел.

— Почему этот грёбаный дом? Ты можешь полететь куда угодно, а выбрал вот это? — она показывает на грязную дорогу и окружающий её тёмный болотистый лес.

— Здесь есть бомбоубежище. И годовой запас провианта.

— Годовой? — насмехается Джули. — А что потом? Будешь охотиться на кроликов и всю оставшуюся жизнь дрочить в лесу?

Эйбрам не отвечает. Пила издаёт тонкий звук, похожий на высокую ноту, взятую скрипкой.

— Ладно, пускай ты покончил со своей жизнью, прекрасно, но как же Спраут? Ты хочешь похоронить её вместе с собой?

— Не впутывай её, — ворчит Эйбрам, не прекращая пилить.

— Она уже впутана! Она здесь! — Джули поворачивается к Спраут, которая, нахмурившись, наблюдает за перепалкой, пока забытая гусеница забирается вверх по руке.

— Спраут. Ты хочешь жить в лесу только с отцом? Или хочешь завести друзей и научиться разным вещам? Может, научиться строить или изобретать? Попытаться помочь миру?

Эйбрам разворачивается и швыряет ножовку в грязь.

— Не смей науськивать мою дочь. Это моё решение.

— Это её детство! — кричит Джули, снова делая к нему шаг. — Это её жизнь!

— Она моя дочь, чёрт побери!

— Она не твоя вещь! Она — человек!

Они стоят нос к носу, трясутся от ярости, и каким-то образом Джули удаётся смотреть на него сверху вниз, хотя её ноги намного короче.

— Папочка? — голос Спраут слишком тихий и робкий и почти теряется в напряжённой атмосфере. — Я хочу строить.

Эйбрам даёт воротам хорошего пинка. Замок щёлкает и створки распахиваются. Он грубо хватает Спраут подмышки и садит её на мотоцикл. Запускает двигатель и в воздух взлетает струя грязи. Перед тем, как они исчезают в лесу, Спраут бросает на Джули печальный взгляд.

Единственным звуком остаётся противный скрип зубов Джули. Затем она прыгает на свой мотоцикл и заводит его.

— Джули, не надо, — говорю я, направляясь к ней.

— Что не надо? — огрызается она.

— Не заставляй его. Ты же не знаешь, что он сделает.

— Это он меня заставляет, — отвечает она, повернувшись ко мне спиной. Я внезапно осознаю, что к ней привязан дробовик. — Я тоже не знаю, что сделаю.

Она поворачивает дроссель и с рёвом направляется по тропинке. Я следую за ней с нарастающим страхом. Мозг подкидывает мне картинки возможных исходов, и к тому времени, как деревья редеют, приближаясь к поляне, я готовлюсь к бою, умоляя прошлое ещё раз одолжить мне боевые навыки.

Когда я выруливаю из-за угла, Джули и Эйбрам уже стоят на поляне. Я жму на тормоз, и мотоцикл поскальзывается, подпрыгивает и выскальзывает из-под меня, а я падаю в грязь. Никто даже не смотрит, как я поднимаюсь и стряхиваю пыль с одежды. Они смотрят прямо перед собой на бревенчатый домик в центре небольшой залитой солнцем поляны. Неотёсанные брёвна, черепичная крыша и кирпичная труба обещают уютные вечера у огня — классический образ деревенского домика, если не считать дверей и окон. Дверь представляет собой совсем не деревенскую клёпаную сталь, а окна — тёмные отверстия с причудливыми стальными решётками.

В центре двери — знак. Зубчатая пустая мандала.

Эйбрам выдёргивает из рюкзака винтовку и слазит с мотоцикла. Джули делает то же самое.

— Держись поближе, Мура, — говорит Эйбрам и движется к крыльцу. Ни кресел- качалок, ни фонарей. Там, где должна быть дровяная поленница, лежат боеприпасы. Он подходит к окну и прислушивается. Я слышу только отдалённые трели птиц и шорох сосновых ветвей. Он хватается за тяжёлую дверную защёлку, приготавливает оружие и открывает дверь.

Стрелять не в кого. Домик пуст. Нет мебели и кроватей, только голый пол и кухонный уголок, заваленный посудой, вероятно, предназначенной не для приготовления пищи. Вместо лосиных голов и картин с пейзажами на стенах висят кандалы. С толстых кабелей, привинченных к стене, свисают резиновые наручники и ошейники. В кандалах никого нет, но тёмные пятна на стенах рассказывают мрачные истории.

— Что это? — шепчет Джули, держа дробовик наготове.

Эйбрам перебирает инструменты на кухонном столе. Скальпель. Расширитель.

Пила для черепа. Я вспоминаю Морг Норы и то, что было до него — место, где изучали Мёртвых и учились их убивать. Это самое простое объяснение, но здесь что- то не так.

Я шагаю вперёд и поднимаю со стола предмет, чтобы удостовериться в том, что я вижу. Кукла. Пластиковый голый пупс, белый как кость, с пустым плоским овалом вместо лица.

— Папочка, смотри, — говорит Спраут, поднимая что-то с пола и протягивая это Эйбраму. Кукольное личико. Или одно из них, неважно. Я вижу другие лица, разбросанные по столу. Маленькие бумажные кружочки, вырезанные из журналов: симпатичные мило улыбающиеся мужчины и женщины.

Спраут прижимает вырезку к лицу куклы и она прилипает. Что происходило в этом домике?

Эйбрам качает головой, будто хочет сосредоточиться. Он встаёт на колени и поднимает с пола крышку люка. Вытаскивает фонарик и смотрит на Джули.

— Побудь со Спраут. Джули мотает головой.

— Я тебя прикрою. Со Спраут может посидеть Р.

— Мне не нужно прикрытие, и я не доверяю «Р». Останься со Спраут. Он спускается по лестнице и исчезает в тёмном квадрате. Мы ждём.

— Ну? — через секунду кричит Джули. Тишина.

— Эйбрам? — она ступает на край люка и вглядывается в темноту. — Эйбрам! Она смотрит на меня, накручивая локон.

— Я не вижу его, — она оглядывается на Спраут, потом снова на меня. — Иди проверь.

Я осознаю, что стою в дальнем углу комнаты, будто что-то меня туда оттолкнуло. Я не помню, как оказался там. Идеальный чёрный квадрат люка будто недостающий пиксель в формирующейся реальности.

— Р?

Я несколько раз моргаю и подталкиваю себя к краю люка. Дневного света достаточно, чтобы разглядеть лестницу и небольшой участок пола под ней.

Заставляю руки и ноги выполнять свою работу и спускаюсь. Я затыкаю нос — воняет плесенью и разложением. Пиррова победа для моего обоняния, но ведь так пахнут все подвалы. Паутины и крысиные тушки. Это просто подвал.

Я спускаюсь на дно и вглядываюсь в темноту.

— Эйбрам?

Ответа не последовало, но по мере того, как мои глаза привыкают к темноте, я вижу, как его фонарик шарит по пустым ящикам. Я двигаюсь вперёд, заметив, что подвал больше самого домика. Это обширная бетонная камера с рабочими столами, полками и частично отделённой ванной комнатой. Интересно, домик был просто запоздалой идеей?

На столах и полках разбросаны инструменты, медицинские приборы и не поддающиеся объяснению странные вещи вроде стопки дорожных знаков и коробки с париками, но, в общем, в бункере довольно чисто.

Эйбрам сидит на полу напротив камеры, похожей на холодильник без двери, скрестив ноги. Фонарик освещает призрачным голубым светом его лицо — пустые глаза, сжатые губы — и внутренности холодильника.

— Всё пропало, — бормочет он. — Еда, лекарства, кровати, одеяла… даже грёбаная туалетная бумага. Они оставили только это.

Полки морозильника голые, но далеко не пустые. Аккуратно сложенные трупы возвышаются до половины стены, образуя градиент разложения: внизу сухие кости, посередине скелеты, обтянутые кожей, а наверху — коричневые раздутые тела. У некоторых в головах есть дыры, но их меньшинство. Кажется, большая часть умерла по непонятным причинам.