— Привет, — говорит он.

Он стоит в коридоре напротив девочки, из руки тянется трубка капельницы.

— Привет, — говорит девочка. — Я Спраут.

Мы узнаём её. Мы чувствовали её присутствие в наших залах. Это знание переходит к мальчику, и он улыбается.

— Я… — его улыбка сменятся изумлением. «Я кто? Я что?» Он впервые задаёт эти вопросы.

— У тебя красивые глаза, — говорит девочка.

— Спасибо, — отвечает мальчик. — Твой тоже.

— Хочешь увидеть второй? — она тянется к голубой повязке с нарисованной ромашкой. Ветер прибивает к двери в конце коридора кусок мусора, и она подпрыгивает. — Там шторм, — говорит она, позабыв о том, что собиралась показать.

Мальчик смотрит в окно. Квадрат света. Вот он снаружи, идёт позади девочки, за ним идут Джоанна и Алекс, а за ними остальные. Все привязаны друг к другу за запястья. Мужчины в бежевых куртках ведут их куда-то, ветер пытается вырвать мальчику волосы, но он глазеет по сторонам на меняющийся город. За городом стоит другой, который видно заплатками, будто через изношенную ткань.

Разрушенные небоскрёбы отполированы и заполнены людьми. На крышах растут пышные сады. По каналам, заполняющим улицы, плывут каноэ и паромы. И чёрное облако, нависающее над городом, рвётся напополам, открывается, как занавес, чтобы показалось солнце.

Девочка оглядывается через плечо и улыбается.

— Ты это видишь?

Мальчик изучает двигающиеся полупрозрачные слои, пытаясь подобрать ответ.

Я

ОТКРЫТЬ ДВЕРЬ — как открыть бутылку шампанского. Ветер и дождь врываются в вестибюль, отталкивая меня на шаг назад. Мы пойманы на середине спектакля Господа, но на чьей стороне он сейчас? Это разделение Красного моря или гибель Иова?

С неба падает вращающийся красно-белый треугольник и прилипает к стволу дерева.

«УСТУПИ».

Я игнорирую это сообщение, как и все остальные, и выхожу в шторм. Ураган оживил город. Всё население Манхэттена до последнего жителя,

которое едва ползало, теперь бегает в панике, как перед апокалипсисом. Попытки организованной эвакуации, которые мы наблюдали ранее, превратились в извечную игру «каждый за себя», отряды Аксиомы предпринимают слабые усилия, чтобы направить толпу или остановить взрыв жестокости.

Кажется, толпа плывёт в сторону моста Джерси, но не сомневаюсь, что мы пойдём против течения.

— Куда они увели мою дочь? — кричит Эйбрам Томсен, а Джули почти перекрикивает его:

— Где моя мама?

Я бы тоже мог присоединиться к ним: «Мои дети!»

Томсен озадаченно переводит взгляд с одного лица на другое, затем указывает на юг.

— Туда.

Мы выбираем проулок, чтобы избежать встречи с толпой, но ветер в узком бетонном каньоне становится ударной воздушной волной, сдирающей кожу с лица. Мы с М идем вперёд, чтобы снизить сопротивление воздуха для наших маленьких товарищей: я представляю, как Джули сдувает, и она улетает в небо, кружась, словно листик. А когда я смотрю на небо, воображая этот и другие ужасы, то вижу вдалеке вершину здания на Парк Авеню, 432. Я вижу вертолёт, парящий над ним: огромный двухроторный зверь, созданный, чтобы перевозить горы через океаны. Он кружит и качается над башней, наклоняясь почти горизонтально против ветра. Что он сейчас перевозит?

Ящик.

Над крышей пентхауса моего деда понимается металлический грузовой контейнер, выделяющийся красным цветом на фоне тёмного неба. Что может находиться внутри? В этом здании нет ничего достаточно ценного для него, чтобы спасать. Он не любил богатство, он любил богатеть. Он грыз мясо, но на самом деле хотел охотиться. Я могу представить только одну вещь, которую бы он стал спасать — себя.

Комок мусора, воняющий тухлой говядиной, шлёпает мне по лицу, и пока я отдираю и выбрасываю жирную мерзость, вертолёт улетает. Я не хочу думать о грузе, вокруг и так достаточно ужасов.

— Университет Пейс, — говорит Томсен, когда мы выходим на широкую автостраду и ветер немного ослабевает. — Туда они свозят свежих Мёртвых и Живых с потенциалом.

— Мама в плохом состоянии, — говорит Джули. — Она свежая, но… у неё повреждения.

— Если она способна работать, то они попробуют подлатать её в госпитале. Если нет, то увезут куда-нибудь ещё.

— Куда?

Ещё один порыв ветра заглушает разговор.

— Это тайна! — кричит Томсен. — Сейчас нужно бежать!

Эйбрам уже на полквартала впереди, он рванул сразу же, как только услышал место. Я понимаю, что за время нашего знакомства не было ни одного случая, когда он оставался с нами по какой-то другой причине, кроме необходимости. Что он хочет от своей жизни? Хочет ли он вообще чего-нибудь?

Мы бежим следом за ним, но через пару кварталов Томсен вдруг сворачивает на боковую улицу.

— Эй! — кричит Джули.

Томсен в замешательстве останавливается.

— Что?

— Куда ты?

— Нужно закончить! — кричит она, снова возобновляя бег. — Причина, по которой я здесь!

— Томсен, стой!

— Встретимся на Бруклинской набережной! — кричит она в ответ. — Барбара отвезёт нас на вечеринку!

С этими словами она исчезает в потоках дождя.

Джули ругается, но слова теряются в ветре. Мы бежим к университету.

* * *

Университет Пейс — это утилитарная бетонная коробка, больше похожая на страховую компанию, чем на священный зал науки. Я бы ни за что не догадался, что это учебное заведение, если бы не потрёпанные погодой металлические буквы на центральном здании. Некоторые из них оторвались и бешено вертятся на ветру.

Эффект просто завораживает. Будто здание раздумывает, кто оно.

Меня отвлекает отчаянный крик. Я вижу, как Эйбрам несётся к главному выходу, где несколько охранников из Аксиомы сажают детей в старый автобус. Автобус покрыт выгоревшими рисунками из какой-то старой рекламы канала Дискавери, двери похожи на челюсти акулы. Я вижу две знакомые головки, исчезающие в дверях: белокурые кудряшки и прямые иссиня-чёрные волосы. Затем челюсти захлопываются.

Я бегу быстрее, чем бегал тогда, когда было нужно остановить катастрофу и спасти мой дом и друга от безумия, которое я помог создать. Тогда я был недостаточно быстр. Мои холодные окоченевшие суставы сопротивлялись усилиям, и я прибежал как раз вовремя, чтобы ощутить обвиняющую пощёчину взрыва.

Теперь я бегаю быстрее Эйбрама, но будет ли результат другим?

Я останавливаюсь у захлопнувшихся дверей.

— Открой! — кричу я водителю.

— Эй, — говорит охранник, помахивая винтовкой у бедра и направляясь ко мне. — Этот автобус не для горожан. Отойди.

— Там мои дети.

— Если они в этом автобусе, значит, эти дети наши.

Эйбрам врезается в него сзади, тот падает на асфальт, а его винтовка улетает под автобус. Двигатель ворчит, и автобус движется вперёд. Я слышу, как Эйбрам дерётся с охранником, но сейчас не могу ему помогать. Я бью локтем по дверям, пока стекло не вываливается из рамы. Я засовываю туда руку и сражаюсь с рычагом открытия двери, но автобус ускоряется. Либо отцепиться, либо меня будет тащить следом за автобусом.

Я вытаскиваю руку и падаю на тротуар. Когда автобус проезжает мимо, я мельком вижу их лица: Джоанны, Алекса и их новой подружки Спраут, прижатые к окнам, затем они уезжают.

Что подумают обо мне мои дети? С того дня, как они оказались под моей опекой, я бросил их дважды: в первый раз, когда пошёл за своим сердцем, чтобы влюбиться и научиться жить, а потом они стали мешать мне, потому что был слишком занят борьбой с собой, и у меня не оставалось времени защищать кого-то ещё. Но сейчас, когда я вернулся, я делаю всё возможное, чтобы дать им жизнь, которую они заслуживают… но опять и опять ничего, кроме ужаса и опасности.

Эти мысли посещают каждого родителя? Буря вины и сомнений, несмотря на все благие намерения? Чувствовал ми мой отец такие же страдания, когда сидел в кресле, втягивая дым и чувствуя прошлые неудачи, проходящие по венам? Думал ли он о том, что может разорвать эту тяжёлую цепь?