Так или иначе, «Диктатура» не годится для слишком быстрого чтения и быстрых выводов. Ее актуальность связана не с тем, что читатель получает готовые рецепты правильного политического поведения. Скорее речь идет о том, что можно назвать настройкой теоретической оптики: без Шмитта здесь не обойтись. Изучение «Диктатуры» особенно полезно в бурные политические эпохи, когда привычные решения и привычные оценки совершенно непригодны. Конституционные кризисы, перемены в формах правления, переосмысление характеристик демократии и реакции, – все это требует надежных интеллектуальных ресурсов. «Диктатура» Шмитта – лишь один из них, но зато перворазрядный.

«Диктатура» впервые вышла в русском переводе в 2005 г. Это издание состоялось благодаря усилиям нескольких человек, роль которых я хочу подчеркнуть еще раз, не довольствуясь тем, что можно найти в выходных данных настоящего издания. Юрий Коринец, подлинный энтузиаст переводов Шмитта, занимался этой работой почти два десятка лет. «Диктатура» была не первым, но в тот момент самым большим сочинением Шмитта, с которым ему пришлось иметь дело. К сожалению, он не дожил до повторной публикации книги и признательность ему я могу выразить лишь посмертно, как дань памяти. Задача редактора книги тоже была неизмеримо сложна. Дмитрий Кузницын очень много сделал для переводов на русский философской литературы. Специфика текстов Шмитта требовала большой общей эрудиции, а нередко и дополнительных изысканий в разных областях. В многом поэтому получился надежный перевод, который мы публикуем без повторной сверки. Наконец, я особенно хочу поблагодарить издателя Владимира Михайловича Камнева. До «Диктатуры» мне удалось выпустить лишь один небольшой сборник Шмитта. С «Диктатуры» начинается новая история, публикации в издательствах «Наука» (СПб.) и «Владимир Даль», составившие значительную часть отечественной шмиттианы.

Для издания 2005 г. я написал большое послесловие «Техника диктатуры: к логике политической социологии». Оно было переиздано несколько лет назад в сборнике моих работ[56] «Sociologia: Наблюдения, опыты, перспективы», Т. 2. Переиздавая перевод, я решил не только написать новое послесловие, но и не заглядывать в старую работу. Получился совсем другой взгляд на Шмитта, другой текст, который не заменяет, а дополняет прежние рассуждения. Я очень признателен издательству Рипол-Классик за возможность издать его именно в таком виде.

Текст «Диктатуры» в неизмененном виде воспроизводит русское издание 2005 г., однако к нему сделано небольшое добавление.

Шмитт продолжал работать над старыми текстами до самого позднего возраста. Не переписывал их, а делал пометки или даже предлагал существенные изменения на полях. Несколько лет назад, готовя в составе сборника «Понятие политического» новый перевод брошюры Шмитта «Легальность и легитимность», я воспользовался новейшим изданием, поправки Шмитта вошли в состав книги как отдельный маленький текст[57]. Благодаря любезности доктора Герда Гизлера (Dr. Gerd Giesler), мы смогли включить такое добавление (оно есть в 8-м издании «Диктатуры» на немецком) в эту книгу.

Александр Филиппов,

Профессор НИУ ВШЭ

Усилия, прилагаемые к разрешению проблемы исключительной ситуации в праве, с 1969 г, в необычайной мере возросли. И это отвечает динамике развития, в ходе которого чрезвычайные и кризисные ситуации стали интегрирующими или дезинтегрирующими компонентами аномального промежуточного состояния между войной и миром.

Ввиду этого монография о диктатуре, опирающаяся на исторические документы и использующая продуманные понятия, сохраняет научный интерес. Возможно даже, что некоторые главы этой книги явятся теперь в совершенно новом свете.

Февраль 1978 г.

Карл Шмитт

Ссылки, приведенные в конце предисловия ко второму изданию, можно пополнить многими позднее вышедшими статьями, в которых развивается тема диктатуры и, в частности, рассматривается переход от классического, т. е. полицейского и военного осадного положения XIX в, к финансовому, экономическому и социальному исключительному положению XX в. Они напечатаны в моем сборнике «Статьи по конституционному праву» (1958), в разделе «Исключительное положение и состояние гражданской войны» (с. 233–371). Соответствующие места указаны в систематическом предметном указателе к этому сборнику (под рубриками: Исключительная ситуация, Диктатура, Чрезвычайное положение и чрезвычайные распоряжения, а также Классическое понятие исключительной ситуации).

Декабрь 1963 г.

Карл Шмитт

Предлагаемое второе издание этой книги дополнено очерком о диктатуре рейхспрезидента согласно статье 48 Веймарской конституции. Если отвлечься от нескольких незначительных изменений и добавления касательно так называемого вводного закона к статье 48, то речь тут идет о докладе, который я, совместно с моим уважаемым коллегой профессором Эрвином Якоби-Лейпцигом, прочел в апреле 1924 г. на заседании Общества немецких правоведов в Йене. Издательство «Вальтер де Грюйтер», публикующее труды этого общества, дало любезное согласие на новую публикацию. В силу технических особенностей подготовки этого второго издания текст первого пришлось оставить без изменений, кроме того, приложение было помещено после предметного указателя (с. 203–208). Подробное оглавление, приведенное на с. 210, быть может, компенсирует недостатки предметного указателя.

Научная критика первого издания, с которой пришлось бы полемизировать второму, к сожалению, не появилась. Все, чем научная дискуссия довольствовалась до сих пор, это общие похвалы, мимоходом выраженное одобрение разработанных мною понятий или их молчаливое использование, да пара язвительных замечаний в «Журнале публичного права». Исключение составляет замечание (которое в любом случае вызывает особый интерес, поскольку сделано авторитетным ученым) касательно особого вопроса, а именно значения словосочетания «наивысшая регалия», встречающегося в соглашении между императором и Валленштейном во время его второго генеральского срока (1632). В Журнале фонда Савиньи, в разделе канонического права (XII. 1922. S. 416 ff.) Ульрих Штуц показал, что «наивысшей регалией» можно назвать jus reformandi, в том же журнале (XIII. S. 518 ff.) И. Геккель привел дальнейшие доказательства возможности такого словоупотребления. Я не спорю с тем, что в другом контексте под словами «наивысшая регалия» может подразумеваться и jus reformandi, но им не всегда и не исключительно присуще такое значение. Здесь важно, что они означают в пятом пункте договоренностей 1632 г: «наивысшая в Империи регалия в захваченных землях, в качестве экстраординарного вознаграждения». Оборот «наивысшая регалия», «наилучшая регалия», «ценнейшее и совершеннейшее достояние» и т. п. (см.: Геккель 11 Там же. S. 523), особенно если учесть барочную манеру выражаться, с легкостью может употребляться и не в исключительном смысле. Далее, в XVII столетии сфера церковного была, разумеется, отделена от светской, и потому «наивысшая регалия» могла иметь особое значение как в одной, так и в другой сфере. В договоренностях с Валленштейном невозможно разглядеть политического интереса к jus reformandi. Зато версия о том, что под «наивысшей регалией» здесь понимается курфюршеский чин, тоже соответствует словоупотреблению той эпохи, кроме того, в контексте перечисленных вознаграждений она придает осмысленность словам об «экстраординарном вознаграждении» и хорошо согласуется с ситуацией 1632 г.