Авторами «Народного соглашения» (Agreement of the people) от 28 октября 1647 г., ставшего знаменитым как первый проект демократической конституции в современном смысле слова[259], были левеллеры, видевшие в Кромвеле предателя, поскольку после свержения короля он оставил за собой суверенную власть: Соглашение 1647 г. было представлено военному совету кромвелевской армии в качестве конституционного проекта, который со внесенными поправками 20 января 1648 г. был передан военным советом в нижнюю палату, но не как требование суверенного народа, а в качестве частной инициативы. Месяцем позже Кромвель подавил движение левеллеров, которое он считал фанатическим безумством, и заключил в тюрьму его радикального вождя Джона Лилберна. Тогда появились многочисленные листовки, в которых выражалось недовольство тем, что раньше Англией управляли король, лорды и общины, теперь же ей правят генерал, военный трибунал и общины, что нет всеобщего избирательного права и т. п. Эти прокламации[260], важные для понимания истории политической идеи, в интересующей нас здесь связи доказывают, что вопрос о суверенитете в те дни был уже решен. Сувереном был Кромвель. Вопрос теперь в том, можно ли его власть назвать суверенной диктатурой.
Полномочия, полученные Кромвелем как верховным главнокомандующим, которого Долгий парламент назначил генерал-капитаном всех вооруженных сил в Англии, Шотландии и Ирландии, сам он в речи от 12 сентября 1654 г.[261] характеризовал как переданную ему неограниченную власть. Это был пример комиссарской диктатуры, введенной Долгим парламентом, носителем суверенитета Английской Республики, которую можно сравнить с диктатурой принца Оранского. Комиссарская диктатура должна была прекратиться с роспуском парламента, которым она была введена. Но это еще не вело сразу к возникновению суверенной диктатуры. Во всяком случае, именно Кромвель 20 апреля 1653 г. разогнал Долгий парламент[262]. Наступившее в результате этого междуцарствие Гнейст считает «чисто военной диктатурой»[263]. На самом же деле это уже суверенное правление Кромвеля. Малый, так называемый Бэрбонский парламент, открытый 4 июня 1653 г., был составлен из уполномоченных офицерского совета, но созывался от имени лорд-генерала Кромвеля. 12 декабря 1653 г, после того как было объявлено, что парламент не оправдал ожиданий Кромвеля, он вернул последнему свой мандат. Кромвель огласил «Орудие управления» от 16 декабря, согласно которому он сам становился «лордом протектором», или регентом государства, а компетенции законодательной и исполнительной власти в соответствии с опытом деятельности Долгого парламента были отрегулированы в духе четкого разделения властей и предоставления широкой самостоятельности исполнительной власти. Однако 22 января 1655 г. Кромвель распустил и парламент, который был созван на основании этого «Орудия». Третий парламент, собравшийся 17 сентября 1656 г, принимает новую конституцию, по которой Кромвель становится протектором пожизненно и получает право назначить себе преемника. 25 марта 1657 г. парламент просит протектора принять имя, титул и пост короля Англии, но Кромвель отказывается. Наконец, 4 февраля 1658 г. Кромвель распускает и этот третий парламент, после чего до самой своей смерти 3 сентября того же года правит без парламента, а его сын Ричард на основании одного высказывания своего отца, истолкованного как завещание, становится его преемником в Протекторате.
При таких фактических и правовых обстоятельствах Кромвель являлся сувереном с момента роспуска Долгого парламента. Оглядка на офицеров своего войска имела чисто политическую природу. Кромвель никогда не выдавал себя за их уполномоченного. Попытки управлять при помощи парламента и конституции, которые он предпринимал в силу своей политической дальновидности, имели целью конституционно урегулировать собственный суверенитет и тем самым создать правовые ограничения его применению. В связи с этим «Орудие управления» 1653 г. можно считать первым примером конституционной монархии с октроированной конституцией. Что Кромвель удержал суверенитет как принципиально неограниченную полноту власти, стоящую над всеми регламентированными компетенциями, что он принимал решения по вопросам «государственной необходимости» (the necessity of the State), т. e. сохранил то, что в теории XVII в. именовалось jura dominationis, не подлежало сомнению. Здесь не место задаваться вопросом о том, были ли дальнейшие события, как они изображены у Гардинера, лишь попытками вернуться к прежнему состоянию, к методам правления королевы Елизаветы, или же в них действительно содержались зачатки конституционного государственного права в духе XIX столетия. Нарушением правовой взаимосвязи, революцией был только роспуск Долгого парламента в 1653 г. Все дальнейшее – это попытки Кромвеля интерпретировать свой возросший на этой основе суверенитет как собственное волевое решение. О военной диктатуре можно говорить лишь в силу того, что после роспуска парламента, собранного на основе «Орудия» (22 января 1655 г.), Кромвель какое-то время правил через посредство одиннадцати генерал-майоров, коих можно рассматривать как комиссаров-диктаторов. Им был поручен сбор чрезвычайного военного налога, которым облагались роялисты. Они располагали военной властью, предназначавшейся для поддержания общественного порядка, разоружения политических противников, ареста подозрительных лиц и т. п. Фактически они были комиссарами действия, осуществлявшими все высшие государственные полномочия в отведенных им округах. В своей речи 7 сентября 1656 г. Кромвель хвалит их за заслуги в восстановлении общественного спокойствия. На деле они имели большое сходство с комиссарами Национального конвента, но их диктатура оставалась в рамках суверенитета Кромвеля, от которого она была произведена. Это была военная диктатура в том смысле, что ее осуществляли комиссары-военачальники, но уже в 1656 г. Кромвель от нее отказался, ибо, как утверждает Гардинер, он был противником всякой военной диктатуры[264]. Таким образом, вопрос о том, можно ли осуществляемый самим Кромвелем суверенитет назвать суверенной диктатурой, остается открытым.
Если диктатурой называть простое упразднение разделения властей, то на вопрос этот надо отвечать утвердительно. Но именно такое состояние господствует в каждом абсолютистском государстве, и понятие диктатуры потеряло бы всякую ясность, если бы его стали без разбора применять ко всем подобным случаям. В политическом смысле всякое непосредственное, т. е, не опосредованное самостоятельными промежуточными инстанциями, осуществление государственной власти можно назвать диктатурой, понимая под ней централизм в противоположность децентрализации. О всеобщей связи этой абсолютистской идеи с понятием диктатуры уже говорилось в главе 1. А поскольку военная организация является наиболее ярким примером власти военного приказа, исполняемого беспрекословно и «с телеграфической быстротой» (Бернер), постольку диктатурой может именоваться всякая система, построенная на строгой дисциплине. С учетом своеобразной правовой природы военного приказа такое применение этого понятия должно было быть тем более возможным, что и комиссарская диктатура основана на поручении (commissio), понимаемом в смысле такого приказа. Этим же объясняется и связь с политической идеей цезаризма. утверждающегося путем государственного переворота и потому тоже привносящего в понятие диктатуры представление о ее противоположности легитимной монархии. Согласно этому смутному и юридически не проанализированному представлению. Кромвель и Наполеон были типичными диктаторами уже потому что имели генеральский чин. Но при теоретическом рассмотрении диктатуры нужно сосредоточиться на акционном характере диктаторской деятельности. Как в случае суверенной. так и в случае комиссарской диктатуры в ее понятие входит представление о том состоянии, которое должно быть претворено в жизнь деятельностью диктатора. Ее правовая природа заключается в том, что ради поставленной цели устраняются, в частности. правовые барьеры и препятствия, которые. судя по положению дел. являются несообразной этому положению помехой на пути к достижению этой цели. Отсюда вытекает, что рассмотренное выше развитие прусского военного абсолютизма не было диктатурой, что так нельзя назвать и полицейское государство, поскольку общий подъем народного благосостояния не является объектом проводимой диктатурой акции. Конечно. принцип организации полицейского государства. общий договор управления. содержит в себе элемент комиссарского характера, и потому оно родственно диктатуре[265]. Но у него отсутствует ТО, что придает акции ее точное содержание, а именно представление о конкретном противнике. устранение которого должно быть описываемой ниже задачей этой акции. Описание, о котором тут идет речь. содержит не анализ фактических обстоятельств с помощью правовых терминов, а чисто фактическое уточнение. Поэтому полицейскому государству всеобщего благоденствия знакомы многочисленные случаи более или менее оправданных акционных поручений, но оно даже в основе своей не является суверенной диктатурой. потому что не ставит свой суверенитет в правовую зависимость от выполнения конкретного намерения и достижения определенной цели. Результат, который должен быть достигнут акцией диктатора. получает ясное содержание благодаря тому что подлежащий устранению противник дан непосредственно. Психологически представление о состоянии, которое только надлежит достичь. никогда не может отличаться такой же ясностью, что и представление о непосредственно наличествующем состоянии. Следовательно. точное описание возможно посредством его отрицания. Зависимость от действий противника, которую Локк привлекал для обоснования особенностей федеративной власти. составляет собственное существо дела. Подобно тому как действие в целях необходимой самообороны по своему определению является отражением противоправного посягательства. происходящего в данный момент, и получает свое дальнейшее определение в признаке сиюминутности посягательства. так и в отношении понятия диктатуры нужно сосредоточиваться на непосредственной актуальности подлежащего устранению состояния в том смысле, что такое устранение выступает в качестве правовой задачи. дающей правовое обоснование только для таких полномочий, которые определяются положением дел и преследуемой устранением целью. Но подобно тому как понятие необходимой обороны вследствие этого становится независимым от содержательных особенностей ситуации. от ситуативной техники. используемой при нападении, а потому потребной и для защиты (развитие огнестрельного оружия полностью изменило конкретное содержание действий в целях необходимой самообороны). так и понятие диктатуры в зависимости от положения дел обладает различным содержанием. чем. однако. еще вовсе не устанавливается правовое различие между комиссарской и суверенной диктатурой.
