— И сколько членов Девятки были заточены в предметы? Сколькими управляет Марлин?

Сорнстерн пожал плечами.

— Думаю, всего двумя, но точно не знаю. Я заметил, что Марлин вообще ничего нам не говорил про этих призраков всё то время, что посылал их в город.

Виндстаг улыбнулся.

— А ты сказал бы на его месте? Это было его секретное оружие против Обарскиров.

— Или против нас, — задумчиво ответил другу Сорнстерн. — Или против нас.

— Если можешь поторопиться, подруга, то сейчас самое время, — прорычал Мирт у входа в альков.

— Доспешные ужасы? — спросила Шторм, которая лежала, прижавшись лбом ко лбу Амарун. Она была так близко…

— Да. Дюжина или больше. Летят вниз по улице с крайне угрожающим видом. Несутся по воздуху.

Шторм закрыла глаза.

— Как далеко?

Эл почти полностью пришёл в себя. Почти.

— Где–то в десятке шагов. Нет, уже в шести. Слишком распроклято близко!

Мирт прохрипел последнее слово, когда передний пустой доспех опустился перед ним на мостовую и взмахнул своим двуручным мечом. Внутри конструкта пульсировал зловещий внутренний огонь.

Сталь зазвенела о сталь, когда Мирт, пыхтя, парировал. Он не осмелился уворачиваться из–за девушек у себя за спиной. Ужас снова замахнулся, и второй его товарищ опустился на камни.

Мирт потряс головой. Как только этот присоединится к первому, он — мертвец.

— Шторм? — проревел он. — Есть какие–нибудь чудеса в запасе? Они нужны мне сейчас!

— Да, — раздался знакомый глубокий, более грубый мужской голос. — Думаю, найдутся.

Мирт облегчённо вздохнул и бросился в сторону. Как только доспешный ужас торопливо шагнул на его место, чтобы снова взмахнуть мечом, Эльминстер прошептал что–то — и ночь взорвалась яростным изумрудным пламенем.

Или это была вспышка чего–то другого? Со странным булькающим звуком, похожим отчасти на торжественную песнь, а отчасти — на вой пилы, оно опустилось на улицу медленно расширяющимся, пылающим конусом, всасывая в себя шагающие комплекты доспехов. Все до единого.

В движущемся, растущем сиянии видны были кружащиеся мечи, рукавицы и шлемы, сметённые, когда оно затрещало, потемнело, затрещало снова — и резко угасло.

Оставляя тёмную и пустую улицу, за исключением почерневшего, подпрыгивающего шлема, который прозвенел по мостовой и подкатился к сапогам Мирта. Внутри шлема по–прежнему кипел красный огонь.

Эл потянулся вниз одной из грациозных рук Рун, подхватил шлем и прошептал что–то быстрое и простое, что заставило красный огонь сжаться в бурлящую сферу. Затем он сунул сферу Шторм.

— Сохрани это для исцеления в будущем, когда потребуется.

Он направился за угол улицы. Мирт устало поплёлся следом. Несмотря на тело фигуристой юной девушки, он двигался, как разозлённый Эльминстер — а когда Эльминстер злился, получалось обычно весьма зрелищно.

Дардулкина уже не было в окне, и проделанную Арклетом дыру закрывала панель внутри.

Эльминстер долгий бесшумный вздох рассматривал осколки по краям разбитого окна, затем поднял руки и неторопливо сотворил заклинание.

Стена особняка с рёвом исчезла, обнажая внутренности полудюжины комнат и заставив козырёк из внезапно лишившейся опоры черепицы застонать, покоситься — и черепок за черепком обрушиться, чтобы с грохотом разбиться о железную изгородь внизу.

Мирт вытаращился на это широко раскрытыми глазами, затем вздрогнул.

Дверь в задней части одной из разрушенных комнат распахнулась, и изумлённый Ларак Дардулкин посмотрел на внезапную разруху с одной стороны своего дома.

Он увидел юную танцовщицу, которая по–прежнему стояла с поднятыми в последнем жесте своей магии руками. Драматичным жестом воздев собственные руки, он выплюнул гневное заклятье.

Воздух внезапно наполнился огнём, рычащие шары из которого с пугающей скоростью полетели в Рун. Мирт спрятался обратно за угол, выбросив руку, чтобы предупредить Шторм, и зная, что уже слишком поздно, слишком поздно даже цепляться за жизнь, пока…

Самый высокий из огненных шаров резко замер в воздухе, как будто столкнувшись с незримой стеной. Его яростное оранжево–красное пламя посинело, затем позеленело, затем стало сине–серебряным — и растворилось, песком осыпавшись на мостовую, но полностью исчезнув, даже не коснувшись камней.

Мирт боязливо выглянул за угол.

В этот раз настала очередь Дардулкина недоверчиво таращиться на происходящее. Его заклинание исчезло, как будто его и не бывало — и маг видел, как оно растворяется в воздухе, видел, как разгневанная юная девушка на улице в мгновение ока отражает самую сильную его боевую магию.

Она не могла такого сделать. Никто не мог.

— Кто… кто ты? — прошипел он, поворачивая в испуганной спешке кольцо, чтобы призвать свою лучшую защитную магию. Не дожидаясь ответа, он побежал через обнажённую, открытую ночи комнату, направляясь к своему сильнейшему магическому посоху, скрытому за одной из панелей.

— Меня зовут, — раздался спокойный, почти безразличный ответ, — Эльминстер.

Ловкие пальцы Рун задвигались снова — и когда Дардулкин отодрал панель и триумфально сомкнул хватку на мерцающем чёрном посохе, ощутив, как сила посоха струится сквозь него, следующее заклятье Эльминстера нанесло удар.

Вопреки безоблачному ночному небу звук был похож на удар грома,. Результатом этой магии было уже не чистое исчезновение, а серия взрывов, разорвавшаяя на части несколько комнат дома Дардулкина, швырнув камни, штукатурку и всё прочее высоко в ночное небо в направлении Шутовского луга. Карающий вихрь вырвал потрескивающий, злобно пульсирующий и в конце концов взрывающийся посох из рук мага и швырнул его прочь через ночное небо вместе с остальными обломками… и утих. Когда последнее эхо магии отразилось от ближайших строений, и из окон принялся высовываться оглушённый и растерянный народ, ошеломлённый и напуганный Ларак Дардулкин остался стоять посреди дымящихся руин, уцепившись за край открытой панели.

Его величественная чёрная мантия была разорвана, а на теле зажигались и гасли многочисленные деловито моргающие пятнышки света безмолвным памятником защитной магии, что сберегла его жизнь, но заплатила за это свою цену.

Со звуком, который вначале звучал как стон, но закончился вздохом, похожий на клык остаток внутренней стены наклонился и рухнул.

Не оставив Дардулкину за что цепляться.

Волшебник упал на захламленный пол, сжался в комок, и лишь испуганный взгляд мага сказал Мирту, что тот всё ещё жив.

Над павшим волшебником неподвижным квадратом висели в воздухе четыре доспешных ужаса, охраняя двери, которых там больше не было.

Завидев их, Эльминстер вздохнул. Затем зашевелил рукой в быстром, сложном чароплетении.

На протяжении долгих мгновений казалось, что ничего не происходит. Затем раздался единственный клинк. За ним ещё один. И ещё.

Что–то упало.

Затем целой серией клинков и кланков куски доспехов посыпались со всех четырёх парящих конструктов. Куски осыпались всё быстрее. До тех пор, пока в воздухе не осталось вообще ничего, лишь груды металла на полу вокруг дрожащего Дардулкина.

Тот мог только смотреть, время от времени лишь мяукая от недоверчивого страха, как опавший металл у него на глазах начинает ржаветь с невозможной скоростью.

Ко времени, когда Дардулкин дважды или трижды сглотнул слюну, всё, что осталось от его стражей — горы красновато–бурого порошка. Рассыпались даже рукояти мечей.

— Теперь можешь поплакать, — нежно сказал Эльминстер сжавшемуся в клубок архимагу. — Как, похоже, любят говорить в эти дни волшебники: всем нам когда–то приходится начинать познавать мир.

Стеная от ужаса, Марлин Грозозмей поспешил домой. Всё пошло совсем не так!

Что же теперь делать, что же теперь делать?

Остались ли вообще призраки синего пламени в его власти?