— Но… Но если ты не видел, что было в свертке, откуда ты знаешь…
— Логика, Поттер, — устало сказал Малфой. Он по-прежнему был страшно бледен, почти не отличаясь цветом лица от белой наволочки своей подушки, однако взгляд приобрел свою обычную цепкую остроту. — Твое зелье кипело, значит это был какой-то ингредиент, связанный с огнем. Если помнишь, никакие части саламандры не могут мирно взаимодействовать с рогатыми жабами — а в зелье были и желчь, и порошок из рогов, и даже сушеная жабья кожа.
— Я жабью кожу еще не клал! — запротестовал я, но Драко только усмехнулся.
— Ну слава Мерлину! — фыркнул он. — Если бы ты успел ее положить, реакция была бы еще сильнее. А тогда весь класс в лучшем случае попал бы сюда в полном составе, и со Снейпом во главе.
— А в худшем? — поинтересовался я.
— А в худшем — сразу на кладбище, — отозвался Малфой с непробиваемой невозмутимостью. — Одного не пойму — на что рассчитывал тот, кто тебе эту дрянь подбросил? Ведь его, или ее, накрыло бы вместе со всеми. Значит, то ли по глупости, то ли имела козырь в рукаве…
— И все равно, почему ты думаешь, что это был именно порошок чешуи? Это могло быть что угодно другое! — заупрямился я. — Желчь, кровь, толченые кости… Что угодно!
— Это был сверток, — все так же невозмутимо отбрил Малфой. — А значит, это не кровь и не желчь — они были бы в пузырьке. А толченые кости растворяются медленнее, зато действуют сильнее — твой котел разнесло бы вдребезги, будь это они. Целиковая чешуя тоже растворяется медленнее, и потом…
— Ладно, ладно, я понял! — вздохнул я. — Ты прав. Но почему ты думаешь, что это сделала Пэнси?
— Попрошу оставить свои догадки-разгадки на потом, — сердито сказала мадам Помфри, призвав откуда-то небольшой тазик и наполнив его бесцветной жидкостью, похожей на воду, но издающей резкий неприятный запах, какой часто бывает в магловских аптеках.
Драко скривился, но безропотно позволил медсестре окунуть в жидкость его изуродованные ладони. Я с удивлением увидел, как начинает спадать опухоль и выравнивается кожа, возвращаясь на место. Малфой морщился и сдавлено шипел сквозь зубы, однако мне казалось, что ему скорее просто неприятно, чем больно. Через несколько минут мадам Помфри начала медленно водить своей палочкой над поверхностью жидкости, шепча какие-то целительные заклинания, видно, чтобы облегчить и ускорить процесс. Я заворожено наблюдал, как исцеляются кисти Малфоя, и приобретают почти нормальный вид. Наконец мадам опустила палочку, и сказала Драко вынимать руки. Высушив их заклинанием, она взяла миску со смешанными препаратами, которые готовила во время нашего разговора, и осторожно стала наносить на все еще красные и воспаленные ладони Малфоя белую мазь, сильно пахнущую травами. Наложив густой слой, медсестра пробормотала новое заклятие, чтобы создать своего рода защитную оболочку для лекарства, а потом сверху наложила бинты — благодаря ее заклятию, мазь не впиталась в них, а осталась на руках, продолжая оказывать свое действие.
— Ну вот, мистер Малфой, на сегодня, полагаю, это максимум того, что можно сделать. Мазь снимет воспаление и оттянет остатки яда, который проник вам в кровь. Но боюсь, некоторое время вам придется побыть здесь. Яд есть яд — вам еще станет плохо, поверьте мне, хотя я, конечно, приму меры, чтобы по возможности облегчить ваше положение. Помните — сразу зовите меня, если почувствуете какие-то изменения в своем состоянии. А теперь вам лучше переодеться в пижаму и постараться немного поспать — вам необходимо набираться сил. Гарри, ты не поможешь Драко переодеться? — обратилась она ко мне, задвигая ширму вокруг кровати и направляясь в свой кабинет, прихватив свой запас зелий и прочих притираний и порошков.
Ну естественно, я помог! Малфой, правда, шипел и ругался, утверждая, что вполне способен и сам — но с забинтованными руками с застежками, пуговицами и прочим не очень-то повозишься, так что ему волей-неволей пришлось смириться с необходимостью принять мою помощь. Признаться, мне никогда не приходилось раньше раздевать и одевать другого парня, но к счастью, я так сосредоточился на том, чтобы справиться и не причинить ему неудобства, что почти забыл про смущение. В середине прошлого года Симус завел как-то разговор о геях и однополых связях, однако меня подобная перспектива не заинтересовала, не интересовала она меня и сейчас. Одно утешение — кажется, Малфоя тоже, судя по тому, что он стоял со скучающим видом, без малейших признаков возбуждения. Застегнув последнюю пуговицу на его пижамной рубашке, я с облегчением отступил в сторону. Драко кивком поблагодарил меня и забрался на кровать, вытянувшись во весь рост и блаженно поводя плечами. Я поборол желание подоткнуть ему одеяло, подумав, что вовсе не хочу выглядеть как наседка. Даже странно, что я испытывал по отношению к нему такую искреннюю благодарность — вообще-то, наверное, раньше я стал бы пытаться найти оправдание тому, чтобы отказаться от этого и обвинить его в чем-нибудь…
Вернувшаяся мадам Помфри выпроводила меня — пациенту был нужен покой, хотя, на самом деле, мое присутствие Драко совсем не мешало — он уже блаженно посапывал в подушку, и его лицо немного порозовело, по крайней мере, больше не сливаясь по цвету с наволочкой. Я вышел из палаты, чувствуя себя так, словно с моей души свалился тяжкий груз — все-таки, он не остался обезображенным навеки! Это было бы ужасно, несмотря на всю мою неприязнь к…
Я застыл, хлопая глазами, когда вдруг осознал, что слово «неприязнь» подумал по привычке. А на самом деле, что я чувствовал? Мог ли я продолжать относиться к Малфою по-прежнему — теперь, после того, что узнал о нем, и после того, что он для меня сделал? Я привык считать его врагом и чуть ли не злодеем, но что действительно плохого он сделал? Ссорился со мной? Но это неудивительно — он был обижен, что я не принял его дружбу тогда, перед первым курсом. Обзывал Гермиону грязнокровкой? Да, но… по сути, для него это едва ли было оскорблением — просто констатацией факта. И потом, мы ведь были врагами, и она принадлежала к нашему лагерю… К тому же он с шестого курса ее так не называл. Что же еще? Та история с Клювокрылом? Драко сам пострадал из-за своей же глупости, а все остальное — суд, приговор и прочее, — было делом рук Люциуса. Да по справедливости, можно ли даже и старшего Малфоя винить в этом? Это для нас все выглядело ужасно и несправедливо, потому что причиняло боль Хагриду. А если взглянуть с другой стороны — Люциус просто защищал своего сына. Гиппогрифы удивительно верны тем, к кому привязываются — например, тот же Клювокрыл долго горевал после смерти Сириуса, и даже возвращение в Хогвартс его не радовало по-первости… Но увы, обратное тоже верно — они превосходно запоминают обидчиков. Где гарантия, что свободно разгуливающий вокруг Хогвартса гиппогрниф не мог бы наткнуться как-нибудь на Драко еще раз? Тогда дело раной на руке могло не ограничиться… Конечно, сейчас вероятность этого уже мала — Клювокрыл очень умное, но все-таки животное, и память у него не настолько хороша, чтобы запомнить не столь уж и серьезную обиду — а ведь по сути Малфой, конечно, обидел его, но не так чтобы уж чересчур. А ума у гиппогрифа не настолько много, чтобы связать то происшествие и последующие злоключения, от которых, честно говоря, больше переживал Хагрид, чем он сам. К тому же, за прошедшие годы Драко вырос и изменился, и если у него хватит ума при встрече повести себя вежливо, то все может и обойтись. Но тогда, в тот год, когда воспоминания были свежи, это было очень, очень опасно! И Люциус это хорошо понимал — куда лучше, чем любой из нас. Да и вообще, честно говоря, Малфою от нас доставалось не меньше, а то и больше — постоянные проигрыши в квиддич, отстранение его отца от должности в попечительском совете, несочетаемые заклятия в конце 4-го курса, превращение в слизняка — в конце пятого…
«Да ты что, Гарри, ты послушай себя! Оправдываешь Малфоев! Что с тобой случилось?» — завопил в голове голос Рона. Я грустно усмехнулся. Вот именно что — случилось. Я вырос. Повзрослел. Перестал идеализировать то, что происходит вокруг, осознал, что мир не делится на хороших людей и Пожирателей Смерти — ох, как это пытался втолковать мне Сириус в свое время! «Ох, Сириус… А ведь Малфой твой племянник…», подумалось мне. Двоюродный, если я правильно помню гобелен в доме на площади Гриммо. И с Тонкс они кузены. Правда, вряд ли Малфой признает ее родственницей, но все равно — кровь не водица, так что должно же в нем быть хоть что-то хорошее! Я тут же горько усмехнулся. «Что-то хорошее»! Парень всего лишь в шестнадцатилетнем возрасте выкинул из своего дома Волдеморта с его Пожирателями, перешел на сторону тех, кого презирал, потому что счел их правыми, и еще — не забывай, Гарри Поттер! — он только что спас тебе жизнь, а ты еще ищешь в нем «что-то хорошее»? Мне стало стыдно. Да уж, хотелось бы мне надеяться, что если придет нужда, я найду в себе силы поступить хоть вполовину так же мужественно, как этот избалованный и вредный мальчишка, пять лет не дававший мне жить спокойно.
