Окончательно обессилев, я рухнул на колени. От вызванной облегчением слабости и опустошения кружилась голова. Последним усилием я упер острие меча в пол, и, наклонившись корпусом вперед, прижался лбом к холодной крестовине, украшенной кроваво-красным рубином. В который раз за вечер — и куда сильнее чем раньше, — меня пробивала крупная дрожь. Странно, парадоксально, может, даже чудовищно — но я почему-то чувствовал себя так, словно на сей раз действительно предал Драко. При этом — ну точно, чистое безумие! — я не испытывал никаких угрызений совести по поводу Блейз. Я закрыл глаза, не обращая внимания на чьи-то голоса, наполнившие кабинет — я не слышал, не воспринимал слов, звучащих для меня сейчас отдаленным жужжанием.

Прийти в себя — по крайней мере, отчасти, — меня заставили чьи-то теплые, сильные руки, которые обняли меня за плечи и потянули вверх, помогая подняться на ноги. В первый момент я подумал, что это… да вообще, кто это мог быть? Сириус? До сих пор только он поддерживал меня с такой заботой, но в Хогварсте сейчас ему взяться неоткуда… Тогда кто — может, Дамблдор? Но нет, директор все еще стоял по ту сторону стола, глядя на меня пронизывающим, внимательным взглядом. Потом он кивнул, словно увиденное его вполне удовлетворило, и склонился над столом, внимательно изучая останки Слизеринского медальона. Рон? Но нет — он замер на полпути ко мне от стены, к которой прижимался и только молча переводил ошеломленно-восхищенный взгляд с останков крестража на меня, и обратно. Но тогда кто же…

Я повернул голову — и заморгал, не в состоянии ни понять, ни хоть как-то оценить тот факт, что человеком, поднявшим меня на ноги, и сейчас твердо, но ласково поддерживающим за плечи, был… Джаред Поттер. От удивления я снова покачнулся, но он удержал меня, и мягко, хоть и решительно, высвободил меч из моих рук, а затем вперил немигающий взгляд в лицо Дамблдора.

— Я не знаю, что вы затеваете, директор, да и знать не хочу, — сказал он, чуть прищурившись, — но одно скажу вам точно — прекращайте это. Подобные игры со студентами даром вам не пройдут. Каким бы важным ни было то, что вы делаете — они еще слишком молоды, чтобы вмешивать их.

— Идет война, Джаред, — напомнил Дамблдор — мягко, но непреклонно. — В такие времена молодые люди вынуждены взрослеть куда быстрее, чем хотелось бы старикам. И наша задача — не оградить их от этого, ибо это не в нашей власти, а помочь им с этим справиться. Указать путь и научить следовать ему.

— Возможно, вы и правы, — нехотя согласился профессор аппарации после некоторого молчания. Я ожидал, что он продолжит свою мысль, но в этот миг у меня снова закружилась голова, и я невольно пошатнулся. Всеобщее внимание снова переключилось на меня. Сделав несколько глубоких вздохов, я выпрямился, давая понять, что мне лучше — хотя, по-правде сказать, улучшение было очень незначительным.

— Отличная работа, Гарри, — медленно сказал Дамблдор, выпрямляясь, и осторожно поднял за цепочку покореженный, изуродованный золотой медальон. Повреждения не были столь же сильными, как у диадемы, однако не оставляли сомнений в том, что крестраж уничтожен. — Ты действительно… удивительный, и очень отважный молодой человек. Это испытание было не из легких — но ты выдержал его с честью.

— О… Д-да… то есть… эээ… Спасибо, сэр, — запинаясь, пробормотал я, на мгновение закрыв глаза. Голова еще куржилась, да и сотрясающая тело дрожь все никак не унималась, так что соображать удавалось с большим трудом. Все-таки потрясение оказалось для меня чересчур сильным, особенно наслоившись на другие события этого вечера. В голове все еще мелькали воспоминания безжалостных, жестоких слов фантомов крестража. Директор понимающе кивнул — подозреваю, он тоже использовал на мне Легилименцию, однако, в отличие от обитавшей в медальоне твари, действовал деликатно и почти незаметно.

— Джаред, Рон, прошу вас, проводите Гарри в больничное крыло, — сказал, наконец, он. — Ему необходимо укрепляющее зелье, и, наверное, успокоительное. Впрочем, предоставлю судить об этом мадам Помфри. Передайте ей, что юноша пережил сильный стресс, — добавил директор, обращаясь к старшему Поттеру.

— Не волнуйтесь, Дамблдор, я позабочусь о мальчике, — отозвался Джаред. — Идем.

Его руки потянули меня куда-то в сторону, и я, с трудом соображая, поплелся за ним, про себя задаваясь вопросом, откуда он вообще взялся в кабинете Дамблдора? Хотя, с другой стороны, ничего удивительного. С тех самых пор, как он появился в Хогвартсе, этот человек, вроде бы, и не лез в гущу событий, но неизменно оказывался поблизости, когда происходило что-нибудь необычное. Мы спустились по лестнице и вышли в коридор, мое сознание то включалось, то выключалось — пожалуй, еще никогда я не испытывал ничего подобного. Ни на втором курсе, проткнув клыком дневник Риддла, ни неделю назад, в Выручай-Комнате, вдвоем с Драко разбив диадему Рейвенкло. Но сейчас… Наверное, Дамблдор прав: все дело в перенесенном стрессе и потрясении. Именно на это я реагировал так болезненно, а не на сам факт уничтожения крестража. В голове крутились обрывки фраз, кинутых фантомами крестража, и разбуженные ими страх, угрызения совести и стыд пробудились во мне с новой силой.

Рон, кажется, сначала шел рядом, но в какой-то момент я вдруг понял, что мы со страшим Поттером остались одни — и более того, место, куда он привел меня, и близко не напоминало больничную палату. Все так же поддерживая за плечи, профессор усадил меня на диван — и отошел. Часто моргая, я заозирался кругом, решительно ничего не понимая. Что это за место? Обставленная добротной, красивой мебелью комната больше всего напоминала небольшую гостиную, но выдержана была в мягких, золотисто-коричневых тонах, — а значит, не могла принадлежать ни одному из факультетов. Единственное объяснение, пришедшее мне в голову, — что Джаред привел меня в свои покои, — показалось почти смешным. С чего бы он был так добр ко мне — ко мне, «щенку недостойной грязнокровной девки», виновницы гибели его сына?! Да еще и в памяти услужливо всплыло «подходящее» воспоминание, вызывая ощущение дежа вю — как после гибели Седрика и возрождения Волдеморта Лже-Грюм увел меня — и тоже, якобы, в больницу… В душе, заодно с опасениями, снова вскипели гнев и обида — но не успели они оформиться в глупые и опрометчивые слова, как профессор аппарации снова оказался передо мной, и практически силой вложил мне в руку пузатый бокал с темно-янтарной жидкостью, налитой примерно на треть его высоты.

— Что… — начал было я, и профессор как-то странно, по-доброму усмехнулся.

— Дамблдор, все-таки, мыслит как директор, пекущийся о несовершеннолетних детишках, — сказал он. — Успокоительные зелья, микстуры и притирания — это все, конечно, очень хорошо, но… Это детские меры. После пережитого стресса ничего лучше вот ЭТОГО, еще не придумали. Что в нашем мире, что в магловском. Пей. Залпом, на вдохе. Вообще-то, так обычно не делают, но в твоем состоянии — будет в самый раз.

Я неуверенно посмотрел сначала на бокал в своей руке, а потом — на возвышавшегося надо мной человека. Почему-то мысль об отравлении даже не возникла. Пару раз моргнув, я глубоко вздохнул, и в несколько быстрых глотков осушил бокал.

Ой — ей, Мерлин Великий, лучше бы я этого не делал! Хоть иногда, Гарри Джеймс Поттер, тебе все-таки нужно думать головой! В первый момент я не почувствовал ни вкуса, ни запаха, что и позволило без помех проглотить непонятный напиток — а в следующее мгновение осознал, что, похоже, выпил жидкий огонь. Питье обожгло мне горло и пищевод, проваливаясь раскаленным комом в желудок, и меня накрыла жаркая волна, от которой тело в мгновение ока налилось теплом до самых пальцев на ногах и на руках — и даже до кончика носа. Я выдохнул, рот горел, как огнем, пожар внутри, казалось, только начал разгораться…

— Положи в рот, — моих губ коснулось что-то влажное, и я машинально прикусил это. Кислая прохладная жидкость засочилась на язык, целительным бальзамом проливаясь в глотку, и я запоздало сообразил, что жую, кажется, лимонную дольку — но не любимые сладости Дамблдора, а кусок настоящего, сочного лимона. Вообще-то, от кислого вкуса мне обычно хотелось скривиться, но сейчас это было даже приятно. Жаркая волна, омывшая тело, кажется, промыла мне заодно и мозги, — по крайней мере, в достаточной степени для того, чтобы я начал соображать побыстрее черепахи.