Но теперь мне стало легче. Помимо гриффиндорской чести и порядочности, удивлявших и меня самого, теперь мне помогало избежать искушения и элементарное слизеринское благоразумие — привычное и понятное, усвоенное мною чуть ли не с молоком матери. Использовать диадему по назначению означало всего лишь предоставить Темному Лорду очередную марионетку. Никакого величия, никакого ума тут и в помине не предполагалось — меня очень скоро постигла бы та же самая участь, которую уготовил в свое время для Джинни Том Риддл из дневника. Напитать своей жизненной силой осколок его души, заключенный в диадеме, и позволить ей завладеть мной — вот и все, чего он от меня хотел. Мне стало даже отчасти смешно. На что рассчитывает этот огрызок человека? Он всерьез полагает, что я такой дурак, чтобы повестись на эту чушь?
А голос — голос Волдеморта, как с дрожью осознал я, — ощутив отторжение, которое встретили его слова, решил, тем временем, сменить тактику.
— «Бедный наивный мальчик Драко, — зашелестел он. — Я ведь вижу, знаю, чего ты хочешь… Я вижу, к чему стремится твое сердце… ты жаждешь тепла, ты мечтаешь о дружбе… но тебе никогда не стать для НЕГО тем же, что есть его рыжий дружок! — зло, ядовито и насмешливо выкрикнул он вдруг. — Ты и правда хочешь быть другом Гарри? Да ты никогда не будешь значить для него столько же, сколько эти двое — нищеброд и грязнокровка! Ты, чистокровный маг, Малфой, лорд, аристократ — неужели ты довольствуешься подачками? Вторым местом? Объедками с чужого стола? Неужели ты НАСТОЛЬКО жалок!?»
Умом я понимал, что все это — такой же бред, как и предыдущие посулы мудрости и понимания, однако злые, безжалостные слова все же затронули в душе какие-то струны, отозвавшиеся яростной, ноющей болью в сердце. Ведь мне действительно никогда не стать для Гарри тем, чем стали Рон и Гермиона… Я никогда не буду значить столько же. ИМ он сможет простить и понять все, что бы ни произошло. Мне… готов ли он спустить хоть малейшее сомнение? Ему хватило намека Дафны и собственных домыслов, чтобы разорвать наши «дружеские отношения» и снова начать меня ненавидеть, когда он думал, что мы с Блейз обманули его. Что будет, если в какой-то момент я все же оступлюсь, как Рон в начале года? Уизел несколько месяцев не разговаривал с Гарри. Из-за него мы оказались в Башне Восхода и чуть не погибли, но даже после этого он дулся, почти ненавидел Поттера, — и что же теперь? Стоило извиниться — и все вернулось, и они снова лучшие друзья. Сможет ли Гарри простить меня так же легко, если возникнет необходимость? Я сомневался в этом…
— «Ты всегда будешь для него лишь дополнением, довеском к этим двоим! Он никогда не будет доверять тебе так же, как доверяет им! Никогда не станет ценить тебя настолько же, насколько их!»
— «Дрей… — в первый момент мне показалось, что это голос крестража просто сменил тон, продолжая нашептывать мне свою «литанию сомнений», однако я ошибался. Голос Гарри дрожал от внутреннего напряжения, но полнился той самой безыскусной искренностью, которая в наибольшей степени и притягивала к Поттеру сердца тех, кто его окружал. — «Может быть, я не самый лучший друг, который мог бы у тебя быть, но… Но я могу сказать тебе только одно — если наша дружба для тебя хоть что-то значит, то только это и важно. Тебе совсем не нужно стараться стать для меня кем-то еще, стать таким же ценным, как кто-то другой», — продолжал он. — «Достаточно того, что ты — это ты. Ты дорог мне сам по себе, такой, какой есть. Да, возможно, наша дружба еще очень хрупкая, и возможно, я могу порой в тебе сомневаться, но это не значит, что я ценю это меньше того, что есть у нас с Роном и Гермионой. Просто с ними мы дружим уже очень давно, знаем друг друга, можно сказать, как облупленных, а с тобой мы нормально общаемся всего лишь несколько месяцев. После лет вражды — это очень мало. Но я верю, что у нас… у нас еще есть шанс. Человеческое сердце достаточно велико, чтобы любить нескольких друзей, ты знаешь? Я не могу, и не стану отказываться от них ради тебя — да и ради кого бы то ни было, но… Обратное тоже верно, и ты знаешь это. Я не рассорился с тобой, как бы ни хотел этого Рон. Драко, я… Что я был бы за друг, если бы поступил так? Да и вообще, как бы там ни было, и что бы между нами с тобой ни происходило, это только НАШЕ дело. Мы разберемся с этим — но сами, между собой, а не при участии какого-то осколка души красноглазого выродка, который и понятия не имеет о том, что такое любовь и дружба!»
— «Патетично», — мысленно хмыкнул я Возможно, его речь была не самой красноречивой, не самой гладкой и красивой, и даже слегка банальной — но она была НАСТОЯЩЕЙ, искренней и, самое главное — правдивой от первого до последнего слова. К тому же, последняя фраза, пронизанная боевым духом, помогла мне собраться и вернуть себе ясность мышления. Гарри был вдвойне прав: во первых, это действительно только наше с ним дело, в которое не позволено лезть никому постороннему, а во-вторых, что мог знать о верности и дружбе Волдеморт, построивший свою жизнь на силе и страхе? Неуверенность и апатия, возникшие у меня под влиянием голоса-искусителя, схлынули без следа, и ко мне вернулось мое привычное язвительное хладнокровие. — «Ты прав. Пора кончать с ним».
Диадема теперь уже явно светилась призрачным багрово-красным свечением, не похожим на раскаляющийся металл, а скорее идущим откуда-то с духовной стороны объекта. Свет, казалось, ослепил меня, когда я снова взглянул на него, и проник в мой разум, затуманивая рассудок. Ярость, гнев, агрессия, излучаемые тонким серебряным украшением, буквально затопили меня, но краем сознания я все же смог уцепиться за прохладный островок спокойствия внутри меня — островок, означавший присутствие Гарри. Пора кончать с этим! Не знаю, кому из нас двоих принадлежала эта мысль, возможно, обоим сразу…
Нацелившись, я поднял клык василиска, готовясь нанести удар. Однако мы сильно ошибались, если думали, что искушающий шепот — единственная защита проклятого артефакта. Я не успел ударить. Багровый жар взметнулся от тонкой серебряной короны навстречу моей руке, несколько капель яда сорвались с искривленного клыка и упали на белую мраморную голову Годрика. От них мгновенно повалил зеленоватый пар — в первый момент лишь чуть-чуть, но постепенно сильнее и сильнее. Капли за считанные мгновения словно прожгли камень насквозь, втапливаясь в поверхность, побежавшую мелкими трещинками. Я инстинктивно подался назад и снова едва удержал равновесие. Гарри в тот же миг вскинул палочку, нацеливая ее на меня, готовый подхватить левитационными чарами, но я предупреждающе махнул рукой, показывая, что у меня все под контролем. Поттер палочки не опустил, но с заклятием не торопился. Тем временем трещинки в камне все углубляясь, тут же наполняясь зеленоватой жидкостью. Да не может быть, чтобы это был все тот же яд — в тех двух каплях, что сорвались с клыка, и половины этого количества не будет! Несомненно, это какие-то чары…
Паутинка трещинок оплела голову мраморного изображения Гриффиндора, оставив невредимыми только ослиные уши и часть затылка, к которой они крепились. Не сдержав любопытства, я тронул клыком изрытую зеленоватыми прожилкам поверхность, и передняя часть головы скульптуры вдруг осыпалась мелким крошевом, оставив невредимой лишь сравнительно тонкую полоску сзади, переходящую в шею. Диадема соскользнула по ней ниже, и повисла на плечах изваяния, точно диковинное колье. Ее багровое свечение, казалось, пышет жаром — опять же, не физически, а в ментальном плане, словно обжигая само сознание. Я бросил неуверенный взгляд на Гарри.
— Мне кажется, все будет не так-то просто, — проговорил я и снова поднял клык, понимая, что лучше не медлить.
На сей раз ошибки быть не могло. В прошлый раз я подумал, что мне просто померещилось, что от исходящего от диадемы багрового свечения яд прямо-таки вытапливался из моего импровизированного оружия — но теперь ошибиться было невозможно. Чуть ли не из-под моих пальцев по изогнутой гладкой поверхности полилась зеленоватая струйка, падая на грудь и плечи изваяния Гриффиндора. Я вскрикнул, чуть не выронив свое «оружие» из рук — но к счастью, моей кожи яд не коснулся. На сей раз разрушение мрамора пошло быстрее и интенсивнее, чем тогда, а каменное крошево, вместо того, чтобы просто осыпаться на стулья, стол и на пол, вдруг медленно расплылось вокруг меня, точно облако сверкающих, хищно поблескивающих острыми как лезвия гранями. Пока самые ближние из них находились примерно в десяти сантиметрах от моего тела, но я был почти уверен в том, что это очень легко может измениться. Да и в любом случае, десять сантиметров — это ничтожно мало, каменные осколки повисли вокруг точно частая сеть, и не было ни малейшего шанса хоть как-то выбраться из этой ловушки. А если еще учесть, что они наверняка содержат в себе яд, разрушивший изваяние… Меня с ног до головы пронзил холодный, неконтролируемый ужас. Даже без всякого яда, одно движение — и меня располосует на тысячу тысяч крохотных кусочков. А туман, клубящийся среди более-менее крупных осколков? Мне потребовалось доля мгновения, чтобы осознать, ЧТО это такое — более мелкие частицы, которые сами по себе не видны невооруженным глазом — не более, чем каменная пыль. Но каждая из них — откуда-то я знал это совершенно точно — так же остра, как и ее более крупные собратья. Достаточно лишь вдохнуть этот «туман» — и можно распрощаться со своими легкими, да и со всеми дыхательными путями тоже. Я застыл, боясь вдохнуть, хотя каменная пыль только еще распространялась в воздухе.
