Осторожно попробовав спуститься на землю, я вынуждена была признать, что нога все-таки сломана. Проклиная про себя тот факт, что так и не удосужилась научиться более серьезным целительным заклинаниям, чем простенькое гаррино «Асклепио», годное только для заживления синяков и порезов, я торопливо пыталась припомнить заклятие для наложения шины, но тоже без особого успеха. Что же делать? Я не могу сидеть тут сложа руки, но и лезть в битву со сломанной ногой — чистое безумие! Впрочем, тревога за Гарри была куда сильнее голоса любого здравого смысла… может, если я не смогу соорудить шину при помощи магии, я хотя бы сумею изготовить из этих сломанных поручней что-то вроде посоха, на который смогу опереться?

Шепотом произнося заклятия — я была слишком потрясена и ошеломлена для невербального волшебства, — я отделила от скрученных чуть ли не в узел металлических трубок поручней длинную, искривленную немыслимым образом трубу, и попыталась сообразить, какими чарами смогу ее выпрямить, и насколько придется ее укоротить. Скрип металла с противоположной стороны заставил меня замереть. Опустив металлическую палку, я осторожно отодвинулась назад, к той ненадежной защите, которую давала искривленная стенка автобуса. Снова послышалось достопамятное рычание, и я с ужасом осознала, что на улице стоит почти ночь, стемнело, и в небеса за кромкой леса выплыла полная луна. Салазар-основатель, неужели нападающие действительно привели с собой оборотня?

Тварь, медленно, крадучись выбравшаяся из-за края автобуса, была самой отвратительной, какую я только видела. Раньше мне приходилось наблюдать оборотней только на картинках — правду сказать, в Малфой-Маноре соответствующей литературы множество, так что я считала себя своего рода знатоком… Во всяком случае, была уверена, что не удивлюсь, если увижу одного вервольфа в живую. Но этот… почти черный в неверном смешанном свете луны, магловских фонарей и вспышек боевых чар, он показался мне огромным — ростом чуть ли не до небес. Наверное, у страха глаза велики, однако оборотень и впрямь был больше своих собратьев. Опять же, в отличие от них, он не стоял на всех четырех лапах, подобно волку, и передние его конечности оканчивались когтистыми пятернями, по строению больше напоминающими человеческие руки, чем звериные лапы. Слишком высоко расположенные уши стояли торчком на макушке, а верхняя губа в оскале приподнималась, обнажая острые, как бритва клыки. Желтые глаза сверкали красноватым отблеском — тварь жаждала добычи.

Палочка в моей руке дрожала, а на глазах выступили слезы. Руку даю на отсечение — передо мной никто иной, как Фенрир Грейбэк, оборотень, две половинки которого живут в полной гармонии друг с другом. Насколько его человеческий мозг сейчас способен контролировать его тело? Вопрос был важнее, чем кажется. Оборотень способен либо обратить человека, укусив его, либо сожрать. От человека с рассудком Грейбэка можно ожидать и чего-то похуже, начиная от пыток, и заканчивая насилием. Воображение подсказало вариант, когда насильно обращенная и изнасилованная оборотнем, ведьма становилась его спутницей и супругой, и я с трудом сдержала рвотный позыв. А Тварь, непрерывно, но тихонько рыча, медленно приближалась ко мне на полусогнутых лапах.

Ужас, сковавший меня, отступил, оставив дрожь во всем теле, и почти наполнив душу отчаянием. Что я могу противопоставить оборотню — у меня нет серебряного оружия, единственного, что ему страшно! У меня, Гриндевальд побери, вообще нет при себе ничего серебряного — даже элементарного сикля! Их последних сил собрав в кулак остатки воли, я подняла свою импровизированную палку трясущимися руками, и выставила ее перед собой. Изогнутый конец уперся почти в грудь чудовища, короткий рык, движение…

Большая часть моего «оружия» со звоном рухнула на пол, и мне оставалось только в панике уставиться на конец, откушенный мощными челюстями, словно кусок печенья. Взвизгнув, я швырнула в оборотня остаток палки, одновременно вскидывая волшебную палочку.

— Ступефай!

Жалкая попытка, я и сама это понимала. Оборотни защищены таким количеством темной магии, особенно в первые часы восхода луны, что достать его чарами — никакой надежды. Его лишь оттолкнуло на пару шагов, не больше. Рычание стало громче, зверь припал поближе к земле, готовясь к прыжку.

— П-петрификус Тоталус! — почти всхлипнула я. Тот же эффект, но на сей раз пасть ощерилась полностью, а в глазах, устремленных на меня, вспыхнула жажда крови. Мне никогда еще в жизни не было так страшно, как при мысли, что через мгновение, неотвратимо, словно сама судьба, эти жуткие клыки сомкнутся на моей шее. И тут же с холодной ясностью поняла: есть только одно заклятие, против которого не устоять даже оборотню. Конечно, сила Луны ослабит эффект, но в моей ситуации выбирать не приходится. Одно-единственное заклятие, которое может сейчас спасти мне жизнь. Но хватит ли у меня сил, хватит ли у меня духу произнести его?

Грэйбэк распрямился, словно отпущенная пружина, кинувшись вперед, и у меня оставалась лишь доля секунды, чтобы попытаться спастись. Я извернулась, падая в сторону, и не сдержала крика от резкой боли в сломанной ноге. Массивное тело впечаталось в стену, в которую я только что вжималась, но оборотень сориентировался мгновенно. От удара металл прогнулся, и хватило одного удара его могучей лапы, чтобы смять останки стенки автобуса, точно лист картона. Рычащий зверь обернулся ко мне, и я поняла, что выбора не осталось. Отринув все сомнения, я вскинула палочку, ткнув ее почти в бритвенно-острые зубы оборотня.

— Авада Кедавра!

Смертоносное проклятие ударило прямо в оскаленную пасть, проникая внутрь. Взгляд Грейбэка остекленел, и чудовищный волк мертвым грузом повалился набок.

Но он был еще не мертв. Волка-оборотня в полнолуние убить чарами невозможно, равно как и любым другим оружием, кроме серебряной пули, или кинжала. Однако Авада в глотку — способ достаточно эффективный, чтобы хотя бы вывести его из строя на часок. Содрогаясь от упадка сил, вызванного темным заклятием, я отползла в сторонку, сдерживая рвотные позывы. Почему-то в памяти всплыло лицо Люциуса, серьезное и сосредоточенное, когда он объяснял нам принципы действия убийственного заклятия. «Вы должны уметь защитить себя, и иногда другого выбора не остается», — сказал он тогда. В тот момент, в четырнадцать лет, это казалось ужасным и отвратительным, ведь всегда можно обездвижить и обезоружить противника… Я не могла понять, зачем же нужно обязательно убивать? А вот теперь я понимала.

— Спасибо, папа… — пробормотала я, кое-как поднимаясь и садясь.

При взгляде на свою ногу, я снова не сдержала вопль ужаса. Порванный чулок потемнел от крови, и мне потребовалось пара минут, чтобы осознать, что нечто белое, виднеющееся выше щиколотки — мои собственные кости.

— О-о… — мягко сказал женский голос, и я с содроганием узнала Пожирательницу, неспешно выплывшую из-за останов корпуса «Ночного Рыцаря». — Наша детка доросла до Непростительных… Ну же, Блейз, разве ты не хочешь поприветствовать свою приемную тетушку? — в тоне Беллатриссы явно сквозила издевка. Она прекрасно понимала, что в моем состоянии мне не хватит сил на повторную Аваду — только не при открытом переломе, потере крови и шоке после первого в жизни применения проклятия (обучение не в счет, мы никогда не тренировались на чем-то сложнее пауков). Я медленно стала отползать назад, но боль в ноге при каждом движении была просто ужасна, да и, в любом случае, я понимала тщетность своих попыток избежать расправы. Белла шагнула вперед и наступила на волочащийся за мной подол моей мантии. Я всхлипнула, осознав, что окончательно проиграла, и закрыла глаза в ожидании неизбежной гибели. И тут, непонятно откуда, — возможно, от Гарри? — во мне проснулись гордость, и даже, наверное, отвага. Если мне суждено умереть, я не погибну зажмурившись, и дрожа от страха, как полное ничтожество. Открыв глаза, я с вызовом посмотрела на Пожирательницу.

— Ну, чего ты ждешь? — почти крикнула я. — Убей меня, что ты тянешь?