— У меня и начинать их особенного желания не было, — пожал плечами он. — Дафна не относится к моему типу. Я начал с ней встречаться, потому что у меня в тот момент никого не было, и еще… — он запнулся, и кинул на меня чуть виноватый взгляд.
— И почему же это еще? — полюбопытствовал я, заинтригованный этим. Драко скептически поморщился.
— Ну, я хотел отвлечь от тебя ее внимание, чтобы… хм, как бы это сказать… Ну, чтобы освободить дорожку Блейз, — признался он. — Я… Я знал, что она тебе нравится, и что она к тебе тоже неравнодушна, и…В общем, мне не хотелось, чтобы Дафна вам мешала.
— Тебе-то какая была разница? — спросил я. Он кинул на меня мрачный взгляд.
— Считай это приступом альтруизма, — ядовито отозвался Драко. — И давайте уже покончим с этим. Совпадение это или нет, но за Дафной надо приглядывать. Впрочем, этим я займусь. А теперь предлагаю вернуться к нашим проблемам. Гарри, мне показалось, или ты все-таки собирался отыскать то свое зеркальце?
— Да, да, уже иду, — кивнул я, поднимаясь. От меня не укрылось то, как вздрогнула Джинни при словах Драко о том, что он сам присмотрит за Дафной. Нет, между этими двумя определенно что-то происходит! Может, мне все же стоит поговорить с Малфоем на эту тему? Если он внушил Джин какие-нибудь ложные надежды, надо заставить его как можно скорее развеять ее заблуждение, пока это не повлекло каких-нибудь более серьезных последствий…
Однако подумать обо всем этом время еще будет. Сейчас, хочешь не хочешь, надо идти в спальню, искать это дурацкое зеркальце и проверять, будет ли оно работать. А если будет… При мысли об этом у меня начинало сосать под ложечкой, и приходилось напоминать себе, что недостойно, и не по-гриффиндорски — пасовать перед трудностями, и неважно, что именно называть трудностью — какое-нибудь испытание, вроде этапов Турнира Трех волшебников, приключение, вроде проникновения с Тайную Комнату или сумасшедшей эскапады в Министерство, или всего-навсего разговор с обиженной девушкой. Вот только почему последнее казалось раз в пять страшнее?
Кусая губы, я поднялся в спальню, и, открыв свой сундук-чемодан, стал медленно вынимать из него аккуратно сложенные вещи, и складывать их на покрывало, чтобы добраться до дна, где вперемешку валялись обрывки каких-то пергаментов, огрызки перьев, разнопарные носки, мятые носовые платки, пара старых шарфов, какие-то обертки и смятые упаковки от сладостей, обломки каких-то сувенирчиков, и прочая всячина. При взгляде на этот бардак мне стало стыдно, и я попытался припомнить, — а разбирался ли я здесь хоть раз за все шесть с половиной лет, что учусь в Хогвартсе? Выходило, что нет. Я в лучшем случае выгребал какие-никакие вещи, из которых вырастал, запихивал — и не всегда аккуратно — новые, но почти никогда не добирался до низа. Мда, найти в ЭТОМ зеркальце будет сложновато — при условии, что оно вообще уцелело. При мысли о том, что подарок крестного мог разбиться, мне стало не по себе. Да уж, едва ли Сириус обрадуется, что я ни капли не позаботился о том, что он мне доверил… С другой стороны, я ведь не знал, что у кого-то еще могут быть подобные зеркала, и не думал, что оно мне еще когда-нибудь понадобится…
Pov Блейз Забини
Положа руку на сердце, не могу сказать, что при утреннем разговоре с Драко я не покривила душой. В доме действительно было тихо, однако ни о каком спокойствии и атмосфере, способствующей самокопанию не было и речи. Всю ассиенду затянули в черные траурные тона — начиная от чехлов на мебели и заканчивая плотными драпировками на зеркалах. В субботу и воскресенье, пока в доме было не протолкнуться от съехавшихся на похороны родных и близких, — а родственников у семейства Эсперанса было немало, не говоря уже о том, сколько друзей Диего захотели проводить его в последний путь, — это казалось уместным и даже необходимым. Но уже в понедельник, глядя, как слуги выметают мусор и наводят порядок в доме, я поняла, что теперь, когда в доме осталось не так уж много народу, весь этот траурный декор создает более чем гнетущее впечатление.
Сегодня же дом и вовсе стал напоминать склеп. Мать, сославшись на мигрень, к завтраку не вышла, а убитый горем дон Родриго, хоть и спустился, был молчалив и задумчив, и напоминал скорее скорбную тень, чем человека. Конечно, я понимала, что это лишь видимость. Вчера с утра он тоже был таким — ровно до тех пор, пока не прибыли УОМП-овцы вместе с анимистом. Стоило взяться за расследование, как дон Родриго преобразился — он горел мрачной жаждой деятельности, которая отчасти даже пугала. Мне становилось не по себе при мысли о том, что ждет преступника, если (а точнее, глядя на дона Родриго, можно было смело менять это «если» на «когда») его найдут.
Однако вопреки всему, и даже тому меланхоличному состоянию, в котором я пребывала с самого дня похорон, разговор с Малфоем заронил в мое сердце надежду. Я всеми силами пыталась задавить ее в себе, убеждая свое внутреннее «Я», что еще не факт, что у Драко вообще получится все утрясти, и что даже если все получится, то я вряд ли сама смогу простить Гарри его поведение — а точнее, вообще смириться с тем, что он на такое способен…
Но где-то внутри меня, не умолкая, звучали слова Драко, которые я не могла стереть из памяти, как ни старалась: «ты серьезно хочешь играть в эту игру — кто кого обидит? Это может продолжаться до бесконечности, ты ведь знаешь. Сначала он обиделся из-за того, что счел, что ты ему изменила, теперь ты обиделась за несправедливое обвинение, потом опять он обидится за слишком долгую обиду…». Тщетно я пыталась заглушить их. Упрямый голосок второго «я», не желающего смириться с положением вещей, вторил воспоминаниям, насмешливо утверждая, что я все равно никогда не забуду Гарри, и ни за что не смогу устоять перед умоляющим взглядом его зеленых глаз. А что до его поведения… Я УЖЕ вполне понимала его — ему было больно, и он платил той же монетой, и делал это куда деликатнее, чем мог бы на его месте любой слизеринец, включая и Драко. В конце концов, даже порывая со мной всякие отношения, Гарри не вышел за рамки — ну да, он повысил голос, но я не услышала от него ни единого бранного слова, ни одного оскорбления, ничего подобного. Ну а то, что это совпало по времени со смертью Диего, и что я лишилась его поддержки в трудную для меня минуту, вообще нельзя ставить Гарри в вину. В конце концов, он ничего этого не знал.
Конечно, подавленное и расстроенное «сознательное я» не желало сдаваться без боя. Я тут же начинала безжалостно давить в себе расцветающую было надежду, напоминая, что еще ничего не решено, и что не факт, что Гарри вообще захочет возобновлять наши отношения. Эта мысль внушала тревогу — а что если, даже узнав правду, он все равно не захочет вернуть все назад? Что, если решит оставить все как есть?
Тогда я останусь здесь, — решила я. Не смогу каждый день как ни в чем не бывало ходить на уроки, и видеть его. В конце концов, в Бразилии тоже имеются магические школы, и я могу перевестись в одну из них. Уверена, мать не будет против. И вообще, мне уже есть семнадцать. При желании я имею право переселиться в любую другую страну, а отцовского наследства вполне хватит на то, чтобы купить себе скромненький домик, и прожить несколько лет, пока не закончу образование и не найду работу.
После завтрака дон Родриго собрался, и, встретив прибывших снова УОМП-овцев куда-то уехал вместе с ними. Осведомившись о здоровье матери, я пришла к выводу, что ее «мигрень» — всего лишь предлог не выходить на жару. Прихватив с собой книгу — один из своих учебников на сей раз, потому что ничто в мире не заставило бы меня сейчас покуситься на книги Диего, — я вышла в огромный сад, устроенный в совсем даже не бразильском стиле, а скорее напоминающий наш, традиционный английский. Клумбы, дорожки, повсюду — сезонные цветы, подстриженные кустарники, беседки, мостики над небольшими ручейками — некоторые из них были искусственными, другие — естественными. Правду говоря, до сада в Малфой-Маноре этому было далеко, даже делая скидку на климат, но с другой стороны, Малфои во всех поколениях отличались своей любовью к совершенству. Ну и не стоит забывать о том, что все-таки в Маноре основную работу выполняли домовые эльфы, тогда как в Бразилии это было большой редкостью, и основную прислугу тут составляли обедневшие маги и сквибы.
