— Отец, ты сказал, что Гайи — маг, это всерьез?

Отец едва глянул на него, но ответил:

— Мы все маги, сын, будто ты не знаешь.

— Знаю. Но этот бой… ты уверен, что мы все так можем?

— Тоже заметил, да? — он отвлекся от своих мыслей и повернулся к Нарайну.

— Заметишь тут.

Голова северянина катится по песку, кровь хлещет из обрубка шеи… а любимый брат его невесты сияет, как дитя на празднике — попробуй-ка забыть такое! Нарайн зажмурился, тряхнул головой, и закончил:

— Вроде ж так легко голову не срубишь.

— Вот именно, — кивнул отец. — Начинать практику с убийства… как будто не из-за таких вот подвигов появился запрет.

— Так что, его теперь в Орден к магам вышлют?

Отец промолчал. Интересно, он теперь думает, что Гайяри опасен, и от него лучше поскорее избавиться? Или, наоборот, жалеет, что так вышло? Славнейший Геленн Вейз был противником славнейшего Озавира Орса, это так. Но его сын — совсем другое дело! Он наверняка отцу нравился. Да и кому вообще он не нравился? Сильный, веселый, великодушный… вот разве что Нарайн будущему родственничку не доверял, да и то больше из-за Салемы… ревновал что ли? Признаваться стыдно, но не врать же себе, в сам деле.

Но даже Нарайн не хотел, чтобы Гайи отправили к магам. Салема ни за что не смирится с потерей брата, и если потеряет — не будет у них счастливой свадьбы. А может, совсем никакой не будет.

— Можно что-то сделать, чтобы не выслали? — спросил он снова.

— О, не волнуйся, — отец даже усмехнулся, — Славнейший Геленн постарается. Вывернет все связи, дернет за все нитки, до каких дотянется, лишь бы защитить наследника. Да и избранник Айсинар, думаю, не промолчит.

— А ты? Хоть Геленн тебе и не нравится, ты же не станешь ему мешать?

— Зачем это тебе? Вы же не дружите? — отец удивился, но не рассердился сильнее, наоборот, кажется, ему даже понравилось, что Нарайна заботит судьба товарища. — Или это из-за девочки, его сестры? Понимаю.

Вот! Раз отец сразу догадался про Сали, значит, все помнит и не думает, что его чувство к дочери Вейза блажь, которая пройдет, если не вспоминать. Самое время было признаться. Но вот так выложить весь план побега, а… потом что? Просить о помощи? Или просто — чтобы не мешал, как Геленну? Сделал вид, что ничего не знает?

Нарайн не смог решиться, только кивнул в ответ — и момент был упущен. Отец закончил:

— Мешать не стану. Обещаю.

И снова задумался о каких-то своих неприятностях, делиться которыми с Нарайном не захотел.

Год назад, когда Гайи только-только вышел на арену, Салема страшно злилась и обижалась на мать за то, что та запрещала ей смотреть его поединки. Каждый раз все только об играх и говорили: на базаре, в театре или в гостях; даже рабы и прислуга на все лады обсуждали победителей и смеялись над проигравшими. Подружки не давали прохода, с восхищенным придыханием расписывая подвиги ее бесстрашного братца, да и сам братец хвалиться умел за десятерых. И только она ничего не знала, не видела и слова вставить не могла, а должна была довольствоваться чужими рассказами.

Но в этом году игры ее не волновали, и даже финальный день оставил почти равнодушной — она готовилась к свиданию. Чуть ли не с самого утра выбирала платье и украшения, потом мыла и сушила волосы. Пусть у нее не будет особенного свадебного наряда, пусть она не сможет покрасоваться на Вечноцветущей, как другие девушки из старших семей, но это не помешает ей на каждом свидании выглядеть краше их всех вместе взятых. Чтобы Нарайн даже и не думал смотреть в сторону, а раз за разом влюблялся в нее еще сильнее.

Встречались они все также тайно, и делиться этой тайной Салема ни с кем не спешила. Приятельницы, не ровен час, проболтаются, пойдет слух, и тогда непременно дойдет до отца. На домашних слуг и вовсе положиться нельзя — все они обожают матушку и ей-то точно донесут. Полностью довериться Салема могла только лучшей подруге Лолии, но та тоже любила игры, а особенно Гайяри, так что сегодня и от нее никакой помощи ждать не приходилось. Что ж, с нарядами Салема и сама справится, не впервой. Она как раз пыталась уложить волосы ровными локонами, когда шум со двора заставил ее отвлечься.

Салема выглянула в окно и увидела Задиру, а верхом на нем — мальчишку-конюха из казенных конюшен, что у Большой Арены, единственного, кого из посторонних слушался жеребец брата. И сразу испугалась: бросилась во двор, на бегу поправляя домашнюю тунику.

Когда спустилась, во дворе уже была мать и несколько человек прислуги. Конюшонок, как раз передал поводья молодому невольнику-шиварийцу, что помогал смотреть за лошадьми, и, получив от хозяйки пару медяков, сбежал по своим делам.

— Что случилось? — громко спросила она. — Почему привели Задиру? Где Гайи, что с ним?

— Гайяри ранен, — сухо ответила мать. — Надо отправить за ним паланкин… нет, лучше повозку, быстрее будет, — и тут же окликнула: — Суни! Слышал? Запрягайте и в город.

Шивариец поклонился госпоже и, забрав коня, поспешил исполнять.

— Гайи ранен? Как? Тяжело?

Если славная Бьенна так строга и спокойна, значит, случилось что-то по-настоящему плохое. Салема растерялась, но постаралась взять себя в руки: чем она поможет, если будет метаться, как испуганная курица?

— Поеду за ним, — решила она. — Сейчас, переоденусь и поеду. Я быстро, даже не успеют запрячь…

Но мать и слушать не стала — сразу же запретила:

— Незачем. Отец уже там, он разберется.

Спорить с Бьенной Вейз было бесполезно, она еще раз повторила то, что и всегда: воспитанной девушке не место на боях, тем более среди наемников и рабов Арены, — и удалилась распоряжаться дальше. А Салема осталась ждать и волноваться. Она сорок раз оббежала двор, накричала на младших братьев и замучила мастера Ияда предположениями, что же могло случиться с братом, пока повозка не вернулась. Гайяри был в забытьи и не открыл глаз, даже кода его переносили в постель. Но отец заверил, волноваться не о чем: сама целительница Лукиана лечила его рану и сказала, что теперь опасности нет. А сонным зельем специально опоила, чтобы снять боль и дать отдых, так что пусть отсыпается.

Но Гайяри был бледен и казался таким вымотанным, что Салема все равно беспокоилась. Она не поверила, что это просто сон, так и просидела у его постели до вечера, то и дело вытирая глаза, чтобы не заплакать. Даже про наряды забыла, и про то, что собиралась как-нибудь по-особенному уложить волосы. Только про само свидание помнила, и, глядя на то, как наступает вечер, и тени деревьев синеют и удлиняются, все надеялась, что брат проснется раньше, чем придет время уходить. Как же она его оставит, не убедившись, что все хорошо?

Слава творящим, так и вышло: солнце едва коснулось верхушек деревьев, когда Гайяри открыл глаза.

— О, сестренка, привет, — сказал он сонно и улыбнулся.

— Ну что, живой? — спросила Салема нарочито-весело. Еще не хватало, чтобы брат понял, как она переживает.

— Живой. А ты, смотрю, не особо верила, сидела тут и ревела целый день? Чего глаза-то такие красные?

— Вот еще! — фыркнула она. — Привык, что по тебе все девчонки убиваются. А я просто задремала от скуки. Как же это великий златокудрый демон позволил так себя отделать? Ты же у нас вроде непобедимый, а?

Салема со смехом щелкнула брата по носу. Он не обиделся, но нос все равно задрал:

— Голова моего соперника где-то в песке валяется, а без головы победить сложно. Так что да, сестренка, я непобедим.

Представив, как Гайи рубит головы, Салема внутренне содрогнулась. Но брату нельзя показывать, что его шуточки задевают, ни то придумает еще десяток гадостей похуже. Поэтому она не ответила, а нарочито-спокойно взялась заплетать косу. Заплела, перекинула за спину, и поднялась уходить. Нарядиться теперь точно не успеет, но это и не так важно. Главное — не опоздать. Гайи проснулся, смеется над ней как обычно, значит, она и в самом деле волновалась напрасно.