Правительство, у которого большевики незаконно отняли власть в 1917 году, было хотя и слабы и непопулярным, но, по крайней мере, пришло к власти конституционным путем и, как признается в настоящее время, было в больше степени представительным органом народа. Обещания малой группы, которая с помощью силы и обмана смогла свергнуть его, были, конечно, привлекательны. Кроме свободы, равенства и братства, они гарантировали власть рабочим, землю крестьянам и мир людям. Каждое из этих обещаний было нарушено. При большевиках рабочие не получили ничего, кроме формального присутствия в правительстве. Реальная власть вскоре перешла к партии, которая жестоко подавляла любые формы протеста. Земля, которая на ранней стадии была роздана крестьянам, очень скоро была отобрана в государственную собственность. Большинство людей, работавших на земле, были вынуждены жить в колхозах. Огромное количество самых способных и трудолюбивых были физически уничтожены. Исследования Солженицына показали, что в течении двух лет — 1929–1930 пятнадцать миллионов крестьян было сослано на верную смерть. Что же касается мира, то, не говоря уже о наиболее известных восстаниях в Муроме, Ярославле, Рыбинске, Арзамасе и восстании Антонова в Тамбове, подавленных с особой жестокостью, коммунистическая партия развязала гражданскую войну прости собственного народа, которая продолжалась в течении полувека, войну, количество жертв которой далеко превосходило таковое в любой другой войне в истории человечества. На место свободы, равенства и братства приходили коррупция, принуждение, страх и недоверие. Сами слова в социалистическом контексте, казалось, приобретали новые значения. Равенство означало не более, как мы увидели, чем льготы для высших партийных чиновников с их специальными магазинами, зарубежными поездками, высокими зарплатами и роскошными домами. Для всех остальных равные права заключались в, по выражению Буковского, равной нищете, равной приспособлении к полностью коррумпированному обществу, равному выбору между вечным стоянием в очереди или гибелью в ГУЛАГе. Отчуждение между партией и народом со временем привело к всеобщему разочарованию в социализме.

К 1970-м годам надежды давно уступили место цинизму. Бюрократическую машину поразил непрерывный процесс окаменения. Экономическая и внутренняя политика полностью подчинялись догматике. Общей атмосферой стал застой. Рабочие, не имевшие реального стимула, мало интересовались своей работой. Таланты и способности оставались непризнанными, если, конечно, не применялись к тому, чтобы соответствовать линии партии ради продвижения по службе. Улучшение понималось как соответствие догмам. Идеология пронизала государственный механизм на всех его уровнях, парализуя его работу и вытравливая действительно социалистические принципы. В Партии никогда не состояло более десяти процентов населения Советского Союза и вероятно, в 1970 не было ни одного члена Партии, который все еще верил в коммунизм. Процесс вступления в Партию, в ходе которого кандидат должен доказать соответствие требованиям партийного комитета после чего он становился членом КПСС, превратился в сложную систему упражнений во лжи.

Совокупный эффект от всего этого в советской экономике к середине 1970-х стал катастрофическим. Централизованное планирование вводило ограничение на местную инициативу, а обстановка на местах плохо понималась в центре. Местные потребности в материалах, оборудовании, запасных частях, даже дорогах, были либо не известны, либо не учитывались. Люди на местах разрабатывали собственные механизмы, позволяющие имитировать выполнения плановых показателей.

Цели постоянно высмеивались населением и никогда не встречали одобрения. Рабочие, проявлявшие инициативу, встречали только враждебность со стороны своих коллег. Низкие зарплаты и дефицит стимулировали кражи. Заводы и магазины невольно подпитывали черный рынок, на который в 1983 году приходилось до 30 процентов всей экономики страны.

Крестьяне выращивали все необходимое на приусадебных участках, продавая излишки за необходимые им деньги. В 1981 году было подсчитано, что на эти участки — не более 3 процентов от всей площади сельскохозяйственных земель — приходилось до половины сельскохозяйственной продукции. Государственные инвестиции в начале 1980-х годов, призванные способствовать выращиванию крестьянами большего количества продуктов привели только к тому, что они начали выращивать и зарабатывать больше только для себя самих. На части территории Советского Союза в начале 1980-х действительно назревал голод. Только ослабление коммунистического руководства могло положить конец этой тенденции, как это было сделано в Венгрии. Там были сделаны шаги в сторону рыночной экономики, однако это было была неприемлемо.

К 1985 году рост ВВП СССР стал отрицательным при положительном росте населения, большая часть которого к этому моменту приходилась на неславянские народы. Обнищание стало представлять большую и растущую угрозу. Инфляция, уровень которой был высок и постоянно рос, уже не могла быть скрыта официальными манипуляциями. В Советском Союзе все больше людей обращалось к религии, часто в запрещенных из-за враждебности к государству формах. Слабости, встроенные в систему, начали разрушать ее.

События августовской войны 1985 года сработали в двух направлениях, чтобы довести дело до конца. Политическое руководство уже давно было дискредитировано событиями в Польше. Это был первый раз, когда европейские коммунистические партии ясно показали, что они были не в состоянии справиться с инакомыслием и идеологической оппозицией. Москва столкнулась с выбором между прямым вмешательством Красной Армии и передачей контроля над ситуацией в Польше в руки КГБ СССР и польским военным правительством. Последнее, больше выбранное по старой мужской привычке, чем сознательно, на время отложило международный протест, который бы вызвали военные действия и позволило частично уклониться от ответственности за положение в Польше. Но это четко сигнализировало об утрате Коммунистической Партией Польши контроля над политической жизнью.

Чудовищность последствий этого идеологического развала не была полностью осознана на Западе, где привыкли к военным переворотам и Латинской Америке и на Ближнем Востоке и видели в действиях власти только непосредственную и неуклюжую реакцию сил поддержания порядка на политический кризис. Но для коммунистической доктрины это были последствия иного порядка. Партия, источник доктрины и орган принятия решений показала себя способной лишь сохранять безнадежно централизованную бюрократию, неспособную поделиться властью и найти решение. «Солидарность» могла быть временно подавлена, но гибель движения ознаменовала собой победу. Она продемонстрировала, что Коммунистическая партия уже не является непоколебимой силой в коммунистическом государстве.

Волны от этого идеологического взрыва докатилась до Советского Союза, обнажив обеспокоенность КПСС и, казалось, укрепило уверенность советского военного руководства в том, что в один прекрасный день ему придется сыграть ту же роль, что и в Польше. Это оказалось вдвойне травматично для верхушки иерархии, когда советское наступление в западной Европе показало, что Советское военное руководство является колоссом на глиняных ногах. Все увидели, что оно сделало неверные оценки, оказалось неспособно адаптироваться к меняющейся оперативной обстановке и основывало все свои планы на доктрине, предполагающей исключительно быстрый и полный успех. Когда успех не был достигнут, военная машина зашла в тупик и оказалась неспособна на что-либо, помимо блестящего, но безрезультатного ядерного удара, который не мог дать надежды на восстановление утраченного порыва советских вооруженных сил.

Эти размышления выходили далеко за рамки объяснения того, деморализованный нервный центр советского государства оказался открытым для поглощения Дугленко. Объяснение было простым, как и у многих других, более ранних революций: пустые животы у одной части населения и полные у другой, привилегированной его части. Реквизиция гражданского транспорта для военных нужд превысила планы и ожидания. Крестьяне копили запасы продовольствия, как будто знали о надвигающейся катастрофе, вместо того, чтобы везти его на продажу в города. Верхушка режима могла найти достаточно в их специализированных магазинах, но у людей на улицах осталось слишком малое еды, чтобы их терпение кончилось. Во многих городах это привело к беспорядкам, перегрузившим работу милиции.