Возле бывшего уездного земства, в здании которого теперь помещался исполком Кемского Совета, было оживленно и многолюдно. В исполком один за другим входили люди, с таким степенным видом, словно шли на богослужение. В вестибюле толпился народ, судя по всему, съехавшийся с разных концов уезда. Вряд ли во времена земства в этом здании когда-либо собиралось столько людей. Да, публика, заполнившая сейчас здание, совсем не была похожа на прежних представителей от волостей. Кто в поношенной сермяге, кто в повидавшей виды солдатской шинели… Правда, кое-кто по одежде походил на чиновников или зажиточных мужиков, но таких было немного. Женщин Ховатта и Теппана не заметили ни одной. Видимо, как и во времена земства, мужики в волостях по-прежнему считали, что в таких делах от баб никакого толку. Попыхивая цигарками и сбившись в кучи, собравшиеся в исполкоме мужики о чем-то яростно спорили.

— Нет, вы только подумайте, сколько электроэнергии может дать один лишь порог Ужма! — горячо доказывал какой-то интеллигентного вида мужчина.

— Людям есть нечего, а он о строительстве электростанции болтает, ха-ха, — хохотнул его собеседник, по виду чиновник, оглядывая из-под очков собравшихся вокруг них людей, словно ища поддержки. — А известно ли вам, что народ в деревнях питается сосновой корой да соломой?

— Союзники, говоришь? — шел спор в другой группе. — А кто первым нарушил договор? Комиссары, а не союзники…

— С японцами у нас никакого договора не было, а они все равно во Владивосток полезли…

— Не понимаю я вас, большевиков, — рассуждал какой-то бородач. — Говорите одно, а делаете другое. Где оно, ваше братство-то? В писании что сказано?

— А мы и не обещали общего братства, — возражал ему тот, кого он назвал большевиком. — У одного хлеб круглый год не переводится, а у другого ступа, в которой сосновую кору толкут, всегда в углу наготове стоит…

— Обожди, обожди-ка! Другой пример. Вот Ленин сказал, что он того же мнения, что и Христос: войны не нужны. А сам ведь опять декрет издал и мужиков на службу призывает. Опять — окопы, опять кровь проливай…

— Да, война, но против кого — спрашиваю?

Теппана и Ховатта стояли в сторонке и слушали. Никого из споривших они не знали.

— А что здесь будет? — спросил Теппана у мужчины, тоже стоявшего в стороне и не принимавшего участия в споре.

— Съезд, — ответил тот.

Теппана не сразу понял, что за съезд, но потом сообразил, что, видимо, это и есть тот самый уездный съезд Советов, на который они избрали своим делегатом Пульку-Поавилу. Пулька-Поавила, конечно, прийти не мог.

— А как он там поживает? — спросил Ховатта, почему-то усмехнувшись.

Услышав от Теппаны, что Поавила начал строить новую избу, Ховатта подумал про себя, что на Пульку-Поавилу это, действительно, похоже.

— Да, пожалуй, с Александром Алексеевичем нам сегодня поговорить не удастся, — огорченно сказал Теппана.

— Похоже на то, — согласился Ховатта.

Они были правы. На плечах Кремнева, выбранного председателем исполкома, оказалась такая ноша, тяжести которой он сначала не представлял. Ему пришлось отвечать почти за все, порой заниматься такими вопросами, которые раньше ему и в голову не приходили. А вопросы были весьма разные. Как быть с Алышевым? Считать его врагом и приговорить к расстрелу или же считать его просто политически неустойчивым человеком и ограничиться высылкой его из губернии? А как объяснить мужику из Подужемья, просившему дать ему лошадь взамен угнанной белофиннами, что у председателя исполкома нет лошадей и он не может помочь ему. Или история с реквизицией жилого дома у Гавриила Викторовича. Пришлось извиниться перед врачом и вернуть реквизированные по недоразумению комнаты… Работать было трудно еще и потому, что с губернским центром — Архангельском — исполком почти не имел связи. Связь наладится лишь с открытием навигации. А жизнь каждый день ставит все новые вопросы, и решать их приходится так, как подсказывает революционная совесть или посоветуют товарищи. Вот и теперь Кремнев сидел в своем кабинете и совещался с товарищами по партии, как провести свою линию на этом весьма пестром по своему составу съезде. На повестке дня стояли вопросы о признании Совета Народных Комиссаров, о деятельности контрреволюционеров в уезде, об обложении имущих чрезвычайным налогом, об оказании помощи голодающему Петрограду, о комитетах бедноты, об укреплении трудовой дисциплины, об организации артелей на лесозаготовках…

Теппана видел, как Кремнев с Лониным и Закисом спустились со второго этажа и прошли в зал заседаний. Скоро оттуда донесся звон председательского колокольчика, и шум голосов перешел из коридора в зал. С улицы входили опоздавшие делегаты и, переговариваясь на ходу, спешили в зал. Теппана и Ховатта почувствовали себя посторонними. Они остались стоять в опустевшем коридоре. Из зала доносился голос выступающего:

— Трудящееся население города Кеми и Кемского уезда бесконечно благодарно пролетариату Петрограда и Архангельска за помощь, оказанную нам… Без этой помощи нам вряд ли удалось бы отбить нападение бело-финских бандитов. Но Мурманский Совет, как ни странно, не поспешил на помощь, а наоборот…

— Александр Алексеевич говорит, — сказал Теппана Ховатте.

Мимо них прошел стройный военный с наганом на поясе.

— Донов, — шепнул Теппана. — Это он отчитывал Харьюлу… Гляди-ка, тут и знакомые есть! — воскликнул он, увидев появившегося в дверях Соболева.

Ховатта тоже знал Соболева: до войны они вместе работали на сплаве на Колханки.

— А вы чего тут прячетесь? Пошли в зал, — сказал Соболев, принимая, видимо, их за делегатов съезда. Теппана и Ховатта переглянулись и пошли за Соболевым.

На трибуне уже был новый оратор, какой-то мужчина в очках с темной оправой, которые почему-то назывались японскими. Словно кого-то успокаивая, он говорил:

— Английские военные корабли стали заходить в воды Мурманска с тех пор, как началось строительство железной дороги. Кто потопил в прошлом году немецкую подводную лодку, вторгшуюся в Белое море?

У окна оказались свободными два места. Теппана и Ховатта сели. Теппане вдруг показалось, что сидевший за председательским столом Кремнев кивнул ему, и, сдернув с головы шапку, он громко, на весь зал, ответил: «Здрасте!» Его соседи заулыбались. Ховатта тоже усмехнулся.

— Это отец Веры, — как ни в чем не бывало пояснил Теппана Ховатте, показывая на Кремнева.

— …Мне тоже приходилось слышать такие разговоры, что союзники незаконно высадили свои войска в Кандалакше, — продолжал оратор.

— Чьи союзники? — спросили из зала.

— Но позвольте спросить, с чьего разрешения они высадились? — не обращая внимания на реплику, спросил оратор. Сделав небольшую паузу, он опустил очки и посмотрел поверх них в зал. — С разрешения советских органов власти. Чтобы обеспечить безопасность посольств союзных стран, которые в ближайшее время переезжают из Вологды в Кандалакшу. Зачем же из мухи делать слона? Зачем сеять панику, порождать всевозможные слухи?..

Теппана слушал краем уха, разглядывая висевший на стене над президиумом большой портрет какого-то незнакомого ему старика. Старик очень уж был похож на его отца: такие же густые длинные волосы, такая же окладистая седая борода.

— Что это за старик? — шепотом спросил он у Ховатты.

Ховатта тоже не знал, кто этот старик, который с портрета, казалось, внимательно вслушивался в то, что говорили на съезде.

— На твоего отца похож, — сказал он.

— Здорово похож! — подтвердил Теппана и подумал про себя: «Неужто и этот старик, как и отец, босиком ходит?»

— …Мурманский Совет зашел слишком далеко, — услышал Теппана голос следующего оратора. — Он самозванно провозгласил себя Краевым Советом и пытается распространить свою власть и на Кемь. Это видно уже по тому, в каком тоне нас приветствовал только что выступивший представитель Мурманского Совета…

Мурманск, в то время еще небольшой, но в экономическом и стратегическом отношении исключительно важный город с незамерзающим портом, входил тогда, как и Кемь, в Архангельскую губернию. Архангельский губернский Совет находился в руках большевиков. Поэтому Мурманский Совет, возглавляемый Юрьевым, бывшим сотрудником троцкистской газетенки «Новый мир», выходившей в Нью-Йорке, объявил себя Краевым Советом. Юрьев таким образом приблизился к осуществлению своих тайных планов, о которых он вел переговоры с «союзными» консулами. В Кеми о его коварных замыслах тогда еще ничего не знали.