— Подождите здесь, — сказал Поавила сыновьям и взял с воза винтовку.

Токование раздавалось где-то совсем близко, в ельнике. Поавила старался ступать как можно осторожнее, чтобы скрипом снега не выдать себя. Впереди показалась прогалина и… Пулька-Поавила не мог не застыть в восхищении… Какие красавцы! Но что поделаешь! Подобравшись еще ближе, он прижался щекой к прикладу, прицелился и выстрелил. «Нет, этой штукой много не поохотишься», — подумал он, разглядывая подстреленного глухаря. Но все-таки он был доволен тем, что захватил с собой винтовку.

— Ого! — сказали ребята, когда отец дал им подержать тяжелого глухаря.

— Есть что положить в чугунок, — с довольным видом сказал Поавила, укладывая винтовку на сено. Потом они опять впряглись в сани.

Сани еще не проваливались, но ноги начали увязать с каждым шагом все глубже. Однако Пулька-Поавила упорно тащил воз вперед: в хлеву стояла голодная корова и ждала сена, а дотянуть до лета они могли лишь благодаря буренке.

До деревни было недалеко. Вон она виднеется там, за заливом, сквозь заиндевелые ветви берез и кустарника. Под гору сани съехали легко, но на заливе второй полоз сразу же провалился и из-под снега брызнула вода.

Доариэ стояла на дворе и ждала уехавших за сеном. Пора бы им уже вернуться! Заметив, что муж и сыновья уже на заливе, она поспешила навстречу. И так они потащили воз всей семьей. Увязая в мокром снегу, насквозь промочив ноги, они дотащили сани до берега. Но поднять их на косогор уже не хватило сил.

— Оставим здесь, — предложила Доариэ. — Отсюда можно перетаскать и на руках.

Забрав охапку сена, она пошла вверх по косогору. Муж и сыновья последовали ее примеру.

— Смотрите у меня, не трусите сено, — строго предупредила она мужчин, оборачиваясь.

Пока мать давала корове сено, Микки успел выпотрошить глухаря. Вернувшись из хлева, Доариэ стала резать глухаря на куски.

— Пока нам сена хватит, а там глядишь и снег растает, — говорила она.

Прошло несколько дней, и снег начал быстро таять. Старые люди говорят, что если появилась проталина величиной с коровью шкуру, значит, скот уже не пропадет от голода. Оттаявшей земли в лесу было намного больше. Так что о скотине уже можно было не беспокоиться. Зато настали другие заботы. Пульке-Поавиле было над чем поломать голову. Скоро начнутся полевые работы, а лошади нет, да и семян тоже, и неизвестно, где их взять. И новую избу надо бы строить.

Поавила решил начать с избы. Хоть бы подвести ее под конек.

Чем выше поднимался сруб, тем труднее становилось поднимать бревна. Пулька-Поавила и Хуоти сидели верхом на срубе и тянули на веревках вверх бревно. Проходивший мимо Срамппа-Самппа подошел к ним и стал помогать, подпирая бревно шестом, сначала с одного, затем с другого конца. От натуги старик чуть не задохнулся и никак не мог отдышаться.

— Не знаю, что с моей грудью, совсем замучила… — прохрипел он, когда бревно, наконец, уложили на место и Пулька-Поавила с Хуоти спустились вниз перекурить.

— Доведет эта хворь тебя до могилы, — сказал Пулька-Поавила Самппе.

— Скрипучее дерево долго живет, — ответил старик. — Я еще доживу до твоего новоселья, чтобы прийти пожелать тебе хорошей жизни в новой избе — ржаного хлебца вдосталь поесть да березовых дровишек вдоволь пожечь.

К ним подошел Хёкка-Хуотари.

— Боюсь, тебе, Поавила, не достроить избы, времена лихие настают… — заметил он.

— Да, пожалуй, — согласился Поавила и посмотрел выжидающе на соседа: с какой тревожной новостью Хуотари опять пришел?

— Помнишь, я тебе говорил: не торопись, пусть хоть немного прояснится, — продолжал Хёкка-Хуотари. — Живешь и не знаешь, что завтра будет.

Они поговорили о событиях последних дней, порассуждали о том, чего можно ожидать, посетовали, что им, простым необразованным крестьянам, трудно уразуметь все, что теперь творится на белом свете.

— Если бы бык знал свою силу и крестьянин свое право, то их бы никто не одолел, — сказал Самппа.

— А где же Ховатта? — спросил Поавила.

— Пошел к Теппане, — ответил Хёкка-Хуотари. — Все у них тайны какие-то.

Хёкка-Хуотари заметил на поле Доариэ и Микки. Они накладывали навоз из кучи на носилки и разносили его по полю. Поглядев, как они разбрасывают навоз, Хуотари сказал:

— Пусть Хуоти зайдет за лошадью, чтобы не таскать на руках…

Он дал Пульке-Поавиле свою лошадь и позднее, чтобы сосед смог вспахать и забороновать свой надел. Семена Поавиле одолжил Крикку-Карппа; у него оказались еще прошлогодние, они же живут вдвоем с бабой. И то хорошо, что не пришлось ходить кланяться Хилиппе.

Так что и этой весной, худо ли, хорошо ли, а поле свое Поавила засеял. Осталось посеять лишь репу. Ну, а эта работа не особенно трудная, от нее плечи не ломит: поплюешь — и репа вырастет.

Пулька-Поавила уже досевал репище, когда его окликнул Ховатта.

— Бог в помощь.

— Теппана не пришел? — спросил Поавила.

— Ночью вернулся, — ответил Ховатта. — Дошел только до Хайколы…

Как только сошел снег и вскрылись озера, Теппана отправился в Кемь за помощью. Но до Кеми он не дошел: около Хайколы ему встретился передовой отряд 6-го финского полка. В этом отряде оказался даже один его старый знакомый.

— А где Хуоти? — спросил Ховатта.

— Вон на дворе, дрова колет, — махнул рукой Поавила.

— Надо бы сходить в Латваярви, — сказал Ховатта. — Не смог бы он пойти?

Поавила подозвал сына. Ховатта достал из кармана какую-то записку и передал ее Хуоти.

— Отнесешь в Латваярви, отдашь Пекке, сыну Большого Ийваны. Из деревни выходи так, чтобы телефонисты не заметили.

Телефонистами Ховатта называл трех молодых карелов-связистов, за день до этого пришедших в Пирттиярви с погоста. Все трое были с оружием. Говорили, что один из них — сын ухтинского купца Сергеева. Остановились пришельцы у Хилиппы. Там был и телефон. Появление этих связистов и заставило Ховатту поторопиться с осуществлением своих планов.

Вечером мужики помоложе, словно сговорившись, стали куда-то собираться. Одни говорили, что идут на рыбалку, другие — на охоту. Поодиночке они уходили из деревни.

Хуоти не вернулся к ночи домой.

— Что же с ним случилось? — встревожилась Доариэ.

— Не волнуйся, — успокаивал ее Поавила. Он догадывался, что должно произойти в деревне, но жене ничего говорить не стал.

Получив записку Ховатты, сын Большого Ийваны сразу же дал знать о ней тем из латваярвских мужиков, кому он доверял. Он велел им немедля достать полученное еще в отряде оружие и собраться в назначенном месте. Мужики были давно готовы, только ждали сигнала. Собравшись, они ночью отправились в путь. Хуоти пошел с ними. К утру подошли к Пирттиярви, но в деревню не вошли, а направились к сопке Илвесваара.

Неподалеку от той одинокой и старой ели, под которой белофинны убили учителя, была развилка и стоял вкопанный в землю покосившийся деревянный крест. Тропинка, проходившая мимо креста, вела на погост. Тропа налево вела на Илвесваару. До нее было версты три. Когда латваярвцы подошли к сопке, там был уже десяток мужиков из Пирттиярви. Все тоже с винтовками.

Без долгих споров решили, что командовать отрядом должен Ховатта. Ховатта сперва отказывался, но потом согласился. Он объяснил обстановку. Разъяснил, какую встречу они должны устроить войскам Ухтинского правительства, когда те будут отступать к границе. Отступать они будут, конечно, по этой дороге. Поэтому здесь и появились связисты. Но телефонную связь с Вуоккиниеми надо прервать. Есть ли желающие? Желающих оказалось больше, чем требовалось. Ховатта отобрал нескольких человек и назначил их командиром Теппану.

Выбрав удобное место, Теппана оборвал провод, переброшенный от одной ели к другой.

— Здесь мы устроим засаду.

Партизаны залегли за кустами можжевельника и взяли дорогу на мушку.

— Сейчас придут, — уверял Теппана, настороженно прислушиваясь к лесной тишине.

Вскоре со стороны деревни послышались голоса.