— Да, курсы здесь, — отвечал финн. — Вот они занимаются.

И он показал за окно. Хилиппа подошел к окну и увидел группу одетых в гражданское молодых парней, занимающихся на льду реки строевой подготовкой.

— Говорят, миллеровцы собираются напасть сюда, — пояснил финн. — Кестеньгу они уже взяли.

— А какое-нибудь правительство здесь есть? — встревожился Хилиппа. — Раз такое творится…

— Есть, есть, — успокоил его финн. — Теперь у карел свое собственное правительство. Вон там, в архиерейском доме помещается…

Для того, чтобы получите представление о том, какое большое село Ухта, достаточно было пройти из одного конца, из Рюхьи, до другого — Ламминпохьи. Архиерейский дом стоял на самой окраине, на опушке леса. Его специально построили для архиерея, но так как архиерей не приехал, дом заняли под приходскую школу. После свержения царя школа перестала действовать, и с тех пор дом пустовал, пока в нем не разместилось Ухтинское правительство, или, как его называли официально, Временный комитет.

— Где здесь правительство-то? — спросил Хилиппа у пожилой женщины, набиравшей на дворе из поленницы дрова.

— Ступай на второй этаж, там найдешь. Правительство или что оно там такое, не знаю, — сказала женщина.

Хилиппу приняли не сразу. Члены комитета, обсуждали какие-то вопросы внешней политики. Пришлось ждать конца заседания.

Разговор в архиерейском доме вызвал в Хилиппе разноречивые чувства. То, что ему сказали, вселяло в него надежды, но, с другой стороны, он был обеспокоен тем, что вместо учебы Ханнес мог оказаться на войне.

— Может случиться так, что курсы на какое-то время будут прерваны, — сказал он сыну, не вдаваясь в более подробные объяснения. — Ну, ты ведь уже взрослый мужчина.

Утром Хилиппа поехал в обратный путь.

— Будь мужчиной, — сказал он на прощание сыну.

Проехав Вуоккиниеми и спустившись на лед озера Чена, Хилиппа вдруг вспомнил про ящик с винтовками, о котором ему рассказывал Сергеев. Вон там, на берегу залива Айонлахти, торчат колья прясла. Значит, где-то здесь и лежит подо льдом тот ящик. Только трудно его достать со дна…

Вернувшись домой, Хилиппа решил переговорить с Пулькой-Поавилой. Поавила, конечно, красный, ну так что с того, он может еще исправить свою ошибку. А к слову Поавилы в деревне прислушиваются, это — главное…

Пулька-Поавила толок в ступе сосновую кору, когда пришел Хилиппа.

— Не хочешь поехать на заработки? — поздоровавшись, спросил Хилиппа. — Извозом заняться?

— Так лошади-то у меня нет.

— На моей поедешь, — сказал Хилиппа. — Надо возить муку с границы до Ухты. Мне самому некогда. А Ханнес…

— Раньше так говорили: когда в извоз едешь, никогда не знаешь, достанутся тебе пироги и пышки или одни шишки, — усмехнулся Поавила, не отрываясь от работы.

— Мукой будут платить.

Доариэ подняла голову, но ничего не сказала, только выжидающе поглядела на мужа.

Оставив работу, Поавила сел на лавку.

— Ну, что еще нового скажешь?

— Там хорошо встретили, — с удовольствием сообщил Хилиппа. — У нас, у карелов, есть теперь свое правительство.

Но Хилиппа не рассказал о том, что «душой» этого правительства был один из тех людей, что осенью пришли из-за границы и, переночевав у него, продолжали путь в Ухту. Он не рассказал и о том, что еще до создания ухтинского Временного комитета правительство Финляндии предоставило ему заем в два миллиона марок. Впрочем, о последнем Хилиппа мог и не знать.

— Кому свое, кому чужое, — буркнул Поавила, хмуря брови. — А что с Мурмана слышно?

— Какие-то миллеровцы, говорят, идут оттуда на нас, — стал рассказывать Хилиппа. — Уже взяли Кестеньгу, А ты вот не понимаешь своей пользы. Ты хочешь, чтобы миллеровцы пришли и всю нашу Карелию взяли? Этого ты, что ли, хочешь?

Нет, этого Поавила тоже не хотел. Да, жизнь становилась все запутанней, все труднее разобраться, что к чему. Черт бы побрал всю эту политику! А, может, Хилиппа просто хочет заманить его в ловушку? Ведь не всякому его слову можно верить.

Но на этот раз Хилиппа не обманывал. Он рассказывал о том, что слышал в Ухте. Позднее, уже после отъезда Хилиппы, в Ухту приехал гонец из Кестеньги и сообщил, что к ним действительно нагрянул отряд миллеровцев. Человек сто пришло из Кеми. Пришли мобилизовать карелов в армию генерала Миллера.

После того, как британские войска покинули Мурманск и Архангельск, генерал Миллер растерялся и не знал, что ему делать. Он чувствовал себя обманутым. Но потом до него дошли обнадеживающие вести о том, что Деникину и Колчаку удалось добиться успеха, и он тоже решил еще раз попытать счастья и бросить свою армию в новое наступление на Медвежьегорском фронте. Но для наступления нужно было пополнить войска. А где взять людей? Генерал-губернатор Мурманска издал приказ о мобилизации всех карелов, пригодных к несению военной службы. Карелам были обещаны всякие блага — и большие деньги, и безбедное существование семьям тех, кто пойдет воевать за «единое отечество и свободу». Но карелы не пошли воевать. На своем горьком опыте они уже познали, о каком едином отечестве и о какой свободе идет речь. Тогда миллеровцы решили направить из Кеми в Кестеньгу карательный отряд под командованием барона Тизенхаузена. Почему именно в Кестеньгу? Видимо, потому, что в деревнях кестеньгской стороны не было или было совсем мало крестьян, служивших в распавшемся карельском отряде — отряд был в основном сформирован из ухтинцев. Кроме того, миллеровцы знали, что в Ухте — свое правительство. Правда, они не признавали этого правительства, считали его незаконным, марионеточным, но все-таки правительство-то существовало. Полагая, что Ухтинское правительство не успело еще распространить свою власть на Кестеньгу, карательный отряд Тизенхаузена отправился туда. Но кестеньгские мужики вовремя узнали о приближении карателей и сбежали в деревню Кяпяля. Туда же сошлись мужики и из других деревень. Из Кяпяля отправили гонца в Ухту узнать, что им делать. Из Ухты был тотчас же послан вооруженный отряд. Ханнес тоже был в отряде. Таким образом в Кяпяля оказалось свыше двухсот вооруженных крестьян. Они не стали дожидаться карателей и пошли им навстречу. Ничего не подозревавшего Тизенхаузена с его отрядом застигли врасплох в деревне Суурисаари. Карателям пришлось сложить оружие. Свыше восьмидесяти миллеровцев были разоружены, взяты под стражу и доставлены в Кестеньгу. Это была уже настоящая война. Впрочем, до кровопролития дело не дошло, но в переговоры миллеровцам пришлось вступить. Переговоры шли в Ухте. Завершились они тем, что миллеровцев отпустили из плена, но только без оружия.

Ухтинский Временный комитет начал спешным порядком готовить созыв окружного собрания.

От Пирттиярви надо было послать двух делегатов. Мужики собрались в мирской избе держать совет.

— Там речь пойдет о важных делах, — говорил Хилиппа. — Судьба карельского народа будет зависеть от этого…

— А я своей глупой башкой пришел к такой мысли, что судьба наша от нас уже не зависит, — заметил Пулька-Поавила. — От других она зависит. Вот!

— …И о конституции речь пойдет, — продолжал Хилиппа, выкладывая все, что он узнал во время поездки в Ухту.

— Да людям-то никакие конституции не нужны, лишь бы жилось в мире да согласии, — прохрипел Срамппа-Самппа.

— Давайте не будем превращать в шутку серьезное дело, — сказал Крикку-Карппа. — Надо выбрать, раз велят. Может, пошлем Хилиппу?

— Нет, Хилиппу мы не выберем, — заявил Теппана.

Хилиппа взглянул на него исподлобья: если дело и дальше пойдет так, то вся его затея с выборами провалится.

— Хилиппа, конечно, самый подходящий человек, чтобы поехать на такое собрание, — поддержал Хёкка-Хуотари Карппу.

— Пусть едет. Все равно ему хочется, — согласился Теппана, возражавший против Хилиппы только чтобы подразнить его.

— А кто второй? — спросил Хилиппа, довольно поглаживая усы.

— Хотя бы Ховатта, — предложил Крикку-Карппа.

— Нет! — воспротивился Хёкка-Хуотари. — Еще убьют его там. Ведь грозились. Пусть сидит дома.