- Эх, давно я уже не был на Святых горах, - тяжело вздыхал Руслан, - надеюсь, что, когда я умру, Господь позволит моей душе ненадолго посетить родные горы, прежде чем заберёт к себе.

В голосе его звучала тоска. В эту минуту Святогор казался невероятно одиноким, и Илье становилось жаль его.

- А твоя семья? Ты был когда-нибудь женат?

- Был, - с тоской отвечал Святогор. - Моя жена была настоящей красавицей. Из первых христианок-русов, из боярского рода. Мы обвенчались в Киеве, а уже совсем скоро после этого она обрадовала меня новостью, что ждёт ребёнка. Потом появился Всеволод Додон с войском, и я с тяжёлым сердцем отправился воевать против него. Мы отбросили князя Додона, а когда я вернулся в Киев, увидел, что город страдает от голода. Нет, моя семья не голодала, но всё равно недоедала. Жена моя была настоящей христианкой и из жалости раздавала бедным хлеб. Наверное, Бог должен был вознаградить её за это, но ему было виднее. Роды её были очень тяжёлыми, к тому времени князь Владимир уже был в городе. Киев перестал голодать. Но моя жена была слишком слаба, как был слаб и мой новорожденный ребёнок. Им ещё можно было помочь, следовало лишь обратиться к волхвам. Но Владимир поначалу слишком грубо понял суть новой веры, изгнал всех волхвов и запретил к ним обращаться за помощью. Мне не удалось его уговорить. Так в одночасье я потерял и жену, и сына. Потом была ещё война в Чернигове, много чего было. Возможно, я сильно согрешил тем, что обозлился на князя за свою семью и ушёл к Додону. Но нет худа без добра: я встретил тебя. В тебе есть великая сила и какая-то крепкая, невиданная для меня вера в Бога и в добро. Я никогда так сильно и глубоко не верил, и я уже боюсь за тебя, боюсь того, что с твоей чистой душой может сделать этот мир. Лучше держись поближе ко мне, Илья, не нужно тебе это ратное дело. Оно погубит тебя, это всё не для таких безгрешных натур, как ты. Ты человек божий.

Но Илья с ним не соглашался, он всегда настаивал на том, чтобы выполнить завет исцеливших его старцев и стать воином. Вместе с тем карачаровец убеждал богатыря, что он не так уже и безгрешен.

- Мои помыслы совсем не так чисты, как тебе кажется, - говорил Илья, - я малодушен, я ещё слишком малодушен. Я всё боюсь, что если не выполню клятву, которую дал каликам перехожим, то снова перестану ходить. Я снова стану калекой, снова вернусь в тот ад, в котором прожил столько лет. Больше всего я боюсь этого, хоть понимаю, что эта болезнь и есть та самая божья благодать, которая досталась мне от отца. Она не позволяла мне грешить, грех был для меня просто невозможен. Я должен был нести этот крест, я не заслужил того, чтобы его с меня сняли. Но теперь, когда я научился жить без этого креста, я больше всего на свете боюсь его возвращения.

И Святогор от таких речей лишь ещё больше восхищался юным карачаровцем, и потому всё никак не уезжал из Мурома. Он был уверен, что рядом с ним святой человек и хотел провести рядом с ним как можно больше времени.

Первые испытания.

А вскоре начались дожди, дроги размыло, осень вошла в свою силу, а все муромчане оказались запертыми в городе. Старый богатырь Руслан так же остался здесь. До посада Борского путь, конечно, был не далёкий, но для старика и он мог оказаться слишком тяжёлым. Временами нужно было брать коня под уздцы и так идти через грязь и болота, вымокшим до нитки. У Святогора в последнее время от холода начинали ныть кости и суставы, и такой переход для него грозил обернуться настоящим адом. А потому теперь Руслан на неопределённый срок остался в Муроме. Эта задержка не сильно его огорчила, поскольку он наслаждался общением с юным Ильёй и помогал Ратше обучать его. Карачаровцу определённо льстило такое внимание, за что он не переставал себя укорять и стремился отплатить чем-нибудь своим влиятельным покровителям. Меж тем Муром вдруг стал превращаться в непроходимое грязевое месиво. Лужи были повсюду, из-за обильных дождей начались паводки, и небольшая городская речушка теперь вышла из берегов. А вот люди перестали выходить из домов, благо, что урожай был уже собран, и не было нужны мёрзнуть на улице. Князь Глеб в этот момент уже отправился собирать дань по муромской земле. Прежде это делал с ним Святогор, но теперь он остался в Муроме. Ратша тоже не поехал, да и как тысяцкий он не обязан был это делать. Зато поехали многие знатные люди из города, в их числе и дети знатного муромского князя, правившего здесь до Додона: Юртай, Горясер и Идман. Они уже успели подружиться с новым князем, а Горясер даже совершил в христианском храме обряд оглашения. Это означало, что он дал слово, что когда-нибудь готов будет обратиться в христианскую веру. Многие тогда из тех на Руси, кто не принимали крещение, принимали оглашение, то есть давали обещание когда-нибудь креститься. Бывало, что они так и не крестились до самой смерти. Обет этот их вроде бы ни к чему не обязывал, но христианам позволялось с ними в отличии от прочих язычников, тесно взаимодействовать. Все эти братья-бояре теперь наравне с Глебом по пояс в грязи и воде пробирались от одного посада к другому, шли вброд через холодные реки, вышедшие из берегов, ночевали в шатрах на сквозняке под дождём. На погостах они вели подсчёт дани, грузили хлеба и шкуры на повозки, а затем так же по грязи и воде тащили эти повозки в Муром и Борский. В принципе, князь мог во всём этом не участвовать и посылать своих уполномоченных, но он хотел, чтобы народ видел своего князя в лицо, привык к нему и в конце концов принял его, а вместе с ним и христианскую веру.

В Муроме в это время невозможно было пройти, не промочив ног. Оттого Илья временно прекратил свои тренировки и упражнения с Ратшей. Но Святогор с ним тренироваться не перестал. Однажды, когда дождь утих, и тучи на время рассеялись, богатырь верхом на коне, хлюпающем копытами по грязи и по лужам, добрался до небольшой избушки, в которой проживал Илья. Двор принадлежал семье коренных муромчан, которые ещё волей Всеволода Додона были поставлены садоводами и с тех пор вот уже в третьем поколении исправно ухаживали за садом и имели немалый доход с продажи фруктов, вина и варенья. Теперь в один из домов этого двора тысяцкий поселил своего близкого друга, что принесло семейству садоводов дополнительный доход. Илья жил с самыми старыми представителями семейства, а потому никому из них не причинял неудобства, даже помогал им по хозяйству. Старик первым и заметил подъехавшего всадника и вызвал из дома Илью. Карачаровец был всегда рад такому знатному гостю и, спешно выбежав на улицу, чуть не угодил в лужу.

- Не торопись, - улыбнулся Руслан, подъезжая как можно ближе, - здесь всё равно пешком не пройдёшь.

- Зато верхом можно запросто, - отозвался Илья.

Святогор неспеша слез на землю и заключил юного друга в крепкие объятия.

- Самое время тебе учиться верхом ездить, - молвил богатырь, - Ратша учил тебя только сражаться, но верховая езда - мастерство не менее важное для воина.

Илья взял коня под уздцы и ласково погладил по гриве. Скакун послушно склонил голову.

- Ты позволишь мне сесть на твоего коня? - скромничал карачаровец.

- Садись, конечно.

В последнее время очень многие пытались чем-то угодить, помочь Илье, горожане явно его полюбили, не понятно правда, за что. То ли за отсутствие растительности на лице и невероятную в этой местности красоту, то ли за его скромность и непогрешимость. Уже несколько человек вслед за юным карачаровцем стали изучать основы христианства и даже собирались принять христианскую веру. Но то был простой народ, Святогор же был не из простых, его знали не только в Муроме, но во всех концах Руси, он был живой легендой, воплощённой историей, которая словно совершенно случайно затерялась в этой глухой местности. При помощи Руслана Илья забрался на коня. С десяти лет ему не доводилось сидеть верхом, и потому теперь он испытывал необыкновенный душевный подъём и свободу. Здесь Илья мог видеть гораздо больше, чем было доступно взору обычного пешехода, здесь не было грязи и сырости, а было лишь солнце, свет которого игриво отражался в каждой луже.