За время своего путешествия из Карачарова путник настолько отвык от людей, что первые всадники, выезжающие из города по главной дороге даже несколько напугали его. Их появление казалось грубым вторжением в эту мировую гармонию, нарушением равновесия. Возможно, Илью оскорбили их грубые речи, а, может, испугал их воинственный вид, но он чуть ли не бегом ушёл с дороги и бросился в лесные заросли, скрывшись за ближайшим деревом. Они его заметили, они увидели его странное поведение и, конечно же, видели его убежище за деревом. Один из четверых всадников уничижительно рассмеялся, глядя прямо на него, ещё совсем молодой, смазливый, с безбородым лицом и длинными волосами. Он был больше похож на девушку, чем на мужчину, и всё же теперь смеялся над этим диким мускулистым хуторянином. Остальные трое всадников сделали вид, что вовсе его не заметили и продолжали свой разговор.

- Владимир, я слышал, хочет Борису киевское княжество отдать, - говорил рыжебородый мужчина лет сорока.

- Он не посмеет, - уверенно отвечал ему другой, такого же возраста, но русоволосый и коротко стриженный, - Святополк старше, а ещё есть Ярослав.

- Ты, Ратша, плохо нашего князя знаешь, - возражал рыжебородый, - он сделает всё, чтобы усилить Киев. Киев - его стольный град, его он хочет навсегда сделать главным.

- Боюсь, Хельги, Новгорода ему тогда не видать, как своих ушей. Отделятся от Киева, как в своё время отделился Полоцк.

- Новгород и так сейчас своей жизнью живёт, после того, как князем там стал Ярослав.

- А нам как же быть? - спросил молодой человек, что смеялся над Ильёй, - мы ведь и христианство толком так и не приняли.

- А у нас что, у нас князь - Глеб, с ним дело ясное.

Всадники всё отдалялись, и Илья почему-то последовал за ними. Ему хотелось всё больше уловить из их невероятно содержательного разговора. Говори они о чём-нибудь другом, хлопец, возможно, и не был бы так увлечён. Но здесь речь шла о судьбе страны, в каждой фразе была масса информации. Илья даже не знал, что Ярослав, сын Владимира стал новгородским князем. Отец всегда рассказывал ему о том, что в Новгороде княжит Вышеслав. А что стало с Вышеславом? И ведь был у князя и другой сын - Святополк. Он был старше Ярослава, и по закону именно он должен был сесть на новгородский сто. Илья уже начинал путаться во всём этом сложном потоке знаний, обрушившихся на его голову, но всё равно продолжал незаметно следовать за всадниками, пока неожиданно для себя не очутился на большой опушке, заполненной людьми. Здесь собралось около сотни муромских мужчин, вооружённых луками, топорами, копьями. Илья никогда прежде не видел столько народу и потому тут же обмер, заробел и стал как вкопанный, не шевелясь. Чем дольше он так стоял, тем более неловкой становилась ситуация. Все уже давно его заметили, но не перестали переговариваться друг с другом о своих делах. Илья же решительно не знал, что ему делать. Казалось, любой его шаг, любое его действие по умолчанию будет ошибкой. А меж тем на опушке появились те самые всадники, за которыми следовал гость из Карачарова. Завидев его, мужчины на опушке зашептались:

- Глянь, тысяцкий пожаловал!

- Смотри, Ратша - тысяцкий. А кто это с ним?

- Хельги - сотник. Варяга что ли не узнал?

- Да Хельги рыжего я ни с кем не спутаю. А молодой кто?

- Вон тот, смазливый - сын Вацлава, возлюбленный Хельги, Полюд. В последнее время варяг везде его с собой берёт. А второй, угрюмый - Михаил, сын Игната. Его и сам не знаю, зачем взяли с собой.

- Может потому, что он друг с Полюдом?

- Может быть.

Всадники меж тем уже выбрались на середину опушки. Самый юный из них, которого, как выяснилось, звали Полюдом с усмешкой шепнул что-то любящему его Хельги, тот, слегка улыбаясь, передал это Ратше. При виде этого Илья почувствовал, как тело его покрывается гусиной кожей, ведь когда они говорились, они не сводили с него глаз. Они говорили о нём, они смеялись над ним. И вот на Илью оборотился взор Ратши, который, казалось, должно был полностью его уничтожить, но вместо этого произошло что-то совершенно неожиданное. Суровый тысяцкий посмотрел на юного хуторянина с какой-то добротой, даже нежностью, и совершенно не стал над ним смеяться. Улыбка его была скорее выражением кокетства, нежели презрения. Илья определённо понравился Ратше. И если бы он сейчас мог бы видеть себя со стороны, то, возможно, понял бы причину такой симпатии. Илья выделялся среди прочих мужчин на опушке прежде всего отсутствием растительности на лице. Уже это делало его походим на женщину или на ребёнка. К этому стоит добавить длинные, хоть и не слишком, волосы, которые у всех присутствующих, кроме Полюда были либо коротко стрижены, либо убраны в хвост на затылке. К этому стоит добавить могучее телосложение в сочетании с неуклюжестью и скромностью. Великая сила здесь сочеталась с юной нерешительностью, неуверенностью в себе, и всё вместе это выглядело невероятно трогательным. Впрочем, Ратша совсем недолго поедал взглядом юного хлопца и вскоре уже обратился ко всем присутствующим:

- Ну что, охотнички, сидите?

- На солнце греемся, - вымолвил в ответ один из них.

- Будем вам греться, айда к реке, устроим настоящую охоту!

Тысяцкий ударил коню в боки, и тот помчал его прямо к ближайшему водопою, где утоляли свою жажду крупные и мелкие лесные звери. Собравшиеся, в основном пешие, потянулись за Ратшей и его спутниками. Правда, не все, иные уже настреляли себе куропаток и этим были довольны. Илья, нужно сказать, тоже в котомке у себя за спиной имел добрую половину жаренной птицы, которую при желании можно было растянуть дня на два. Но какое-то непреодолимое любопытство повлекло хуторянина за компанией охотников. На него теперь никто не обращал внимания, все притаились и смотрели в оба в поисках добычи. Вот кто-то пустил стрелу, и шустрый заяц улетел в траву с пробитой тушкой. Тут же чья-то собака отправилась на поиски зверька. Другие псы в этот момент обнюхивали местность, стараясь не отходить от своих хозяев слишком далеко. Илья успел приметить уже нескольких животных, который при своевременном проворстве мог бы поразить своими стрелами. Один заяц выскочил прямо из-за дерева перед его носом и рванул что есть в мочи в другую сторону. Илья прицелился, но тут чья-то стрела сшибла зверя раньше.

- Есть! - послышался радостный голос молодого Полюда. Илье почему-то показалось очень неприятным, что у мальчишки был визгливый голос. Но нужно отдать ему должное, при отсутствии седла и стремени на лошади он держался отменно. Насмехаясь над Ильёй, Полюд готовился уже на ходу спрыгнуть на землю, но тут случилось нечто совершенно неожиданное. Прямо перед его носом наглый коршун рухнул камнем с неба, подхватил раненного зайца и в своих когтях утащил его наверх.

- Собака! - прокричал в ярости Полюд, - бей его, стреляй!

Но никто и не думал стрелять, все разразились дружным хохотом. Даже рыжебородый Хельги упал лицом в конскую гриву и заливался неистовым смехом. Смеялся Ратша, хохотал, опустив лук, и Илья. Пока Полюд остановил коня, пока достал лук и прицелился, коршун со своей лёгкой добычей был уже за пределами досягаемости.

- Собачий хвост! - выругался юноша и, нахмурившись, возвращался к своей компании. Но, когда увидел покрасневшее от смеха лицо Хельги, не выдержал, и со словами: "Видел бы ты свою рожу" засмеялся сам. В другой раз под прицел Илье попадались всякие куропатки, но он их не стрелял. Их мяса у него и так было с избытком. Да и вообще, на охоте он присутствовал тогда не ради добычи, а больше ради любопытства. Всё было для него необычно, всё было в новинку. Здесь, в окрестностях Мурома охота превратилась в некую коллективную забаву, в мужской ритуал. Присутствие тысяцкого дополняло идиллистическую картину. Ратша мирил здесь между собой тех, кто ссорились. Так, из-за какой-то ерунды сцепились между собой две охотничьих собаки. Сцепились с невиданным упрямством, ни одно животное не хотело уступать другому. Хозяева принялись разнимать своих псов, и одного из них чужой зверь укусил за руку. После этого кабели вдруг опомнились, струсили и разошлись в разные стороны, но теперь покусанный человек набросился на другого. Завязалась драка, которую остановил суровый голос Ратши: