В госпитале ему часто виделись гулкие подземные лабиринты продолен и штреков, лампы под кровлей будто звездочки, рельсы, сверкающие в полутьме, и как он мчит, легкий и сильный, на груженой вагонетке, перекатывая по каменным подземельям мощный железный гром…

Однако мечта эта оказалась несбыточной. Ныло простреленное плечо, беспокоил осколок гранаты, крепко застрявший в кости повыше колена, после тяжелой контузии перехватывало дыхание и кружилась голова.

Ему предложили спокойную работу в конторе шахты, но Митька наотрез отказался. Он даже не мог представить себя над ворохом бумажек, со счетами, папками, дыроколом на столе.

Тогда же Ветерок узнал, что лихая профессия коногона в шахтах Донбасса больше не существует: лошадей на подземном транспорте окончательно заменили электровозы Славных разумных лошадок, ослепших во тьме подземелий, вывезли на поверхность и подарили соседнему колхозу.

Как только Митька проведал об этом, сразу же на нравился в тот колхоз, разыскал в степи небольшой табунок лошадей, и - о, чудо! - сивый Орлик узнал своего хозяина! Узнал, несмотря на трехлетнюю разлуку… Тихонько заржал, вскинулся на дыбки, подбежал к Митьке, настороженно обнюхал, положил голову на плечо. И бывалый вояка, не ведавший в походах и в боях печали, заплакал…

Там же, в степи, старик пастух рассказал Митьке, что этот табунок разнопородных лошадок был собран в окрестностях после того, как через Донец, через кручи кряжа

долины, села, перелески прокатился огнем и дымом фронт, и что сам председатель колхоза сержант-фронтовик Лука Скрипка выручил из трясины и привел в Привольное коренастого бельгийского битюга. С интересом рассматривал Митька гнедого, широкогрудого трофейного коня, занесенного сюда войной из дальних далей, отметил широкую мускулистую спину и крестец, да еще франтоватые щетки над копытами. И у него мелькнула мысль: а все ли лошади, загнанные в эти края войной в бесчисленных обозах противника, собраны, ухожены, определены к делу? Это же дополнительная силенка для колхозов, для строек! И какой же молодчина Лука Скрипка, что собрал этот табунок в своем хозяйстве!

С этих минут Митька знал, что будет делать. Пусть председатель Скрипка выправит Дмитрию Саввичу Ветерку документ, а уж он проскачет с тем документом на своем Орлике но селам, по всем самым дальним углам района, разыщет безнадзорных лошадей и присоединит к табуну «Рассвета».

Решено - сделано, и уже через час ладный кавалерист в серой кубанке, тенькая шпорами, вошел в кабинет Скрипки. Тот сидел за столом, подписывая какие-то бумаги. Заслышав скрип двери, поднял голову, с изумлением взглянул на гостя и вылетел из-за стола. Митя даже растерялся, когда могучие руки председателя сграбастали его в объятия. Старый счетовод, с белой бородой, как у Деда Мороза, тоже бросился к гостю и ухитрился обнять его со спины. Сбоку повисла кассирша тетя Фрося. Оказывается, они помнили своего геройского земляка, знали, что он демобилизован, ждали в гости…

С того дня на проселках района, в городках и деревнях многие встречали статного всадника на добром сивом коне, и уже не раз случалось, что вел он за своим Орликом на ремне то старого понурого мерина, то молодую подраненную лошадку. Так за короткое время Митька почти вдвое увеличил маленький табунок в «Рассвете», и Лука Скрипка уверенно говорил сельчанам, что уже близок день, когда они будут гордиться своими тяжеловозами и скакунами…

В походах, в боях, в госпитале Дмитрий Ветерок постоянно помнил своего спасителя Митрофана Макарыча, которому был обязан жизнью. Еще на фронте он твердо решил: если уцелеет и вернется по окончании войны в родной Донбасс, то, найдя себе дело но душе, непременно пригласит под свой кров Макарыча - надолго, навсегда.

Теперь, когда дело по душе было найдено, когда правление колхоза «Рассвет» выделило Ветерку просторную хату, а женщины подмазали стены, побелили, даже повесили занавески и застелили стол скатертью в розанах, он понял, что пришел срок приглашать названого отца - Макарыча. С тем и отправился в путь.

С вечера в Старобельске добрый хозяин, тоже фронтовик и завзятый лошадник, у которого Митька останавливался на ночлег, где-то раздобыл для Орлика мерку овса, напоил и, к великому удовольствию рысака, почистил его скребницей.

Утречком Орлик снова подкрепился и, сытый, довольный, встретил хозяина тихим ржанием. Утро было свежее, тронутое морозцем, с клочьями тумана по низинам, с перистым, пронзительно-раскаленным облаком над зарей. Ветерок рассчитывал доехать за пару часов до брода, переправиться, а еще минут через тридцать спешиться у знакомого крылечка. Дома ли старик? Быть может, на рыбалке? Он не считался со временем года, знал удачливые места…

В стороне от проселка, на бурой косматой гриве межи, Митька заметил какой-то ящик. Тронув повод, он свернул с проселка, наклонился и заметил на боковине ящика выжженные вензеля. Спрыгнул на землю, поднял находку. Ящик был небольшой, размером в два кирпича, положенных рядом, сделанный умело и прочно. Три буквы, переплетенные одна с другой - «И. Ф. В.» - украшали боковую дощечку. Крышка была прикреплена к бортику металлическими петлями, а снаружи закрывалась на крючок. Но крючок болтался на кольцевом шурупе, ящик был пуст.

Митька отпустил коня, и Орлик сразу же потянулся к кусту лещины - он любил древесные почки. За кустом, в трех-четырех метрах от дороги, под ногами у коня что-то зашевелилось, и он отпрянул в сторону. Митька, впрочем, не обратил внимания на испуг коня. Заинтересовавшись этим аккуратным ящичком с вензелями, Ветерок все осматривал межу, строил разные догадки. Могло ли случиться, чтобы кто-то выбросил так старательно сделанную вещицу? Пожалуй, было бы вернее предположить, что кто-то ее утерял. Да, но почему ящичек пуст? Или уже кто-то наткнулся на него и забрал содержимое? И Митька принялся разгребать изломанные и грязные стебли бурьяна вокруг находки, не замечая человека, затаившегося в колдобине за кустом.

Тот человек лежал неподвижно, прильнув всем телом к земле, будто пытаясь втиснуться в ее твердь. Нет, он не выслеживал проезжего всадника. Взгляд его был устремлен на коня, потянувшегося к кустам лещины. Он думал только об одном: как ему сегодня удивительно, даже невероятно повезло. Сейчас он захватит этого чудесного рысака - и тогда ему не страшна никакая погоня…

Не оборачиваясь, Митька боковым зрением заметил как что-то темное мелькнуло за кустом лещины. Орлик вдруг вздыбился и метнулся от куста. И лишь сейчас Ветерок увидел коренастого солдата без шапки, в расстегнутой шинелишке. Он схватился за луку седла и подпрыгнул, пытаясь вскочить на Орлика. С первой попытки ему это не удалось: испуганный конь резко подался в сторону.

У Митьки не было оружия. Он выхватил из-за пояса арапник - подарок колхозного пастуха - и распустил на весь ремень.

- Эй,- крикнул он,- растяпа, не тронь моего копя!

Человек оглянулся, оскалил зубы:

- Был твой - теперь мой… Подойдешь - пожалеешь!

Он был плохим кавалеристом, а строевая объезженная лошадь сразу ночует недотепу, и такому на ней не удержаться. И этот нахал не удержался, а когда вторично вскочил с земли, то откуда-то взметнулся длинный «черный змей», со свистом впился ему в руку, в плечо, в шею…

За короткое время, приняв в подарок от пастуха старый арапник, Ветерок отлично овладел этим своеобразным кнутом. Казалось бы, что особенного: короткая ручка, плотное сплетение воловьих жил - и длинный, округлый, тонкий конец. Но что за силу набирает этот прочный хлыст в стремительном разлете! С дальнего расстояния, на скаку, Митька срезал концом арапника, словно острой косой, верхушки кустарника и головки забытых на поле подсолнухов. Пожалуй, если бы налетчик увидел в руках у Ветерка винтовку или наган, он меньше испугался бы. Но как пронзительно свистнул и как ужалил свирепый «черный змей»!

Первый нахлест арапника Митьке удался, и он был уверен, что незнакомец отпустит Орлика. Однако бандит в солдатской шинели рванул из кармана пистолет, и кубанка на голове Митьки встрепенулась: пуля прошила ее повыше лба.