Не только предки, но и все, кто жил здесь когда-то, в сердце тайги, в бывшей колонии, ожили в его безграничной душе, он знал их мысли, и чувства их были не чужды ему.

Но были и те, кто скрывался неузнанный на просторах планеты, — потомки ссыльных, хранящие в генах своих слепую память о могуществе предков. Обновленные свежей земной кровью, слившиеся с человеческим родом, не ведающие о родстве своем. Были и те, кому открылась истина, но они добровольно отрекались от корней своих, от дальней родины своей и не мыслили себя вне Земли, и не желали возвращаться для мести и возрождения.

Найти их, разбудить спящую память, вселить гордость и гнев в душах, отринуть от приемной матери и указать путь к величию и всевластию. Наказать строптивых, убедить сомневающихся, истребить зараженных чуждыми идеями о равенстве всех форм разумной жизни, ибо лишь один народ, одно племя призвано творцом вершить волю его и повелевать чернью от имени его.

«Одних вас возлюбил я в сердце своем и длань свою простираю над вами, и все сущие языки повергаю пред нами: повелевайте и властвуйте над жизнью и смертью их. И будет семя ваше бесчисленно, как песок в пустыне, и глас груб ваших низвергнет стены врагов ваших, и восславите вы меня, ликуя…»

Он, Безымянный, круто набрал высоту и взмыл над тайгой под невидимый купол Барьера. Да, они восстановили Заповедник, уже без вмешательства своих недреманных Стражей, ибо мудрый раб знает все дела господина своего, и подражает ему, и поднимается выше его. Да, теперь они сами спрятали Заповедник в глубине времени, ибо самое надежное убежище — в прошлом, никто не сыщет ею, не повредит, не разрушит. Отсюда, из недосягаемой глубины, велся долгий поиск, здесь были скрыты и возмездие и награда, и грядущая кара, и потаенное ликование…

Сейчас он был один, но это одиночество было особым, возможным только здесь — условное чужое тело, словно взятое напрокат, было суммой всех тел; и общая душа, память, чувства — лишь копией душ тысяч людей, собранных воедино. Не было противоречий в многочисленных «я», объединенных общей волей. Все они, умершие и живые, рассеянные по свету, были собраны в универсальном теле, а сами или были давно рассыпаны прахом в чужой земле, или продолжали жить, каждый на месте своем, подобно тому, кто за тысячи километров отсюда лежал в своем временном доме, и жена его плакала втихомолку, и старый друг пытался вернуть его блуждающую душу…

Он завис в зените купола. Отсюда просматривался весь Заповедник — огромная полусфера, похожая на модель Вселенной в старых земных книгах. Здесь, за Барьером, был свой мир, свои законы, текло свое время. Под ровным углом две реки стекались в одну, и на узкой стрелке, под скалой, в толще гранита жил своей потаенной жизнью

Мозг, нервная система, сердце всего этого. Он был создан Стражами, но захвачен в плен Безымянными и с тех пор стал их памятью, их волей, их силой.

Усилием воли Безымянный перестроил свое сознание, и оно, словно пуская побеги, стало раздваиваться, расчетверяться, и еще, еще… Бесшумно лопались почки на далеких ветках — это его единое «я» расщеплялось на сотни и тысячи иных, родственных, но удаленных, раскиданных по огромной планете; и прорастала, множась, великая поросль, лишь отсюда, из центра, видимая, как единая и неделимая.

Зашептали, забормотали, запели, запричитали приглушенно голоса на разных языках — неслышимые мысли, ненавидимые лица всех тех, кто скрывался до поры, ждал своего часа. Но не их он искал — они уже были найдены; он знал, что где-то, далеко отсюда, скрывается еще один человек, отвергнувший корни свои, несущий в себе тайное наследство великих предков. Теперь он хорошо понимал — так же искали Геннадия Веселова, находили и снова теряли, ибо он ускользал, убегал, исчезал надолго, непокорный воле своего вечного народа, не желающий служить великим идеям и ставящий превыше всего свое иллюзорное родство с приемной матерью — Землей. Да, так же искали и его самого, и лишь во время болезни, когда ослаб защитный барьер и больной мозг стал посылать сигналы о помощи, они смогли найти его и привести сюда, и слить его память и волю с единой вечной памятью, и открыть истину.

Истина не тяготила. Теперь его долг был, чтобы передать ее дальше, приобщить к высотам тех, кого он должен найти. Долг. Знание. Цель. В бытность свою человеком он хорошо знал суть этих слов, когда переносился сознанием в зверей и птиц. Врожденное знание и понимание называлось инстинктом, он объявлялся слепым и постыдным, ибо только разумная воля и сознательное подавление природного наследия делало человека человеком — венцом творения и всевластным господином…

Он улыбнулся про себя наивности этих детских суждений и положился всецело на свое тайное наследство, прямым путем ведущее его к цели…

«Я-я-я-я…» — запричитал приглушенно тонкий женский голос где-то в неощутимой дали. «Ты-ты-ты…» — вырвался из Мозга и полетел в никуда сигнал, управляемый волей Безымянного. «Я здесь, я здесь, я здесь…» — ответили ему. Он знал, кто ему отвечает, — скрытый враг и друг, предатель и спаситель, выдавший больного Веселова, — тайный центр Мозга, привилегия потомков великой расы… Вот живут они на Земле, не ведая о предках своих, но подобно радиомаяку не умирает в них тайная метка, постоянно и бесцельно ищущая единства…

«Где, где, где…», — басовито и монотонно запел Мозг, «Здесь, здесь, здесь…», — ответили ему.

Плавно поворачиваясь в струях восходящих потоков, Безымянный сосредоточил волю в пульсирующий сгусток и с резким, кратко болезненным толчком, подобно амебе, раздвоил свое тело, и еще, еще… Полупрозрачные, все более и более истончающиеся в воздухе, поплыли по ветру те, кто только что составлял с ним единство, универсум, синтетическую модель.

Отделялись и уходили от его «я» люди — мужчины, женщины, дети, старики — копии всех обретенных братьев и сестер. И снова, как вначале, он перестал ощущать свое тело и повторилось странное — будто оторванная голова висит в воздухе и кто-то невидимый может сделать с ней все, что захочет. Теперь он знал, кто это, — Мозг, живущий в скале. И не страшился этого. Женский голос приобретал ясность, чистоту, наращивал громкость и по ниточке его полета устремилось то, что снова осознало свое имя, — Владимир Веселов.

В зените сферы распахнулся незримый канал, Веселов устремился в него, как воздушный шарик, влекомый сквозняком, на миг ощутил слепящую боль: это лопнул временной Барьер, а потом уже ничего не видел, осознавая лишь себя в виде стремительного пунктира, летящего к цели. Да, пунктира, потому что он словно бы прочерчивал пространство ритмичными всплесками — ощущение полета, краткий период невесомости, снова безудержный, не зависящий от его воли полет…

«Я здесь», — спокойно и покорно произнес голос. «И я здесь, — ответил он. — Здравствуй, сестра».

Он снова обрел зрение и увидел, что погружен в ночь, как косточка в мякоть сливы. Рядом было тепло человеческого спящего тела, он перестал ощущать себя и безболезненно соприкоснулся с ним, сливаясь воедино. Он знал, где таится уязвимое место, и, свившись в тонкий жгут, вошел и ямку между черепом и позвонком шеи. Невидимое в темноте тело вздрогнуло.

«Больно, — пожаловался женский голос. — Не делай больно». — «Сейчас перестанет, — успокоил он. — Я — друг. Мы долго искали тебя. Почему ты скрывалась?» — «Кто ты?

Назови свое имя». — «У меня много имен. Ты должна пойти со мной». — «Кто ты? Куда мне идти?» — спрашивал женский голос, и он понял, что девушка проснулась и теперь лежит с открытыми глазами, всматриваясь в темноту. Он нарисовал перед ее глазами яркую картину: берег светлой реки, махровые цветы, медлительные шмели, зависшие в воздухе, полупрозрачные фигуры людей с улыбками на лицах.

— Я заболела, — печально сказала девушка вслух, перевернулась на другой бок и пошарила рукой, ища выключатель лампы. — Я больна, — повторила она, включая яркий слепящий свет.

Тогда он, вопреки этому свету, сделал так, что она увидела посреди комнаты мужское лицо, немного похожее на него самого. «Юля, — произнес он нежно и твердо, шевеля чужими губами. — Нас мало. Мы любим тебя. Ты нужна нам. Пойдем со мной, мы так долго тебя искали. Ты такая же, как мы. Особая, избранная. Нас никто не любит, но мы лучше всех. Ты должна вернуться на родину…»