Ни то ни другое его не устраивало, он снова поплелся к дивану, забрался под одеяло, но только закрыл глаза, как на расстоянии вытянутой руки всплыли яркие, как мультики, кадры — неестественно красные цветы с махровыми лепестками, большие жуки с синим отливом, ползущие по; ним, и снова — прозрачное женское лицо, за которым угадывались склоненные ветви. «Ты, ты, ты…», — зашелестел тихий голосок. «Не я, не я, не я», — бессильно отшутился Веселов и открыл глаза.

Должно быть, он так и заснул с открытыми глазами, потому что утром его сильно встряхнула Оксана. «Господи! — сказала она испуганно. — Я думала, ты умер…» — «Дождешься! Как же! — огрызнулся он. — Заснуть-то не дадут, не то что помереть…»

Днем, при тусклом солнечном свете галлюцинации отступали, но ночью нарастала их длительность, яркость, они обретали звуки и чуть ли не запахи. Незнакомые люди, полупрозрачные, как рыбьи мальки, скользили под странными деревьями; впрочем, многое было знакомым, хотя это не походило ни на один земной пейзаж.

Но как ни странно, самочувствие его улучшалось, снизилась температура, уменьшились боли и лишь изредка пульсирующая стрелка пронизывала голову. Он притерпелся к этому, и ему даже стало нравиться разглядывать диковинные картинки. Он успокаивал себя, мол, билокация на время вытеснилась чем-то иным, пока непривычным, но не страшным.

На тринадцатую ночь что-то сдвинулось в нем. Он явственно ощутил, как кто-то или что-то проникает со стороны затылка внутрь головы. Будто невидимый зубной врач хладнокровно направил сверло бормашины в ямку между черепом и позвонком. Он не сдержался и вскрикнул. «Что? — спросила спросонья Оксана. — Тебе больно?» — «Спи, — сказал он тихо. — Зуб стрельнул». — «Прими лекарство», — пробормотала она. Он не хотел мешать ей, но не было сил, чтобы встать и уйти. Сжал зубы, второй удар был мягче, а потом что-то теплое, сильное обхватило голову, сжало ее бережно и потекло внутрь.

«Я здесь, — четко произнес чей-то голос изнутри. — Не бойся. Я — свой». — «Кто ты?» — мысленно спросил Веселов и был услышан. «Я здесь, — повторил голос. — Я — друг».

Сначала было темно, потом выплыли из черноты блеклые радужные пятна, как от бензина в луже, они сгущались, обретали форму, и прозрачное мужское лицо склонилось над Веселовым. «Не делай больно», — сказал Веселов. — «Сейчас перестанет», — ответил голос и оказался прав. Боль стихла, лишь неуютное ощущение, будто кто-то забрался внутрь, не оставляло. «Кража со взломом, — невесело пошутил Веселов. — Мой друг, шизофрения, здравствуй!» — «Я друг, — сказал мужчина. — Но у меня иное имя. Мы долго искали тебя. Почему ты скрывался? Мы не желаем зла». — «Не могу ответить тем же. К чему мне галлюцинации?» — «Ты боишься?» — «Нет. Пока интересно. Всегда знал, что любопытство меня сгубит». — «Ты должен пойти с нами». — «На тот свет? Не рановато ли?» — «Он не такой, как ваш. Это не смерть. Там иная жизнь, настоящая, твоя. Ты здесь в гостях, там будешь дома».

Голос смягчился, потеплел, мужское лицо затуманилось, заколебалось и незаметно превратилось в женское. Длинные волосы, голубые прозрачные глаза, сквозь лицо просвечивали красные цветы и зеленые листья. «Володя, — сказала она с нежностью любящей женщины. — Володенька! Нас мало. Мы любим тебя. Ты нужен нам. Пойдем со мной, мы так долго тебя искали». — «Кто же вы?» — «Такие же, как ты. Особые, избранные, не похожие на других. Нас никто не любит, но мы лучше всех. Ты должен вернуться на родину…» — «Куда? Куда?» — перебил Веселов. «Здесь лучше, чем у вас, здесь прозрачные реки, чистые леса, здесь небо выше, здесь никогда не услышишь слов: война, вражда, ненависть. Здесь лишь всеобщая любовь, покой, блаженство, пение птиц и журчание ручьев…» — «Рай, да и только! Зачем мне спешить? Помру — узнаю…»

Страшно не было. Боль утихла. Было только нечто постыдное во всем этом, словно чужие люди бесцеремонно разглядывают тебя, обнаженного, и скрыться некуда, и даже случайные мысли становятся слышны тем, чужим… Он так и определил их про себя, без слов и мыслей — чужие. Хотелось оборвать разговор, пересилить любопытство, встать, уйти на кухню и включить яркую лампу. Призраки не любят света, ибо возникают из темноты. Не потому ли дети боятся остаться в темной комнате, что их фантазия родит из черноты древние образы страха?..

Веселов изо всех сил старался не думать словами. Не нравилось ему все это, и не столько пугающим сходством с психическим расстройством, а именно достоверностью вторжения извне. Кто-то неизвестный, чужой и сильный, искушал его сладкими речами, звал туда, откуда нет возврата, и будет ли это настоящей смертью, казалось неважным, ибо жизнь даже в самой немыслимой и прекрасной ипостаси, жизнь вне дома и рода была бы чьей-то чужой судьбой. И все же противник оказался более чутким и сильным, должно быть, он уловил обломки мыслей, еще не названные словами опасения…

Женское лицо расплылось, ушло из фокуса, потом обрело резкость, и Веселов узнал мать. Он невольно вздрогнул, но отвернуться и скрыться было невозможно — чем плотнее закрываешь глаза, тем ярче картинка, возникшая перед ним. Да, это была мама, но не та, изможденная болезнью, а такая, как за десять лет до смерти, с красивым и строгим лицом. «Там ждет тебя отец, — сказала она, и он узнал ее голос. — Пойдем со мной, Володя. Он давно ждет тебя. Там его родина и твоя тоже». — Ты умерла, — не выдержал Веселов. — Я помню. Я видел». — «Нет, — с печальной усмешкой сказала мама. — Я ушла к мужу, твоему отцу. Здесь его друзья, твои друзья». — «Почему ты не говорила мне об этом?» — «Ты заболел и сам позвал на помощь». — «Я никого не звал». — «Позвало то, что досталось тебе от отца. Наследство. Ты не такой, как все, ты лучше, ты больше не можешь жить среди людей. Ты должен вернуться». — «Куда? Как?» — «Только не спи, не спи…»

Лицо и голос были ее, но слова чужими. Мама всегда учила его, что люди добры, что надо быть щедрым, что нельзя возноситься, ибо каждый человек неповторим и прекрасен. И он вспомнил легенду об Одиссее, приказавшем привязать себя к мачте, чтобы не броситься на голос сирен, вещавших голосами близких людей. Украденными голосами.

«Я не верю в посмертную жизнь. Это не ты. Эй, кто там, зачем ты взял голос моей матери? Я не козленок, я не открою дверь. Уйдите. Я хочу уснуть. Я устал».

И снова появилась красивая молодая женщина. «Ты отдохнешь у нас, — сказала она. — Спать нельзя. Нас не слышно во сне. Перенос невозможен» — «Вот и прекрасно! Вы меня убедили. Теперь я уж точно засну». — «Твоя, твоя родина, наша общая, великая, прекрасная. Она далеко и близко, она везде и нигде, ее нет, но она есть, только там ты будешь самим собой. Новое тело, новые мысли, новые чувства. Ты родишься заново, ты сольешься со своими братьями и сестрами, отринешь чужое, обретешь утраченное, великое счастье, всесилие, всевидение и всезнание.

Сколь смешной и жалкой покажется твоя нынешняя жизнь! Рабство тела, слепота души, сумерки разума, бесчисленные цепи, боль унижения, скрытые обиды ранняя смерть — постыдная каторга, сумасшедший дом Вселенной! Твой срок истек, ты можешь стать свободным! От смерти и тлена, от боли и муки, от грядущего конца света. Только пожелай, только сделай шаг навстречу — и врата тюрьмы навсегда останутся за твоей спиной!» — «Красиво врешь! — восхитился Веселов. — Нет, дайте поспать. Не до Вселенной, если вот-вот угодишь в обычный дурдом…» — «Не спи! — произнес незнакомый мужской голос, и невольно содрогнулась душа Веселова. — Это я, твой отец. Не спи, сынок. Мы должны быть вместе. Это твои друзья. Они нашли тебя. Доверься им». Веселов не помнил его лица, и голоса узнать не мог, но все же, все же… «Сирены, — сказал он с горечью. — Бедные психи, как им тяжко живется на свете». — «Не спи!» — повторил голос отца. «Черта с два! — ругнулся Веселов. — Подумаешь, галлюцинации! Я вас живо вытурю…»

И он решительно потряс Оксану за плечо.

— Тебе плохо? — спросила она, еще не проснувшись.

— Принеси снотворное, — попросил он. — Сама знаешь, где. Измотала бессонница.