Обратимся теперь к многочисленным героическим легендам и мифам, в которых "сверхприродная женщина" выступает как дарительница жизни, знания, спасения, мистического ведения, сакральной силы и даже бессмертия. Чаще всего это женское начало оказывается связано с образом Мирового Дерева. Так, у египтян богиня Нут, Мэт или Хатор[669], являющаяся "ключом жизни" или "питием жизни", прямо именуется священным деревом. У евреев дерево чаще всего — "древо соблазна", в буддизме — "древо просветления", а в европейском средневековье — древо победы и Империи (например, в легендах о пресвитере Иоанне)[670]. В других работах[671]' мы уже обращались к общему смыслу героических мифов. Приведем два дополнительных примера, касающихся непосредственно нашей темы.

С одной стороны, согласно индийской царской доктрине, харизму власти получает любой правитель в брачном соединении с богиней Шри Лакшми[672], владетельницей сверхприродной силы "царской судьбы" — raja lakshmi; эта богиня является супругой царя наряду с обычными земными женщинами. Когда она оставляет царя, он так или иначе теряет свое царство. В Средиземноморье часто встречаются богини, вручающие царю "ключ жизни", наименование которого всегда включает звукосочетание αηχ— жить, жизнь, живой. Вспомним обращение Ашурбанипала к богине: "Ты вручила мне дар жизни". В книге Zohar[673] (III, 51а, 50Ь) читаем: "Вся сила царя вручена ему Вышней Матерью", и далее: "Путь, ведущий к великому и могучему Древу Жизни — Вышняя Мать". То же самое касается и Шехины, в точном смысле слова — "супруги царя".

Отголоски этих представлений находим в христианстве[674]: Божественной Деве дана власть милости и заступничества, соответствующая сверхприродно — женскому, власть, оживляющая силы творения.

Какой эротический опыт, возможно, лежал в основе этих представлений? До наших дней еще с шумерской эпохи сохранилось знание о таких явлениях, как "суккубат" и "инкубат"[675]. Вот что писал Парацельс: "Это воображаемые образы, порожденные, как и героическая любовь, звездным миром, — это все, что не совершилось с человеком при телесном соединении. Такая любовь есть одновременно и отец и мать пневмоспермы. Инкубы, подчиняющие себе женщин, и суккубы, нападающие на мужчин, порождены пневмоспермой"[676]'. В немецком средневековье это называлось Alpminne. Пользуясь тайным языком, Парацельс намекает на пробуждение воображения, ведущее к физическим контактам со сверхчувственными субстанциями пола, способными проявляться и порождать разной интенсивности галлюцинации.

Для множества волнующих и неожиданных случаев этого феномена, очевидно, подходит объяснение Гуайята: "Инкуб и суккуб есть две спектральные формы конвертибельного гермафродита, принимающего то фаллоидную, то ктеиморфную форму"[677]. Обычно речь идет о своеобразном переживании абсолютных форм соединения мужского и женского принципов, часто связанном с навязчивыми состояниями[678] у лиц, не имевших в этой области реального опыта. Такой человек, "не добрав" на физическом плане, оказывается незримо управляемым этими силами на плане тонком. В инициатической половой магии очень часто происходит "развязывание" сил, ведущих к одержимости, причем даже тогда, когда цели ставятся иные. Надо сказать, что силы эти совершенно реальны. Как и в случаях инкубата и суккубата, это вовсе не продукт чистого воображения — хотя без его включения связь с ними невозможна — и не шизофренические проявления. "Экстранормальное", то есть то, что мы обычно называем "метафизическим", на самом деле и вызывает одержимость. Этот вопрос обсуждался в XVIII веке на Конвенте Урсулинок[679] в Лудене — там это и было открыто констатировано. Явления того же порядка происходили и в античном мире — речь идет о "чудесах", происходивших с менадами и вакханками[680], одержимыми "богами". Плиний и Еврипид рассказывают об этом как о разрыве иерархических уровней при посредстве секса, ведущем к временному уничтожению границ между человеческим "Я" и природой — их взаимовторжению. При этом, если человеческое побеждает природное — то это чудо, если наоборот — навязчивое паническое состояние. В любом случае, — несбывшееся или не полностью сбывшееся в обычных человеческих отношениях со своей гиперфизической мощью врывается в тонкие планы существования — со всеми вытекающими последствиями.

Аналогичны, по сути, средневековые мистерии платонической любви. На них стоит остановиться, ибо здесь уже ясно виден переход от профанического эроса к воспоминаниям о непривычных нам мифо-ритуальных установлениях древнего мира.

Мы уже поняли, что фундаментальная основа любого эротического опыта — это взаимоотношение личности с "чистым принципом" противоположного пола. Это всегда процесс внутреннего пробуждения, хотя в случае профанического эроса — инстинктивный и бессознательный. Крафт-Эбинг[681] при характеристике всякой любви часто использует слово "фетишизм", что в своем первоначальном значении на португальском языке означает "очарованность". Это чувство, "не оправданное ни ценностью, ни реальным значением воображаемого предмета", как человеческого существа, так и его (ее) части — всего, что рождает эротическое возбуждение[682]'. Хэвелок Эллис развивает: если это "эротический символизм" наделяет часть свойствами целого (прежде всего любимого существа), то известное извращение (замена женщины ее вещами или частью одежды) и сам факт его частого присутствия объясняется наличием некой реальности, олицетворением которой является как сама женщина, так и принадлежащая ей вещь — объект обожания[683]'. Даже любя самое плоть, любят нечто, ее превосходящее, — это тоже по-своему "фетишизм", но постоянно встречающийся, "нормальный". Одноименная же перверсия гипертрофирует что-то одно — это результат искажения внутренней структуры любящего[684]'. "Пробуждение" и "фетишизм" — составные части всякой глубокой любовной страсти. Любящий не может не идеализировать" женщину, не придавать ей черты божества — он "обожает", и она становится объектом культа и поклонения. В этом состоянии главное стремление мужчины — всячески ее чтить, повергнуться на колени — это совершенно не зависит от достоинства или недостоинства объекта. Почитание любимой становится смыслом жизни, а нарушение нормального состояния человека — частью его существа. При этом часто женщина, сознательно опрокидывая навзничь все жизненные условия, доводит человека до состояния, когда из него можно делать все, что угодно. Она пожирает, растворяет, разрушает мужчину, впавшего в сексуальное рабство — психическое или физическое — ведь у него теряется способность к "различению духов".