Другая этическая перспектива открывается перед женщиной противоположного типа — типа любовницы; она — в жизни для другого[604], жизни его тени, тени героя, когда он для нее — "господин и супруг", когда обожание его доходит до обожествления: тогда исчезает всякий страстный эгоизм, а любовь превращается в священное приношение; при этом сохраняются присутствующие в этих женщинах будоражащие, вдохновляющие и демонические черты, но исчезает "высасывание", вампиризм, о котором мы говорили. В предыдущей работе мы перечисляли возможные для женщин не деметрической, но афродической и дионисической природы пути, очерченные традиционными культурами. Женщины, которые хотели оставаться с мужем по ту сторону физического существования, добровольно предавали себя погребальному костру — этот обычай существовал не только в Индии, но и у фракийцев, венедов, древних германцев, инков и так далее — и это было естественным завершением пути женщины такого типа.

В данной работе, говоря об этике полов, мы делаем лишь приблизительный набросок. Нас совершенно не интересуют "женские" и "сексуальные" проблемы, как их представляет себе современный мир, равно как и вопросы брака, развода, эмансипации, свободной любви и так далее. На самом деле их нет. Единственной серьезной проблемой является то, насколько общество, и шире — эпоха, — могут способствовать самораскрытию мужчины и женщины в рамках обозначенных архетипов, а также, соответственно, способных через разнообразие внешних форм добиться, чтобы общественные институты отражали естественные законы и содействовали укоренению мужского и женского начала в метафизике пола, а также приближению к простому закону: "принципиальное в главном — подчинение женщины мужчине". Все остальное, как сказал бы Ницше, "есть глупость"; и во введении к этой книге мы уже говорили, в какое глупое положение по отношению как к женщине, так и к полу вообще поставила себя современная западная цивилизация вследствие ее так называемого "прогресса"[605].

После опубликования фундаментального труда Фюстеля де Куланжа[606] всеми признано, что древняя семья была не только естественным, но и религиозным союзом. Это относится к любой изначальной цивилизации, или иначе, цивилизации традиционного мира. Ее сакральный характер охватывал как интимные отношения полов вообще, так и семейные в частности.

Прежде всего, отметим, что в древней семье индивидуальное начало было обычно подавлено и не выступало как определяющее. Личные склонности и чувства часто вообще не принимались во внимание: господствовали интересы расы. Римское понятие dignitas matrimonii[607] отдавало первенство целям рождения благородного потомства. Поэтому, и не только в Риме, но и в Греции, а также в других традиционных цивилизациях, делались различия между женщинами, призванными к деторождению, и другими, использование которых было связано с переживанием мужчиной чистого эротического опыта (институт конкубината[608] был законно включен в семейное право как дополнение собственно к браку). Что же касается супружества, то и в нем проводилось различие между просто эротикой и сознательным использованием жены для деторождения. Когда муж этого хотел, супругам следовало пройти особый очистительный и искупительный ритуал, а затем сходиться именно и только с этой целью, соблюдая строгие предписания относительно самого полового акта. Ему предшествовал период воздержания; очистительный ритуал предполагал изгнание из женщины демона сладострастия, затем следовало призывание богов и выбирался день, в который супруги уединялись. Применялась особая наука, касающаяся регулирования пола будущих детей[609]'.

Важно то, что в тотемических[610] обществах концепция деторождения не сводилась только к биологическому продолжению рода, но включала в себя стремление сохранить и передать сквозь время мистическую силу крови gens[611], исходящую от родоначальника, его гения, жившего в родовом вечном огне, который хранили в доме. В пронизанной традицией древности как участие в семейных ритуалах создавало новое родство, то есть прибавляло к родовой цепочке новых членов, так и женщина принадлежала мужу, была "замужем" именно магической силой родоначальника. В Риме брачное ложе называлось lectus genialis, то есть родовое ложе. Сохранились свидетельства о том, что римская жена, соединяясь с мужем, соединялась с "гением рода", приапическим богом Матитусом или Титинусом (genius domesticus или lar familiaris). В доме мужа молодая жена, nova nupta, лишалась девства с помощью фаллического симулякра этого бога — ut illarum pedicitiam prior deus delibasse videtur[612]. В других древних цивилизациях мы можем встретиться с похожими смыслами. Истинной целью брака считалось не просто деторождение, но именно рождение "сына долга", как на берегах Инда назывался сын-первенец, который должен был стать "героем". Заключительная часть брачной церемонии çraddha[613] звучала так: vîram me datta pitarah ("О отцы, сделайте так, чтобы мой сын стал героем!")[614]'.

В сакрализованой семье разность полов была подчинена режиму взаимодополнения. Место женщины в арийском домашнем культе было связано с огнем, естественной хранительницей которого, как бы представительницей Весты, "живого огня" или огня-жизни, она и была. Жена в определенном смысле была живой поддержкой этого сверхчувственного влияния, дополнением вирильного начала, принадлежавшего pater familias[615]. Жена следила за чистотой огня, чтобы он не погас, она представала как сакральная сила в жертвоприношении огню[616]'. В Риме те же самые "дополняющие" задачи при живом огне исполнял священник. Потому, если супруга Огня — flaminia dialis[617] — умирала, ее следовало заменить, ибо без своего дополнения огонь угасал и умирал. Можно приводить и примеры из иных традиций, например, брахманической, исполненной тех же смыслов. Жена, связанная с мужем таинством — samskâra — выступает как "богиня дома" и изначально участвует в культе и ритуалах совместно с мужем. Она посвящена жертвенному пламени. И медитировать на нее следовало как на огонь — yosha-magnin dhyâyоtâ. Сами супружеские отношения подчинялись разработанному ритуалу — vajna — аналогичному жертве огню — homa. Говорили так: "Знающий жену как форму огня достигает освобождения". В çathapata-brahmâna женщина говорит: "Если ты относишься ко мне как к жертвеннику, то какой бы благодати ты ни возжелал, обретешь ее мною"[618]'. Соитие с женщиной рассматривается по аналогии с жертвоприношением сомы (Vajapeya), а каждая часть ее тела при этом как имеющая космические аналоги. В частности, матка и была жертвенным огнем[619]'. В другом традиционном тексте все фазы полового общения рассматриваются как священнодействие и указывают на сходство последнего с первым[620]'.