С точки зрения морали "Дурга" крайне жестока, что можно сказать и о ее "сестрах". Все они наслаждаются кровью и смертью. Это хорошо видно на примере Kalî. Также и в разных частях Греции, в Спарте, в Брауроне, в других местах приносили жертвы Божественной Деве, Артемиде Орфии, именуемой также Таурик; когда жертвоприношение заканчивалось, начинался ритуал diamastigosis — бичевание юношей: кровь их, любимая богиней, стекала на ее алтарь. Впрочем, почитатели Деметры также бичевали друг друга. Праздник Кибелы, так называли Великую Богиню римляне, начинался между 15 и 24 марта и заканчивался 27 марта, в день, который в календаре значился как dies sanguinis[457]. В этот день жрицы богини бичевали себя и наносили друг другу раны — их крики смешивались со звуками флейт и ударных. Жрецы верили, что в этот момент они соединяются с Великой Богиней. Часто, как это было в Галлии и в Америке, кровавые жертвы принимали женщины-жрицы. Римские весталки, священные девы-хранительницы огня жизни, практиковали очень древний ритуал — бросали в Тибр двадцать четыре куклы — как считают историки, они делали это в воспоминание о человеческих жертвоприношениях.

Следует помнить, что нагота Божественной женщины в ее дургическом аспекте противопоставлялась наготе деметро-материнской, наготе плодородия. Нагота афродическая — нагота бездны. Одним из самых характерных ее ритуально-символических проявлений был древний танец семи покрывал. В нем воспроизводился символизм семи планетных кругов жизни, через которые проходит душа, пока не возвращается к самой себе, — совлекая их по очереди, танцовщица открывает свою наготу, наготу абсолюта, находящегося по ту сторону числа "семь". Плотин рассказывает о постепенном обнажении участников мистерий; в суфизме существует понятие tamzig — срывание одежд во время экстаза. Все это соответствует обнажению и освобождению женского начала от всех оболочек и форм вплоть до проявления изначально женского, "девственного", предшествующего всякой форме вообще. Это и делает танцовщица, последовательно сбрасывающая семь покрывал и остающаяся нагой: для египтян она становилась проявлением Исиды. Это ураническая, глубинная нагота, нагота бездны и из бездны, способная убивать — так Диана убила Актеона, так зрелище обнаженной Афины ослепило Тиресия. Ритуальное табуирование наготы во многих преданиях и обычаях вовсе не признак примитивности мышления. Но если в греческих мистериях созерцание женской наготы имело место уже на последних стадиях посвящения, то в тантризме — это только начало — женщина появляется как воплощение prakrtî, Божественной женщины, открытой для всех будущих проявлений; нагая, она выражает чистую сущность вне всяких форм, и тоже в ее "девственном", глубинном аспекте. Иное дело, что и здесь общение с обнаженной женщиной дозволено не для всех, а лишь для посвященных высокого уровня, допущенных к лицезрению бездны, нагой Девы, с которой они могут соединиться, не страшась умереть или профанировать таинство[458]'.

Здесь можно вспомнить и такое на первый взгляд парадоксальное явление, как ритуальное соитие аскета и проститутки на празднике Махавраты[459]: женщина, отождествляемая с "первоматерией", открытая всем возможным формам ("проститутка"), подчиняется мужчине, путем аскезы достигшему своего собственного мужского принципа, трансцендентной вирильности. Также, в соответствии с ритуальным символизмом, муж и жена, прежде, чем возлечь на супружеское ложе, должны совлечь с себя одежды и совершить омовение — все это соответствует перечисленным выше изначальным смыслам[460].

Об этих ритуалах мы еще поговорим. Пока же следует упомянуть еще о таком проявлении Великой Богини, как Varunâni[461]. Это индийское божество, обычно именуемое Vârunî или Surâ — богиня неба, воды и опьяняющих напитков. Само слово Vârunî (бледная) означает одновременно хмельной напиток и пьяную, безумную женщину. Vârunî или Surâ в эпосе — дочь Vârunî — уранического мужского бога, сама же дарующая ему веселье и опьянение. В Индии связь между Vârunî и хмельными напитками прослеживается очень отчетливо; в некоторых текстах пить devî vârunî (а сама богиня влажна, жидка и текуча) означает пить вино или что-то подобное; имя же Surâ в Иране просто одно из имен Великой Богини[462]'. В гимнах сурового поэта Шанкары[463] эта богиня — богиня вина; она держит в руке кубок и сама пьяна. Такой Божественный архетип указывает на связь женского начала с опьянением и его основную причину. Опьянение может иметь низменную, дионисийскую, дикую, менадическую форму, но может — преображающую и просветляющую.

В христианстве прикровенно[464] присутствует этот второй аспект в образе Девы Марии, стоящей на полумесяце или же на змее, которая в еврейском эзотеризме (змея Nahash[465]) является космическим началом желания. В эллинском мире известны Малые Мистерии (и связанные с ними Мистерии Парсефоны подземной[466]) — осенние и весенние — посвященные Афродите. Их, однако, следует отличать от Великих Элевзинских Мистерий, всегда совершавшихся осенью. Вспомним и об эгейской богине, Госпоже Кораблей (именуемой по-латыни Stella Maris[467]) — она владычица и неба и преисподней, "богиня голубиц" с одной стороны, "богиня змей" и пантер — с другой[468]'.

Последнее, о чем следовало бы здесь сказать, это то, что если космическая субстанция, текучая, неустойчивая, флюидная оказывается остановленной, статичной — мы снова возвращаемся к деметрическому принципу, но в его ином аспекте — аспекте единобрачия — дуализм "Девы" и "Блудницы" здесь преодолен и перед нами "запечатанный ручей" — Божественная супруга. Переводя этот аспект в плоскость морали, мы получаем архетип чистоты и верности (Великая Богиня в ее проявлении Геры). Этой онтологической ситуации соответствуют Божественные пары, исполненные взаимной гармонии и равновесия двоих.

Материал, изложенный в данной главе, представляет не только историко-культурный интерес. Он действительно обоюдоостр, поскольку затрагивает реальные онтологические глубины. Древние мистерии без сомнения содержали глубинные воспоминания о "райской наготе", утраченном райском бытии человека. Однако то, что они совершались после затворения рая, но до прихода Спасителя, привело к тому, что в мистериях произошла сначала профанация райского вéдения, а затем и ниспадение его до "глубин сатанинских". По сути, это же признала и индийская традиция, именуя Кали-югой эпоху упадка и деградации человеческого рода. Священное Предание Православной Церкви, сохранившееся и в католичестве, прямо говорит о грядущем рождении антихриста от "блудной девы", соответствующей архетипам Кали и Иштар, оставляя, собственно, знание о том, как это произойдет, в глубокой тайне. Нельзя исключить, что силы "вавилонского смешения", действующие в истории, мистически не имея ничего своего, попытаются в узко клановых целях скопировать древнюю инициатическую практику, потерявшую смысл две тысячи лет назад. В этом смысле материал, собранный бароном Ю. Эволой, приобретает еще и характер предупреждения.