Здесь мы приходим к последнему фундаментальному проявлению обычного, профанического секса. Если метафизически мужское начало активно, а женское пассивно, то в "естественную" сексуальность мужчина привносит начало "бытия", "эманацию силы Единого" и вообще "вытягивает вверх" присущую женщине магичность. Вспомним Титуса Буркхардта[591]: женщина активно пассивна, мужчина пассивно активен. В "активной пассивности" и есть женское очарование — активность в ее высшем смысле. Быть привлекательной — и есть самое главное свойство любовницы. Именно она тут на самом деле активна, а мужчина пассивен. "Говорят, будто в любовной борьбе женщина пассивна. Эта пассивность, тем не менее, и есть "деяние". Своей пассивностью она умело отбивает настигающие ее удары холодного оружия"[592]'. Дальневосточная традиция "действия в бездействии" (wei-wu-wei)[593], несмотря на то, что создало чисто андрократическое общество, признает: "В своей пассивности и подчиненности женское начало оказывается превыше мужского"[594]. Как это ни парадоксально, но именно женщина всегда "соблазняет", а мужчина — жертва: он следует за ее магнетическим воздействием. Войдя "в орбиту" женщины, он подчиняется ее силе. Перед лицом мужского желания женщина чаще всего — "чистое превосходство". Она никогда не "даст", если сама не захочет. А. Шармель в "Derniere semaine de Don Juan" выразил это так: "Все женщины, которыми Дон Гуан "обладал", были, по сути, одной и той же женщиной, не имеющей лица ("вечная женщина", Дурга), вызывавшей у него одни и те же слова и жесты. Он желал всех женщин "железным желанием любви". Воспрявшее в нем внутреннее знание, как этого факта, так и себя самого, и было Командором, который его убил".

"Приапический мужчина" считает, что если женщина ляжет с ним в постель, она — "его". На самом же деле "побеждает" она — ведь это ее триумф и "растворение" (Г. Пистони)[595]. То же самое на клеточном уровне: активное движение оплодотворяющего сперматозоида, опередившего все остальные, "открывает" матку и оплодотворяет неподвижное женское яйцо, притягивающее его; после чего происходит их взаимное уничтожение. Женщина "столь полно отдается мужчине, что ее и только ее следует считать активной" (А. Гексли). Среди самых интимных переживаний в половых отношениях есть и такое: мужчина оказывается совершенно пассивен, его внимание полностью подчинено психофизическим состояниям женщины, отражаемым на ее лице ("the tragic mask of her, labouring under the iythmic caress"[596] — A. Koestler). Это в огромной степени возбуждает, опьяняет и стимулирует оргазм мужчины.

В средиземноморских культах Великой Богини аспект "недеяния" в женской магии был представлен Потнией Терон, богиней диких животных, ездящей на быке или держащей его на привязи, или Кибелой, колесницу которой везли два льва — символ покорности.

В индийской традиции — Дургой, сидящей на льве и держащей плетку[597].

В каббалистическом символизме известен одиннадцатый аркан Таро: "Императрица" — женщина, без труда сдерживающая свирепого льва с открытой пастью.

Всякая женщина обладает частицей этой силы. И мужчина всегда в конечном счете вынужден подчиниться. Но как часто это приводит к неврозам! Среди них и комплекс неполноценности и, напротив, самомнение, бравирование мужеством, равнодушие к женщине или даже брутальность[598] — все не только не способствующие нормальным отношениям полов, но, скорее, наоборот. И в постели, и в семейной, и в социальной жизни женщина легко использует свое положение жертвы и выходит победительницей — слабым мужчинам это внушает страх перед любовью вообще. Все это, конечно, схема, абрис, но в целом это так.

И все-таки, как ни вгоняют женщины мужчин в почти метафизическую пассивность, аспект и "самца", хозяина и насильника в его поведении доминирует. Западный идеал вирильности — в активности, плодовитости, в образе Leistungmensch[599], атлета с "твердой волей". Но именно этот тип в конце концов оказывается неспособным противостоять тайной силе женщины. Только цивилизации, отличные от современной западной, такие, как дальневосточная, индийская и арабская, понимают, что есть подлинная вирильносгь, и знают иной идеал мужчины с иными соматическими и душевными чертами, чем европейско-американский тип "самца".

Итак, в отношениях между полами активность мужчины и пассивность женщины проявляются только на внешнем плане — на более тонком активна женщина; в частности, при зачатии именно женщина "растворяет" и завладевает. И так во всяком профаническом эросе — если не совсем так, то "почти". Конечно, в такой любви нет места эротическим экстазам, ведущим к переживанию трансцендентального, но к ним обычные любовники чаще всего и неспособны. Это и не сакрализированный эрос, в практике которого происходит радикальная перемена ролей, восстанавливающая первоначальную иерархию метафизических принципов, когда мужчина абсолютно активен перед лицом женщины. Совершенно очевидно, что на сакральном плане, который так или иначе должен быть пробужден, мужчина обладает наивысшим потенциалом достоинства. Однако полярность принципов предполагает и третью ситуацию, третий уровень эротического опыта, который в тантрическом символизме соответствует viparita-maithuna (см. прим. 406), перевернутому объятию, также выражающему определенное символико-ритуальное состояние. Внешне неподвижный мужчина сохраняет высшее достоинство, virya (мужской стержень), он бесстрашен перед женской магией; опасность созерцания "обнаженной Дианы" для него уже не смертельна.